— Ой, прости… Я задумалась о Коста-Рике.

Зак кивнул.

— Волнуешься из-за отъезда?

Загорелся зелёный, и я вдавила газ, поднимая позади нас клубы пыли.

— Да, очень. Старшеклассников не допускают до медицинской практики, максимум до наблюдений и пополнения запасов. Но я все равно очень туда хочу, — вздохнула я. — Найти бы только недостающую сумму.

Зак откинул голову на подголовник и посмотрел на меня.

— Много не хватает?

— Четыреста долларов, — ответила я. — Поэтому я работаю в Будке Дигити.

Зак присвистнул.

— Спасение мира недёшево обходится.

— Недёшево. Но если удастся поехать, это того стоит.

Зак провёл пальцем по шву на пластиковом чехле.

— А что случится, если ты не поедешь? Рухнут планы на будущее?

Прежде чем ответить, я с минуту поразмышляла над его вопросом. Мама — единственная, кто мог объяснить, почему она решила сбежать вместо того, чтобы остаться. Может, мама жила в Коста-Рике жизнью мечты, а, может, находилась где-то ещё. Но это была моя единственная зацепка, единственный шанс найти её и потребовать ответов.

— Нет, полагаю, всё будет в порядке, если я не поеду. Или, по крайней мере, всё останется по-прежнему.

— Что не очень-то хорошо, да?

Я пожала плечами, не в силах встретиться с ним взглядом.

— Всё не очень-то хорошо вот уже четыре года.

Мы очень долго молчали, пока я ехала по тёмным улицам. Я почти чувствовала умиротворение, сидя в машине с Заком и не произнося ни слова. Тишину нарушало лишь тихое бормотание радио.

— Родители не всегда понимают, как ранят детей своими поступками, — сказал мне Зак. Он смотрел прямо перед собой, его пальцы ходили туда-сюда по бедру, очерчивая строчки на джинсах. — Они совершают ошибки. Очень большие ошибки.

— Некоторые ошибки невозможно простить, — заметила я.

— Да, — согласился он. — Некоторые простить невозможно.

И тут я произнесла то, чего ещё никогда и никому не говорила:

— Иногда мне хочется навсегда забыть её.

Он повернулся ко мне, и его взгляд, казалось, пронзал меня насквозь.

— Ты действительно этого хочешь?

— Иногда да. Мне не нравится вспоминать о том, что она сделала с папой и о том, как мой брат рыдал несколько месяцев. Для всех нас будет лучше, если мы притворимся, что её не существовало. Будто она миф, понимаешь? Хотя кое-кто из нас, похоже, хочет забыть о ней сильнее остальных.

— О чем ты? — спросил Зак.

Я вздохнула, сильнее стиснув руль.

— Мой отец. Он встречается с одной женщиной и, похоже, всё серьёзно. Не понимаю, зачем он снова завёл отношения. Как будто забыл, как больно сделала ему мама.

— Может, ему одиноко, — предположил Зак. — Может, твой папа решил вспомнить лучшие моменты влюблённости и хочет пережить их вновь?

— А стоило бы подумать о худших. Тогда бы он не захотел заново открываться кому-то и испытывать боль.

Зак послал мне полуулыбку.

— Да уж, лучшего партнёра для запуска бизнеса по подбору пары не сыщешь.

Я слегка хихикнула.

— А я тебя предупреждала. Зачем подставлять себя под удар? Намного лучше жить, не позволяя гормонам довлеть над нами и втягивать нас в безумства.

Зак подался вперёд и сжал мою руку.

— Знаешь, порой отношения — это нечто большее, чем гормоны.

Казалось, будто мою руку сунули в огонь, так горела кожа в том месте, где Зак коснулся её.

Гормоны, напомнила я себе. Всему виной гормоны.

— Иногда, дело в глубокой связи между людьми, — продолжил Зак. — Это… ну, не знаю. Сложно объяснить. Но я точно знаю, что это больше, чем гормоны.

Свет проносящихся мимо светофоров отразился в глазах Зака, когда я взглянула на него. Мы находились близко друг к другу, и смотря на него, я чувствовала, что тону в его глазах, прямо как пишут во всех этих тупых журнальчиках. Мой разум затуманился, и я не могла вспомнить, где мы, будто весь остальной мир вокруг нас исчез. Неожиданно в моём мозгу осталась только одна мысль.

Каково это, целовать Зака Грили?

Я не могла сосредоточиться на выступлении Зака. Ощущение, будто кости готовы выпрыгнуть из тела. Пальцы постукивали по бедру, снова и снова отбивая чёткий ритм. Раз, два, три. Раз, два, три.

Прошло несколько минут, прежде чем я заметила, что всеобщее внимание в зале обращено ко мне. Все без исключения зрители развернули ко мне сияющие лица и лучезарно улыбались. Кто-то кричал мне: “Давай, поднимайся на сцену!” и “Ты сможешь!”. И подбадривал аплодисментами.

Стоящий на сцене Зак махал рукой, подзывая меня к себе.

— Поднимайся сюда, Эйвери! Не стесняйся.

О, нет. Только не это. Я могла выйти на сцену только в одном случае, чтобы произнести тщательно продуманную и заготовленную речь, точно зная, чего ожидать, а вот перспектива опозориться меня совсем не вдохновляла. Выкрики стали громче и теперь уже все в зале скандировали: “Эй-ве-ри! Эй-ве-ри!”.

— Не стесняйся, — сказал Зак. — Выходи.

Моё тело приросло к месту, пальцы замерли над бедром на середине постукивания. Я вспомнила об окончании восьмого класса, когда меня вызвали на сцену, чтобы вручить награду за успехи в учёбе. Вся аудитория — ученики, учителя и родители — посмеялись над моим неловким выступлением. Эллиот потом дразнил меня всё лето, когда мы пересекались на тротуаре у наших домов, интересуясь, не принимала ли я в последнее время “какие-нибудь наркотики”.

— Будет весело, — Зак широко улыбнулся, глядя на меня поверх микрофона. — Выходи, Эйвери.

Моё тело, наконец, оттаяло, и я смогла пошевелиться. Но на сцену я не пошла. Вместо этого я выпуталась из кресла-мешка и, петляя между людьми и столиками, направилась к двери.

Я выскочила из закусочной и вдохнула тёплого ночного воздуха так жадно, словно задыхалась. Голова кружилась от тошноты, и я наклонилась, опершись рукой о кирпичную стену, чтобы не потерять равновесие. Всё пережитое заструилось горячими слезами по щекам.

Там-то, всё ещё сгорбленную и всхлипывающую, он меня и нашёл. Без лишних слов прижал меня к себе, скользящим движением рук заключив в свои объятия и притягивая ближе. Я уткнулась лицом в его плечо. Я даже толком не знала, почему плачу, но в голове одновременно крутился миллион различных причин. Из-за воспоминаний о восьмом классе. Из-за желания поцеловать Зака. Из-за того, что Молли влюблена в Эллиота. Из-за того, что Эллиот с Ханной разрушили мою жизнь. Из-за того, что папа встречается с Тришей, и Иану она, похоже, нравится.

Или из-за того, что мама вдруг стала нам чужой, и я не знала, вспоминает ли она о нас вообще.

Я поняла, что Зак что-то говорит и гладит меня по голове, и подавила всхлип.

— Прости, — прошептал он мне на ухо, щекоча дыханием мою кожу. — Прости, прости, прости.

Я подняла на него лицо. Он нежно посмотрел на меня в ответ. И провёл большим пальцем по моим щекам, стирая слёзы. Я закрыла глаза, покорившись мягким прикосновениям его рук.

— Я не хотел расстраивать тебя, — сказал он, и его жаркое дыхание обожгло мою щёку.

Когда я открыла глаза, он был так близко, и его нос находился едва ли в дюйме от моего. Если бы я чуть-чуть подалась вперёд, то наши губы соприкоснулись бы.

Я отстранилась, создавая небольшую дистанцию между нами. Лишённая его тепла, я жаждала вернуться обратно в его объятия. Но сопротивлялась, вытирая слёзы с щёк.

— Всё в порядке, — после слёз мой голос осип и стал хриплым.

— Я и не знал, что у тебя такая сильная боязнь сцены, — сказал Зак. — Если бы знал, не просил бы тебя подняться.

Я покачала головой, но сложно было объяснить Заку, почему я так отреагировала. Поэтому я сменила тему.

— Прости, что измазала соплями всю твою рубашку.

Зак пожал плечами.

— Немного соплей никогда не повредит.

— И за то, что испортила твоё выступление, тоже прости.

— Ты его не испортила. После такого люди заговорят обо мне ещё больше. Парень с истеричной подружкой. Публичность — это всегда хорошо, по-моему.