— Покажешь мне однажды, как ты стрелять умеешь? — улыбнулся кузнец.

— Я… Да… не знаю, как и благодарить тебя…

— Понравился значит?

— Не то слово… Ты мне… будто душу новую подарил…

— Вот и славно. Только одна в лес не ходи, как бы беда опять не приключилась.

========== Лада ==========

Скоро и первый снег выпал. Еще вечером тучи на небе собирались, а к утру сугробы почти по колено насыпало. Да такой мягкий да пушистый снежок был, на солнце серебром сиял, даже глядеть больно. Златоряра тут же все половички из дома вынесла на снегу почистить. Стирку затеяла. Только сорочки чистые развесила, как об её плечо снежок разбился, все лицо снегом засыпало. Оглянулась — «ах ты ж злыдень!» — Радогор у двери в кузницу стоит, ухмыляется да новый снежный шарик лепит.

«Ну, держись», — подумала. Бросила ушат, что в руках несла, на землю и сама за снегом присела.

Ловко от снежка увернулась и свой в ответ бросила, в грудь Радогору попала. А он отряхнулся и ещё больше разыгрался. От ее бросков уклоняется, сам новые снежки делает. Целая война у них развернулась. Как дети малые, по двору бегают, хохочут.

Тут Злата приловчилась и прямо в лицо Радогору снегом угодила. Тот такую грозную мину скорчил, что она и со смеху покатилась. Он тут же к ней ринулся — поймать и наказать негодницу! Та сразу же поняла что он задумал и наутёк бросилась. Бегает от него по двору и ещё громче смеётся:

— Не поймаешь, не поймаешь!

Из боковой калитки выскочила, и знай, дразнится. Только Радогор к ней — она взвизгнула и к реке побежала. И десяти шагов не одолела, как в его руках оказалась.

— Попалась — выдохнул, к себе лицом её поворачивая.

Злата ухмыльнулась хитро, мол, «посмотрим ещё кто кого!» Извернулась и под колено его подсекла — отец и с людьми драться маленько подучил. Радогор на ногах не устоял, да так вместе с нею в снег и рухнул. Кубарем прокатились они с пригорка до самого берега. Злата даже глаза зажмурила, а когда открыла, оказалось, что прям на груди у него лежит, а он до сих пор её в объятиях крепко сжимает. Встретились глазами да так и замерли оба.

От взгляда его Злату в жар бросило. А Радогор смотрит на неё и наглядеться не может. Шапка с головы слетела давно, косы растрепались, румяная от мороза, дышит часто, с губ алых парок срывается. Он и власть над собою потерял — сам не заметил, как притянул её к себе и к губам этим сладким прильнул. Нега мёдом хмельным по груди растеклась, как же горячо, как сладко. Захотелось прижать её к себе ещё крепче, прямо там, в снегу, её своею сделать, получить то, что так давно ему обещано было.

Злата было прижалась ближе, застонала сладко, не в силах самой себе противиться, да вдруг опомнилась, отпрянула, краской залилась. Прытко на ноги вскочила и в избу сбежала. Он не стал её удерживать, так и лежал в снегу, в небо синее с улыбкой глядя.

«А я-то все думаю: как подобраться, как к себе привернуть? Захочет — не захочет. А она, оказывается, теми же думами мучается. Ну, теперь точно не сбежит, не обманет. Моя! Перед людьми и богами — моя».

Злата в избу забежала, спиной к двери прижалась, и сама понять не может, что на неё нашло. Губы огнём горят, сердце из груди выпрыгивает, и стыдно и радостно, и сладко так, что ни с мёдом, ни с ягодами не сравнить.

«Это что же? Неужто мила я ему стала? Что же делать? И ведь не спросишь прямо — стыдно».

До вечера она Радогора сторонилась, будто боялась чего. Прям в комочек вся сжалась, что твой ёжик, иголок только не хватало. А он её и не трогал, понимал, что не так просто все для девушек. Это ж как целую крепость сдать. Сколько злилась, рычала, противилась женитьбе, и все в пустую что ли? Так просто не покорится, надо ей времени дать. Он даже специально пораньше спать ушёл, чтоб не смущать её ещё больше.

Утром он Злату в избе не нашёл. Завтрак приготовила и в горнице закрылась — прячется опять.

«Ну, это не надолго».

Поел быстро и в кузницу ушёл, к лету надо инструментов новых выковать, людям могут новые плуги да косы понадобиться.

Около полудня к нему Олеся, девчонка соседская, забежала — глаза перепуганные, еле дышит:

— Радогор, там…

— Что такое?

— Там… Веснян в воду… Злата за ним… Его вытащила, а сама…

— Где?

— На речке…

Сердце у него, словно и биться перестало — под лёд провалилась. Тулуп с крючка сдёрнул и к реке, со всех ног, бросился. Только со двора выбежал, сразу ватагу детишек увидал, Весняна, мокрого насквозь, домой повели. Остальные мальчишки мечутся, что делать не знают, девочки слезами заливаются — полюбилась им Златояра, часто с ними играла. Стоят гурьбой вокруг полыньи, а Златы уж не видно, ко дну пошла, только след кровавый на снегу остался, там, где она об лёд поранилась.

Радогор гаркнул на малышню, чтоб прочь от реки ушли и больше сюда не совались, а сам, не раздумывая, в ледяную воду ухнул.

«Так вот оно как, русалкой становиться — больно».

В кожу, будто тысячи иголок впиваются, мускулы все холодом сковывает — и пальцем не двинуть. Где-то далеко наверху солнышко светит, снежок сверкает, а к ней со всех сторон тьма подступает.

«Не увидеть мне его больше… ни солнца, ни снега. И Радогора не увидеть, улыбки его, огоньков в глазах янтарных. Жаль. Жаль, что так поступила, что сказать не решилась, как он дорог мне стал, как близок».

Мимо тень какая-то промелькнула.

«Рыба? Интересно, а меня рыбки быстро съедят? Вкусно им будет? Кто знает…»

Темно вдруг стало, что-то её схватило и в сторону потянуло.

«Наверняка, Водяной. Бороться сил нет, да и за что бороться? Может, он заберёт меня к себе во дворец, русалкой сделает? Может, это не так уж и плохо… Радогор себе хорошую жену найдёт, счастлив будет, так ведь?»

Свет перед глазами её окончательно померк, кожа, будто одеревенела совсем, в груди вдруг так больно сделалось.

«Вот и все, сейчас сердечко стукнет в последний раз и замолкнет».

Вдруг, будто издалека, голос родной донесся:

— Не смей, слышишь? Не позволю! Ни нечисти, ни богам не отдам! Дыши!

Все тело вдруг огнём полыхнуло, так горячо, больно. Всему телу больно. Смутно различила треск рвущейся ткани, показалось, будто к телу раскалённое железо прикладывают. От боли кричать хотелось, да горло не слушалось. Как в тумане перед глазами образ Радогора мелькнул.

— Прости… — только и сумела прошептать.

Взглянула в последний раз в глаза его огненные и канула в забытьё.

***

Солнечный луч лениво прополз по кровати, оставляя своё тепло на подушках меховых, запутался в косах золотистых, искорками яркими заиграл. Златояра пошевелилась во сне, показалось, будто снова в медвежьи лапы угодила. Так жарко, за спиной точно горнило. Глаза приоткрыла — и правда медведь. Испугалась бы, не знай она каждой пяди шкуры, которую своими руками выделывала. Только где это она? Огляделась, поворочалась в мехах и похолодела — Радогор… Почувствовал её возню, на спину во сне перекатился, из рук выпуская.

«Как я с ним под одним одеялом оказалась?» — начала в уме вчерашний день перебирать. Вспомнила, как у реки гуляла, увидела ватагу ребят на льду. Веснян… Точно, он в реку упал, а она на помощь поспешила. Потом лёд под ней проломился, и сама в студёной воде оказалась. Мальчишку из полыньи вытолкнула, а самой выбраться сил не хватило.

«Выходит, это он меня из реки вытащил? Не привиделось, значит».

Села в кровати, только сейчас заметила, что нагая совсем, и поспешила шкурой укутаться. Хотела разозлиться, но вспомнила, чему отец учил — живое тепло лучше всего от холода бережёт.

Так и сидела, глядя на него спящего, раздумывала, за что судьба его с такой непутёвой свела? То от медведя её спасать, то в мороз из реки вылавливать, ещё и с причудами её мириться пришлось. А ведь он хороший, добрый, да и собою хорош.

Поплотнее шкурой укуталась и ненароком с Радогора одеяло стянула, открывая взору широкую грудь, рассечённую ужасным шрамом, чуть пониже, на животе, заметила ещё два поменьше. Злата даже дыхание затаила. Он рассказывал, что три раза у порога смерти стоял, вот они, значит, следы тех дней. Протянула руку, провела осторожно пальчиками вдоль одного шрама, другой прорисовала. Подняла взгляд на лицо и замерла, как заяц, что охотника заслышал — проснулся.