***

Злата сидела у корней дуба своего заветного, кутаясь в медвежью шкуру, в лесу, где нет ни времени, ни жизни. У её ног, тихо потрескивая, костерок догорал. А вокруг тьма непроглядная сгущалась. Так легко ей было, спокойно, только холодно. Шкуру поплотнее запахнула, очи смежила — спать хочется.

Её щеки вдруг коснулся кто-то. Глаза открыла, даже удивилась немного. В полутьме показалось, что матушка рядом с ней присела — те же глаза серые, волосы серебром украшенные, только старше намного.

— Бабушка… — голос слабый и хриплый. — Ты ведь за мной пришла, верно? Погоди, сейчас догорит и пойдём… Немного осталось.

Та в ответ головой покачала, улыбнулась грустно, поднялась на ноги, посмотрела на затухающий костерок и бросила в него веточку. Следом за ней витязь могучий приблизился. Кто это может быть? Дед, может, прадед? Присел напротив, долго смотрел в глаза Златояре, будто раздумывал о чём-то, после бросил на угли ещё одну веточку и отошёл в сторону. Скоро ещё женщина подошла, молодая совсем, а к её подолу жался мальчик лет пяти. Красивый такой… Злата вспомнила, что сестру бабки её вместе с сыном когда-то варяги убили. Мальчик подошёл к Златояре и вдруг обнял за шею крепко, и так тепло ей от этого стало, легко так. Они тоже оставили по веточке для костра и стали в стороне. Злата поняла, что находится на грани Яви и Нави, а люди эти — души. Она смотрела, как они один за другим они подходили ближе, и в каждом находилось что-то знакомое, какие-то чёрточки родные. Кто-то касался Златы, кто-то просто подбрасывал хвороста в костерок её жизни и уходил. Их веточки уже огнём от угольков занимались. Старая легенда гласила, что коли предков своих почитаешь, они тебя в беде не оставят.

Последней появилась девушка, юная совсем, только не похожая на остальных — волосы у неё были тёмные, глаза карие. Она подошла к Златояре и взяла её за руки.

— Не время тебе, — молвила. — Поднимайся.

— Не могу.

— Вставай, — в голосе её послышался приказ, и Злата не могла противиться.

Тяжело оперлась на ноги, тут же оказалась в объятиях девушки.

— Чужие слёзы тебя душат, их вернуть нужно, иначе не миновать беды.

— Слёзы?

— Ты кому-то костью в горле стала, вот и навели на тебя слуг чернобожьих. Возвращайся, ведь твоё сердце ещё одну душу на свете держит.

Девица бросила ещё одну веточку в костёр, и он вспыхнул вдруг так ярко, что в глазах потемнело.

— Береги его, я не сумела, — услышала напоследок Златояра и тут же глаза открыла. Оглянулась вокруг, заметила, что Мурка на полу чем-то играет, присмотрелась — куколка шёлковая, уже изорванная зубами да когтями кошачьими. Куколка, которую Любава подарила.

***

— Что, порченную подсунули? — Любава стояла у двери в кузницу и гордовито взирала на кузнеца, с насмешкой.

«И когда такой злой стала?»

— Зачем пришла? — спросил Радогор, в который раз натачивая нож, что недавно для себя выковал, даже взгляда на неё не поднял.

— Матушка велела новую косу купить.

— Бери любую, что приглянется, — указал ей в угол, где готовые инструменты стояли.

— Вот за эту сколько хочешь?

— Даром бери.

— Радогор…

— Бери и ступай, — рыкнул нетерпеливо, — не до тебя сейчас.

— Ра…

— Кровь… — хриплый, будто неживой голос послышался от второй двери.

Лицо Любавы белее снега стало. В двери покачиваясь от слабости стояла её соперница, враг. Худая, что сама смерть — кожа да кости, простоволосая, золота в косах не осталось почти. Глаза впалые, туманом застелены. А в руке тряпицу шёлковую сжимает. Сделала шаг и чуть не упала.

— Злата, зачем же ты? — Радогор хотел было поддержать, да она его оттолкнула и мимо прошла, прямо к Любаве, что от страха на месте застыла.

— Пахнет кровью, — схватила Любаву за руку, принюхалась, словно собака. Вдруг в лицо ей глянула, будто только заметила, что она здесь, захрипела: — рано ты здесь… меня и не сожгли ещё, а ты тут как тут…

Девица отнять руку попыталась, да не тут то было — костлявые пальцы, что твои тиски держали, не вырваться.

— Я н-ничего… — заговорила Любава дрожащим голосом.

— Всё ты знаешь. Убирайся! И слёзы свои забери… — ладони Любавы коснулась сшитая ею куколка, та самая, которую она, по наущению ведуньи с ярмарки на горе заговорила. В голове эхом голос старухи прозвучал: «Коль вернётся к тебе заговор — твоя беда будет…» Задрожала вся, сердце в груди набатом забилось, по щекам слёзы потекли.

— Нет… не хочу, пусти! — выдернула руку свою да бежать бросилась.

Куколка на пол шлёпнулась.

— Что это? — Радогор поднять её хотел, да Злата не дала:

— Не тронь… — взяла нож у него из руки, подцепила им остатки игрушки да в горнило бросила. Тряпица вспыхнула ярко и пеплом обратилась. Злата вздохнула наконец свободно, и на пол бессильно опустилась. Радогор рядом присел, обнял её осторожно.

— Это что было сейчас?

— Ничего, теперь всё хорошо будет.

— Я уж было думал…

— Радогор!

— Что, ладушка моя?

— Я есть хочу…

Он улыбки не сдержал, поверить не мог, что выкарабкалась она. Ведь он мысленно уже и с нею, и с собственной жизнью прощался. Его Лада и здесь справилась, судьбу свою из лап Чернобога вырвала. Поистине сила невиданная в ней теплится, поистине ярая да сильная, как Солнце.

Комментарий к Костёр в Нави

Благодаря одной очень милой леди эта история получила своё продолжение, и я очень надеюсь, что новая глава не разочарует.

Если что, я всегда рада как конструктивным замечаниям, так и тапкам в мой адрес.

Продолжение следует…

========== Незваный гость ==========

Не так сложно силу тела вернуть, как силу духа в себе заново найти.

Первые недели Радогор Златояре не позволял с кровати вставать, ходил за ней, как за дитятей, чуть ли не из ложки кормил. Она рычала, ворчала, но подчинялась. А могла ли она противиться? Тело, будто не своё было: руки слабые, встанешь — ноги дрожат. Смотрела на себя и поверить не могла, что так быстро всю силу и прыть растеряла.

А как снова уверенно ходить стала, ещё одна напасть открылась — на улицу выйти стыдно и страшно. Раз пошла к свекрови наведаться, так всю дорогу на себе взгляды чувствовала. Кто с жалостью, кто с презрением смотрел, всем ведь уже известно было, что она дитя не уберегла.

«Убогая», — услышала как-то с презрением брошенное слово. Обернулась, да никого не увидела. Домой поспешила, всё ещё чувствуя злобный взгляд за спиною.

Старалась и со двора не выходить, людям на глаза не попадаться. А в избе сидеть ещё хуже было — обед приготовит, зайдёт в светёлку пошить чего, вышивку взять, а взгляд то и дело на ларец падает, в который все крохотные сорочки да пелёнки спрятаны. И снова тоска одолевать начинает — не уберегла, не стать матерью. В горницу же, что для ребёнка готовили, и вовсе подниматься боялась.

Радогор душою радовался глядя, как жизнь в его солнышке снова разгорается. День ото дня Злата понемногу на себя похожей становилась — по дому хлопотала, веселела, вес понемногу набирала. Одно только напоминание про ту боль было теперь — косы её хоть и зазолотились снова, да одна прядь на челе так и осталась белой, что твой снег. Ещё бывало иногда застынет на месте, задумается ненадолго, а в глазах печаль неизбывная темнеет. И кошмары её так никуда и не делись. Часто вскакивала она посреди ночи с криком или в слезах, за живот хваталась, в надежде, что то всего лишь дурным сном было. А после ещё долго уснуть не могла. Говорила, что не страшно, что пройдёт это, а сама слёзы в подушке прятала.

Долго думал Радогор, чем занять её, как отвлечь от дум тяжёлых, что никак не желали душу её покидать. Хотел сначала корову для неё купить, гусей развести, да понял, что не по сердцу ей это станет — не такая его Лада.

Златояра, сама того не ведая, решение подсказала. Зашла как-то в кузницу к обеду его позвать, а пока Радогор подкову новую подравнивать заканчивал, стала между делом заготовки для перстней на его столе рассматривать. Одно колечко незаконченное взяла, в руках покрутила, присмотрелась. Нашла на столе напильник да подправила что-то. Из ларца, что тут же стоял, камешек выудила, примерила — не то, другой приложила, третий. Радогор за нею молча наблюдал и вдруг понял, что делать.