Две жизни. Этоведь тоже дано не каждому. Быва­ет, мы и от одной устаём и тянем лямку земногобытия безрадостно и по привычке, А две жизни? Кто знает, может, это и не крествовсе, а награда Создателя, как тут разобраться?

Мы сидим сОксаной в её комнате, и нам хорошо го­ворится за жизнь. Вслушиваюсь в еёмедленную речь и привыкаю к ней, всё понятно. Хочу спросить её об очень личном,но всё не решаюсь - кому понравится, когда лезут в душу?

-   Вы хотите очём-то спросить? - чуткая девушка смотрит на меня серьёзно.

-   Да, да, вот скажимне, пожалуйста, когда, в каком возрасте ты почувствовала, что ты не такая, каквсе?

-   А я и сейчасэтого не чувствую, - засмеялась Ок­сана.

ЕвгенияФедосовна хлопочет на кухне насчёт чая.

КУПЕ НА ДВОИХ

Я опаздывала напоезд и привычно корила себя за несобранность. Скорее, скорее... В вагонвлетела запыхавшись и облегчённо оглядела купе: с кем суждено мне коротатьнеблизкую дорогу к Северному Уралу. И увидела женщину в обтягива­ющих бёдралосинах и много-много коробок, баулов, безразмерных клетчатых сумок, которымипестрит наша матушка-столица, принимая и провожая бедо­лаг-коробейников. Вещилежали и под столом, и в ногах у моей попутчицы, и даже на двух верхних полках.

-   А если придутпассажиры, тогда как? - удивлён­но спросила я.

-   Не придут. Яоплатила три места, - голос у попут­чицы был резковатый, с хрипотцой, - так чторадуй­тесь, у нас купе на двоих.

Радоватьсяпочему-то не хотелось.

Было в женщинечто-то вызывающее, неделикат­ное. Даже лосины, заправленные в чёрные высокиесапоги, даже яркая, просторная, почти до колен футболка с двумя уродливымимышками на живо­те. Крашеные волосы уже пробивались честной сединой, небрежноподведённые глаза смотрели колюче. Но - всё, хватит. Мы не выбираем попут­чиков.

-   Хотите кофе? -делаю попытку «подружиться» с женщиной: ехать долго, и колючий взгляд мне сов­сембез надобности.

-  Можно...

Мы пьёмрастворимый, из пакетиков, кофе и уже знаем друг про друга, что одна едет вкомандировку, а другая - домой. Отоваривалась в Лужниках, успела обернуться заодин световой день. Поезд пришёл в Москву утром, только метро открылось - онауже «на Луже», сапог женских двадцать пар взяла, пер­чаток мужских - тридцать,домашние тапочки, сви­тера, два мужских костюма, джинсовые сарафаны.Обернулась, и на поезд обратно, домой, в Ханты-Мансийск.

-  Теперьнадолго хватит... - успокаиваю.

-   Что вы, какой тамнадолго! Сейчас хорошо берут, к зиме всем надо. Я каждые пять дней в Москвуезжу.

-  Каждыепять дней с такими баулами?!

-  Хочешьжить, умей вертеться...

Жалко моюпопутчицу. Тягать по метро тяжёлые тюки, жить на колёсах, не поесть толком, непомыть­ся, не поспать. Нелегко зарабатывают люди свой хлеб насущный. Чувствовины в душе, сострадание к сидя­щей напротив женщине. Мыши на животе хохочут,за­ливаются, а измученное лицо серо и невыразительно.

Онаушла покурить. Вернулась нескоро.

-   Сейчас с мужикамив тамбуре разговорилась. Из Белоруссии. Едут на Север деньги зарабатывать, кот­теджкакому-то крутому строить. Говорят, большие деньги обещал. Спрашиваю, это какиеже большие? Полторы тысячи баксов за три месяца. Ну, мужики, ну измельчали.

-   Неплохиеденьги, - говорю, - для семьи сущест­венная поддержка.

- Неплохие?! Дая, бывает, за день столько имею.

Вот и разберись,жалко ли мне её теперь. Чтобы зарабатывать так много, можно и баулы «с Лужи»потаскать, и не поспать, и не помыться. Попутчица видит, что произвела должное впечатление.Она до­стала губную помаду и без зеркала, по памяти, ловко ею мазанула.Закинула ногу на ногу, посмотрела на­смешливо:

-  Авы сколько зарабатываете?

-  По-разному,- смутилась я, - по-разному.

-   Деньги человека кжизни возвращают, - приня­лась философствовать женщина. - Мне говорят, ты,Валентина, крутиться умеешь. Да, умею. У меня цель есть, вот и кручусь.

И она безвступлений стала мне рассказывать про цель. Стучали колёса, горячий кофе согрели развесе­лил, спешить было некуда. Окончила торговый инсти­тут в Челябинске,пошла в промторговую организа­цию, но очень скоро поняла, что протирать на этойработе юбки - себе дороже. Знакомствами кой-каки­ми обросла, стала доставатьдефицит, конечно, за пе­реплату. Быстро окрепла материально. Вышла замуж. Мужтоже попался «не из инженеров», раскрутились, купили машину, построили дачу,обставили с иголоч­ки квартиру. Родилась дочь. И ей ни в чём не отказы­вали,жили в достатке. Достаток стал привычным, естественным. А как же по-другому?Поехали своей машиной в Крым. Она хорошо помнит. Ободзинский. «Эти глазанапротив...»

-  Сделайпогромче, - попросила мужа.

«Эти глазанапротив чайного цвета...» Откинулась на сиденье, прищурила в блаженстве глаза.Только вдруг полоснула по ним жаркая молния, и тепло, про­тивное, липкое,поползло по щекам. На полной ско­рости врезались в идущий навстречу «Жигуль».

Врач зашивал наеё лице швы и матерился. Первое её осознание случившегося: матерные слова иболь.

-   Молчи, сдохнутьмогла, радуйся. Правда, краса­вицей уже никогда не будешь, - врач негодовал, де­журствоуже заканчивалось, «скорую» встретил у подъезда.

Удивительно, мужотделался сотрясением мозга и лёгким переломом ребра. А она полгода пролежала вкорсете в больнице, потом на реабилитации в заго­родной клинике, потом дома.Стремительно, под уклон, под горочку, посыпались с вершин её благо­получия,нажитые умением крутиться «пятаки». Сбережения на книжке «сожрала» больница,врачи беспомощно разводили руками: «С радостью бы, но лекарство очень дорогое».Уж она-то знала расшиф­ровку этих слов. «Нужны деньги? Скажите сколько. Яготова на всё». Сильнейшее потрясение: впервые с палочкой самостоятельно дошладо туалета и уви­дела в зеркале безобразное лицо с красными шрама­ми,изуродованной губой. Закричала, забилась в ис­терике.

-   За любые деньги,сделайте что-нибудь!

Продали дачу.Деньги нужны были не только на пластическую операцию, но и на откуп от тюрьмы.Мужу грозил приличный срок, вина его в аварии была установлена, а пострадавший«Жигуль» оказался не промах. Назвал такую сумму...

-   Всё, что угодно,только не тюрьма! - она плакала на плече у мужа, а он опускал глаза.

Она уже не разловила на себе брезгливый взгляд. Шрамы, они заживали очень медленно...Операция на­дежд не оправдала. Предательские ниточки, метины страшной беды,прочертили на лице Валентины гео­метрический незамысловатовый узор. Елезаметный...

-   Видите, как меняизуродовало? Но ничего, мы ещё поборемся.

Пришла беда -отворяй ворота. Деньги таяли как снег, и в конце концов истаяли окончательно.Даже мебель кой-какую продали, добрались до шубы, украшений. Отбиться от судаудалось. И когда они с мужем праздновали победу, он вдруг сообщил, что уходит.

-   Куда?

-   Туда, где менялюбят и где я испытал настоящее чувство.

Опухла от слёз.Плакала и удивлялась, когда же, наконец, они выльются все, и она сможет сухимвзгля­дом всматриваться в реалии жизни. А всматриваться было надо. Безденежьенастолько зажало её, что она выла по ночам от страха наступающего дня. И - запи­ла.И - загуляла. Случайные поклонники успокаивали её, боль отходила. Она ещёмолода, она ещё сможет устроить свою жизнь.

-  Надоеловам меня слушать?

-  Нет-нет,продолжайте.

Пила долго. Икогда уже совсем озверела от угар­ного похмелья, вдруг трезвым взглядомвсмотрелась всё в то же, честное зеркало. Увидела старуху. Жал­кую, опухшую.Испугалась.

-   Я сильнаяженщина. Я смогла бросить пить раз и навсегда. Трудно было, обросласобутыльниками. Но послала их всех однажды подальше, и вот уже пять лет никапли спиртного. Бывает, даже сижу за столом, ря­дом пьют, а мне хоть бы что. Ясильная...

Правда, онауехала из Челябинска, чтобы начать жизнь с чистого листа. Ей сказали, что вХанты-Мансийске хорошо идёт торговля. Уехала, оставив квартиру взрослой дочери.Раскрутилась. Начала с малого: шнурков, резинок для волос, ободков, ба­тареек.Дело пошло. На рынке, где она появилась новенькой, сначала насторожились, когдаотказыва­лась посидеть после удачной торговли. Но она стоя­ла насмерть. И -стоит. Теперь не зовут, не пригла­шают.