Санитарная зона скрипела, здесь ежесекундно что-то готовилось упасть и догнить окончательно, и даже монорельс над головой приятно щекотал нервы. Местное светило пряталось за тучами — всегда оно там пряталось с тех пор, как люди перекроили все по-своему. Лицо у Дональда было зеленоватым, на всем лежал серо-зеленый блик, а мне впервые нравилось на планете. На такой планете.

«Это потому, что у тебя никогда не было свиданий и парни не провожали тебя домой».

Я улыбалась своим мыслям, а потом нас окликнули.

— Желающий н-наняться? — изумился Дональд, обернувшись.

Нас догонял какой-то абориген — человек, местный, судя по нашивкам на колене, — разнорабочий. Я быстренько прикинула шансы засады и слегка расслабилась: за проржавевшими стенами складов не стоит прятаться даже от копья, так что я, не шевелясь, подавлю любые огневые точки.

У подбежавшего малого на лице был кислородный компенсатор, и забег определенно обойдется ему в неделю курса стероидов: бериллиевая астма была на Паракаисе штукой популярной и на здешние доходы слабо излечимой.

— Капитан Валкиин?

— Это я.

— Вам передали.

Я вскинула руку, нацеливая на протянутый пакет запястный сканер. Курьер присел, но не пикнул, он был немолодой уже, дышал тяжело — небось, вышвырнули из рудника, вот за гроши и нанимается. Выяснить бы еще, кто нам решил подкинуть прощальный привет.

— Безопасно, — буркнула я, опуская руку на кобуру.

Дональд распаковал фольгу и достал оттуда ушной вокализатор. Я с сомнением рассматривала штуковину: дорогая модель, с ДНК-сканером и функцией самоуничтожения записи. Настоящий курьер сейчас лежал в ладони обормота, а отошедший от нас астматик вдруг начал плавиться.

Чего-то такого я ожидала с того момента, как взъерошенный Никто вслух назвал один из псевдонимов обормота. Биофаг — это всегда неприятно и дико, но вполне в духе котов, которые предпочитают платить семьям пропавших курьеров: и честь соблюдается, и секретность.

— Слушай давай, — поторопила я.

Дональд поморщился, глядя на пузырящуюся грязь, перемешанную с тряпками бывшей одежды.

— Это Яуллис, б-больше некому.

— Я поняла. Быстрее давай. Баронианцы не пускают «торопыг» без крайней нужды.

Вешая вокализатор на ухо, обормот кивнул. Он, по идее, тоже знал, что разовые риск-курьеры — это на грани методов таких игроков, как мингхарди. Дональд смотрел перед собой, а потом наморщил лоб и снял наушник:

— Баронии страу. Эту г-грамматику я не знаю.

А вот это неожиданно. Мингхарди использовал воинский язык своей расы, явно рассчитывая на меня.

— Давай сюда.

В ухе скрипнуло, и там ожил хрипловатый голос Рыжего Торговца:

— Сцинтианский дредноут получил приказ атаковать космопорт Паракаиса. На борту планетарное оружие. Выход на орбиту в два тринадцать по среднему времени.

Я сорвала вокализатор и прикинула расстояние до посадочного «блина», где стоит «Телесфор». Погуляли мы с тобой, обормот, офигеть как погуляли.

— Пора бежать, Дональд.

— Что?

— Сцинтиане готовятся нанести удар по космопорту.

— Сцинтиане?!

Я сорвалась с места, отбивая у обормота охоту болтать дальше. Отработанный годами таймер подхватил время и пошел считать очень примерные минуты до удара — и оставалось их до противного мало.

Тишину санзоны взорвала далекая-далекая сирена, а значит, орбитальная группировка планеты уже получила первую порцию. А значит, времени еще меньше, чем предполагал Яуллис, и дыхания тоже все меньше, а за тучами что-то разгорается. Я бежала, привычно выстраивая приоритеты.

Почему напали — потом. Почему мингхарди снизошел — и так ясно, но тоже потом. В задницу все «почему», все силы на бег, расчеты, и на то, чтобы вспомнить карту этих заброшенных трущоб. Сюда? Да, сюда — по обломкам, и пусть ниже скорость, но короче путь.

Сверху полыхнуло, и я увидела, как пылающий кусок чего-то космического и явно бывшего неспешно пробивал себе дорогу сквозь тучи далеко по правую руку. Стояла невыносимая тишина, только гремела сирена и, перекрывая ее, — пульс. Пока Дональд держал темп, хоть и отставал. Пожалуй, слишком быстро отставал. Что, впрочем, не имело никакого значения, потому что в каком-то десятке километров впереди облака пробила фиолетовая искорка сейсмической капсулы. Ее перехватили зенитки, но упрямые небеса зажгли еще одну. И еще — чуть дальше.

И — все.

Дредноут нащупал тепловые сигналы батарей на поверхности, и тучи с землей соединили слепящие нити. Снаряды осадных «линеек» теряли до трети массы и сорок процентов скорости, но это вряд ли утешало кого-то на вздрогнувшей поверхности.

— На землю!

К счастью, Дональд уже лежал, когда грохот отряхнул ржавчину с истлевших построек — и сразу пришла взрывная волна. Металл с ревом складывался, рвался, меня отбросило к стене, обормота шваркнуло рядом, а над головами у нас несся нескончаемый поток того, что и так подлежало сносу.

После первого спазма земля больше не унималась.

Дональд встал на колено и, прищурившись, смотрел на космодром из-под ладони. В той стороне все пылало, там взлетали в воздух обломки огромных посадочных блинов, а с небес приходили все новые искры. Удар. И еще один. Сейсмические заряды вбивали себя в тело планеты, готовя выход магмы, а из-за туч приходили все новые нити кинетических ударов.

Гребаные «линейки». Гребаные сейсмокапсулы.

И я лишь сейчас увидела, что согнутая козырьком ладонь обормота горит серебристым огнем.

— Алекса, пригнись!

Я вжалась в землю и, только вывернув голову, увидела, как заходит на вираж «Телесфор». Сметая то, что устояло после взрывных волн и землетрясения, фрегат снижался, его щиты горели: над этой улицей летела сплошная шрапнель.

Воздух полыхал, и пламя опускалось все ниже — чуть ли не быстрее, чем «Телесфор».

«Давай, птичка!» Черная тень содрогнулась — что-то ахнуло по кормовым щитам, а потом в брюхе открылся десантный люк, и я почувствовала, что лечу.

«Боже, это просто поганая реклама луча-захвата!» Болтало немилосердно, зато осколки резво уходили в стороны от коридора смазанной гравитации. Я извернулась и посмотрела вниз. Вторым же проходом луч сцапал обормота, и теперь полет стал стремительным. Люк все рос, росла температура вокруг, я зажмурилась в надежде сохранить хотя бы глаза — и пришла прохлада.

Я кубарем свалилась на палубу шлюза. Рядом что-то шлепнулось, вроде живое, и еще ни разу выпивка не выветривалась из головы так быстро, и я еще ни разу так не бежала в рубку своего корабля. Вот в рубку чужого — случалось.

— Дюпон, пошел отсюда!

Щиты уже просили пощады — их не программировали на длительный обстрел в атмосфере. Планетарные двигатели почти проседали, и вообще все было плохо, но Дюпон, как ни крути, молодец: он вручную удержал призванный капитаном корабль и поймал нас захватом.

И потом скажу спасибо — желательно бы не на том свете.

— «Телесфор», порт синхронизации.

Обеззвученный ВИ молча повиновался, и меня не стало.

Став кораблем, я взвыла от боли — боли, сквозь которую надо выбираться. Выплывать, сдирая с себя кожу.

И — разворот. Вокруг меня вздыбилась земля — я впрессовала в нее все, что еще не сгорело, да и то, что сгорело, — тоже впрессовала. Живот будто бы взрезало, когда включились основные двигатели, когда грохнул в голове пилотский, вбитый в подкорку инстинкт: «Нельзя!» Убиваемая планета содрогнулась еще раз. Подо мной сейчас испарялось все, там выкипала воронка, и это было куда хуже удара «линейки», но через долю секунды я начала набирать ускорение.

И — пять. И — семь. И — восемь с половиной «жэ».

Всю защиту я облаком собрала перед собой, потому что враг не мог не среагировать на мой старт. Старт на крейсерских двигателях.

Залп. Уклонение — и сразу девятнадцать «жэ». Я скрипнула зубами: дредноут нащупал меня слишком быстро. Слишком низко, слишком горячо и больно коже, слишком колючая атмосфера — это как плыть в песке, перемешанном с осколками стекла. Я разрывалась между своими системами, между своими органами, и всюду было пламя, и быстрый взлет только раздувал его.