— Что у вас тут?

— Зайцев варяжских не желаете? — улыбнулся Радогор, указывая на пару трупов. — Там ещё один, — кивнул в сторону, откуда вскрик слышался.

Злата повела дружинников на звук. Из зарослей орешника послышались возмущённые крики, а минутой позже на свет вытащили… девчонку, лет шестнадцати. В глазах злоба полыхает, кровь из раны на ноге хлещет, а ей будто нипочем, шипит, вырывается, ругательствами на своем языке сыплет — дикая кошка, не иначе. Вывели её к кострам, руки за спиной связали, соратников рядом с ней положили.

Она от того ещё пуще взъярилась:

— Вам меня не сломать! Я не боюсь смерти! Нас ведёт Один, и он уже ждёт меня в чертогах Вальхаллы!

— Ух ты! Гляди-ка, как по-нашему шпарит! — подошёл ближе Сорока. Окинул взглядом варяжку, светлые, почти белые волосы со лба её осторожно откинул, в глаза голубые заглянул. — Подождёт твой Один. Расскажи сначала, ты откуда шустрая такая?

— Готланд.

— А язык где выучила? — обманчиво мягко спрашивал.

Отвернулась, бормоча что-то гневно. Сорока долго ждать не стал, протянул руку и прямо на рану её пальцами надавил, заставляя девочку взвыть от боли. У Златы аж сердце сжалось от такого зрелища. Она рванулась было вперёд, да Радогор её крепко за руку держал, знал, как Сорока с пленными разговаривает, знал, что не по нраву ей такое придётся.

— Я всегда его знала! — чуть ли не заплакала варяжка. — Мать из ваших краёв была.

— Ага, значит, батюшка её рабыней украл…

— Он любил её!

— Ну конечно, я тебе тоже такую любовь показать могу, хочешь? — та скривилась презрительно. — Сколько вас здесь?

— Тысячи! — оскалилась насмешливо.

Сорока ещё сильнее её ногу сжал, чтоб не зарывалась.

— В этом лесу вас сколько? — уже жёстче повторил дружинник, не давая отдышаться от боли.

— Трое! — не выдержала. — Нас только трое было!

— Вот и умница, — ухмыльнулся он в ответ, вытирая кровь с руки, об её же рубаху.

Девчонка снова отвернулась, выплюнула какое-то проклятье на своем.

— Что делать с ней, сотник?

Борич задумался ненадолго:

— До города всего день пути остался, а она много чего знать может. Горану отдадим, он у нас мастер… спрашивать. И рану ей перевяжите, а то не довезём.

Златояра тут же вызвалась помочь, невмоготу ей было смотреть, как девочка на глазах бледнеет, того и гляди кровью истечёт. Отыскала в мешке заплечном нитки да травы, что заранее припасла. Вскипятила немного воды, несколько веточек зверобоя туда бросила, повязки подготовила. Пленницу уже в одну из палаток перенесли, чтоб поменьше видела да слышала. Злата попросила одного из Ладожских ребят пособить. Варяжка, только их увидела, попыталась в дальний угол палатки забиться.

«Ну вот, Сороке дерзко в глаза смотрела, а меня боится», — усмехнулась про себя Злата.

— Не бойся, я только подлатаю тебя, — постаралась успокоить её.

— А этот зачем здесь? — кивнула на парня.

— Тебе рану зашить придется, будет больно, он тебя подержит, чтобы я все сделать смогла.

— Ни к чему это, мне ведь все равно не жить, — понурилась.

— А это уже богам решать, будешь себя смирно вести, глядишь и пощадят. Тебя как зовут?

— Хилгрит.

— Я Златояра, а это Гордей. Откинься чуть, нужно штаны с тебя снять.

Девчонка опасливо на парня покосилась, головой покачала.

— Тогда разрезать придётся, других тебе никто не даст, ну так как?

Хилгрит нехотя отклонилась назад, позволяя ослабить завязки на поясе, на щеках её румянец заиграл.

«Вот же… с оружием по лесу бегать да людей убивать не стыдно ей, а как ножки голые показать — смущается».

Рана неглубокой оказалась. Все время пока Злата ее промывала, да стежками мелкими стягивала, девочка шипела сквозь зубы, морщилась, но терпела, ни разу не вскрикнула, сильной показаться хотела.

Долго Златояра с варяжкой возилась, Борич уже вместо неё кого-то другого в дозор назначил. Ей бы на радостях свернуться калачиком где-то, отдохнуть, да сон не шёл. Перед глазами всё стоял образ варяга, молодого парня, которому её нож в шею угодил. Никогда ей не забыть теперь страха в глазах его, того, как он из последних сил за жизнь цеплялся. Сможет ли она когда-то простить себя за это?

Она сидела у костра и слепо смотрела в огонь, очнулась, когда Радогор ей плечи шкуркой волчьей накрыл, ночь прохладная выдалась.

— Выпей, полегчает, — сказал, протягивая ей мех с медовухой, — первая кровь всегда нелегко даётся.

— Борич увидит — на кол посадит, ты где это взял?

— У тех ребят нашёл, — кивнул он куда-то в сторону, — пей.

Она сделала пару глотков, хмель теплом по груди растёкся, да только легче не стало.

— Почему так тошно-то? Почему я себя грязной чувствую?

— Говорил же, что это совсем другое дело, чем оленей стрелять. Не послушала. Теперь уж обратной дороги нет, — проговорил Радогор грустно, за плечи обнимая. — Не думай об этом. Они хотели тебя убить, теперь их нет, а ты жива, медовуху вон пьёшь. В бою важна только твоя жизнь, забудь, что они тоже люди, у врагов нет лица, они — только меч, направленный тебе в сердце. Не убьёшь ты — убьют тебя. Большего знать и не нужно.

Все одно тяжело это принять. Вот она говорила с этой Хилгрит, лечила её. Обычная ведь девочка — могла же замуж выйти, детей растить, и что её на войну потянуло? Жить бы да радоваться, а теперь кто знает что с ней будет, вернется ли когда домой. Так ведь и сама Злата сталь в руки взяла, убийцей вот стала. Тяжко все это, так сразу в голове и не уложить. Усмехнулась вдруг:

— Зайцев, значит… на живца… Как только придумал такое?

— Редкий воин упустит возможность убить врага, вот и они не хотели. А зайцы потому что уши длинные, чтобы подслушивать, и ноги быстрые, чтоб не поймали. Только и на резвого зайца силки найдутся.

— А если бы они из лука нас убить решили?

— Я тебя так поставил, что попали бы только в меня, ты бы тогда шум подняла, и их бы всё равно поймали.

— Предупредил бы хоть. Я-то уж подумала…

— Боялся, что выдашь нас раньше времени. Ну, не хмурься, как до города доберёмся, непременно продолжим, обещаю, — прижал её к себе еще крепче, чтобы и самому успокоиться. Целый день ему потребовался, чтобы решиться на такую ловушку, самым дорогим рискнуть.

Злата улыбнулась, так тепло было от того, что он рядом, так спокойно. Да островок спокойствия рухнул в один миг.

— Пойду наведаюсь к нашей гостье, — послышался голос Сороки от другого костра.

— Эй, ты куда собрался? — окликнула его Злата, у самого входа в палатку, куда пленницу бросили.

— Хочу поближе познакомиться, а-ну как любовь… — осклабился дружинник.

— Не смей! — вскочила с места, дорогу ему преграждая. — Одно дело в плен взять, другое — надругаться. Она же девочка совсем!

— Злата, не лезь в это! — подоспел Радогор, да она отступать не собиралась.

— Не позволю…

— Гляньте-ка кого защищать бросилась! — презрительно усмехнулся дружинник. — Эта шельма со своими дружками четверых наших положила! Да это меньшее, чего она заслужила. Может, ей даже понравится…

— Что за шум опять? — Борич только задремать успел и смотрел теперь недовольно на нарушителей покоя.

— Да я вот проверить хотел, как наша «зайка» себя чувствует, поговорить с ней… по душам, — по одному взгляду ясно было, как он говорить с ней вздумал.

— И ты это позволишь, Борич? — бросилась Злата к сотнику.

— Они наших девок не жалеют, с чего бы нам иначе поступать…

— Да разве ж можно так? — продолжала возмущаться Злата, когда Радогор уже оттаскивал её в сторону.

— Она — враг, Златояра! Встанешь на её сторону — рядом с ней окажешься, — прошипел Борич ей прямо в лицо. А потом обернулся к мужикам, что тоже на шум собрались. — Если кто покалечит девку — отрежу самое дорогое.

— Это ж как же мне тогда байки рассказывать? — притворно испугался Сорока и с хохотом скрылся в палатке.

— Говорил же, зря с нами пошла, — сотник потёр чело устало и пошёл в дальний конец лагеря, в надежде хоть немного поспать.