Злате же совсем не до сна было, куда бы ни пошла, всюду слышны были отчаянные крики Хилгрит, которую так запросто на поругание отдали. А как увидела снова довольную рожу дружинника, так тошнота к горлу подкатила — мерзость какая.

— Ну что волком смотришь? — оскалился он на неё.

— Сорока, прекрати, — громыхнул Радогор.

— А что? Она ж нас теперь зверьём считает!

— А вы зверьё и есть, — зарычала Злата.

— Привыкай, ты теперь тоже одна из нас. И это не сказка про витязей в блестящих шлемах — это война! А чтобы легче привыкалось, хочешь, расскажу, с каким зверем ты сама ложе делишь? — Злата услышала недовольный рык мужа за спиной. — Ты ведь слышала сказ, как наш десяток обоз хазарский однажды перехватил? По глазам вижу, что слышала. А знаешь ли, как на самом деле всё было?

— Тихон! — в голосе Радогора слышались предостережение и беспокойство. По спине Златы противный холодок пробежал, в глазах дружинника, будто ничего человеческого не осталось. На неё смотрел зверь, который усладу находит, лишь когда боль причиняет.

— Он рассказал тебе, небось, что мы охрану тихонько перебили, боярыню ихнюю в шатре нашли, а потом отдали её за выкуп, так? А то как мы всем отрядом служанок той боярыни драли он тоже тебе поведал? Скольких ты тогда отходил, а, Радогор? Скольким потом глотку перерезал? — неприглядная правда ледяной водой душу окатила. Злата руки в кулаки сжала, только чтоб не дрожали. — Так что нечего меня в жестокости винить, мы все здесь такие. И больше никогда не смей становиться между мной и подобной тварью, ибо правильно Борич сказал — наших они не жалеют. А тот, кого ты назвал, брат, — лицо Сороки вдруг потеряло всякое выражение, в глазах, будто весь свет померк, — нет того человека давно. Умер он у сожжённой деревни, восемь лет назад.

Будто громом поражённая, Злата и слова вымолвить не могла. Понимала ведь, что люди везде одинаковые, не бывает так, что только враги бесчинства творят. Да только осознать, что самый близкий человек ничем не лучше тех врагов, было сродни ножу в сердце — больно, тошно, да никак не исправить этого. Так и бродила вокруг лагеря до самого утра. Потом молча коня своего оседлала и одной из первых в путь двинулась. На Радогора не взглянула даже.

Он поравнялся с ней спустя час или больше пути, долго ехал в молчании.

— Осуждаешь, — не спросил даже, и так ясно.

— Нет. Просто понять не могу, — как ни старалась, а злиться на него Злата не могла. Она его совсем другим знала, а прошлое… пусть там и остаётся.

— Ещё поймёшь. Когда узнаешь, как они с нашими людьми поступают, увидишь, как твоих братьев по оружию режут, как скот, и сама отомстить захочешь, попрать врага любым способом, видеть, как он умирает в муках за всё что сотворил.

— Но ведь я тогда стану таким же «врагом», зверем, не лучше других.

— И я для тебя зверь, стало быть?

— Нет, — улыбнулась тепло, — ты — мой муж, а потому лучше прочих.

Радогор дотянулся и сжал её ручку в своей тёплой ладони, а большего и не надо было.

Мимо них проехал Сорока, и Злата не сдержалась, чтоб не одарить его злобным взглядом.

— А на него серчай, — молвил Радогор, видя ненависть в её глазах. — У него есть все причины варягов ненавидеть.

— И какие же?

— Он никому этого не расскажет, да и мне поведал, только изрядно захмелевши. Он на самом деле — плотник, в устье Волхова жил раньше. Счастливо жил — жена-красавица, сын, года два отроду. Однажды поехал он на ярмарку, ремесло своё продавать, а вернулся — нет деревни. Кому спастись удалось, сказывали, что варяги налетели. Кого убили, кого в неволю забрали. А с женой его поступили в разы хуже, чем он вчера с той девчонкой. Что-то и впрямь умерло в нём в тот день, одна жестокость в душе осталась. Потому он в дружину и пошёл, потому и жив до сих пор. А горе, что не покидает его с тех пор ни на день, за байками да прибаутками прячет.

========== Новгород ==========

Убаюканная мерным шагом коня и невнятным гулом голосов вокруг, Златояра задремала в седле. Бессонная ночь в плену тревожных мыслей давала о себе знать. Вдруг кто-то коснулся её плеча.

— Злата… — она тут же открыла глаза, по сторонам заозиралась, не случилось ли чего. — Смотри, — улыбнулся Радогор, — это Ильмень-озеро.

Лес остался далеко позади, а перед глазами до самого горизонта на юг простиралась сверкающая водная гладь. Златоряра в жизни не видела столько воды. Вдох замер где-то в горле — красиво-то как…

— А вон там уже и Новгород, — указал Радогор на северо-восток, где берега озера сужались в исток Волхова.

Когда солнце перевалило за полдень, впереди уже легко можно было различить высокие крепостные стены да верхушки крыши княжьего терема на холме. Скоро Злата разглядела и мост, что соединял половинки города, разделённые рекой.

Перед западными воротами раскинулся военный лагерь, куда со всего княжества понемногу стекались молодцы да мужи, готовые встать рядом со своим князем в битве за родную землю. Борич сразу же в терем направился — князю доложить, что прибыл, сколько людей привёл. Радогор же решил давних друзей навестить, в кузнечном конце города.

Он уверенно шёл узкими улочками города, и не мудрено, ведь прожил здесь не один год, пока в дружине служил. А Злата, словно маленькая девочка, вертела головой, разглядывая всё вокруг: высокие дома с горницами да теремами, богатую резьбу да роспись на ставнях и коньках. Не сказать, что в деревне дома никто не украшал, да всё ж дивно ей было. Она никогда в городе не была, привыкла к простору, а тут дома едва ли не один на другом стояли, плотно друг к другу прижимаясь. Деревянный настил глухо отдавался под поступью коней, вокруг сновали люди. Казалось, будто ярмарка приехала, так шумно и людно было на улицах. Но стоило удалиться от главного проезда, как стало потише, дома были украшены уже не так искусно, народу много меньше.

Они остановились у небольшого дома, нижний этаж которого служил мастерской. В нос ударил запах свежей древесины вперемежку с краской. Радогор шагнул внутрь:

— А дома ли мастер Гордарич? — из глубины мастерской на голос вышел невысокий светловолосый мужчина и тут же замер в изумлении, в глазах его читались удивление и радость.

— Батюшки… — всплеснул он руками, — Лесенька, милая, ты только посмотри, кто к нам пожаловал!

Из дальней комнаты послышалось невнятное женское ворчание, мол, «к тебе каждый день кто-то жалует, а мне сейчас некогда, все руки в тесте…» Мастер махнул рукой в сторону жены и поспешил обнять гостя.

— Каким же ветром ты снова здесь, Радогор? Купцом стать решил али в дружину вернуться?

— Да какой из меня купец… — улыбнулся тот. — Варяги снова пожаловали, сам знаешь ведь. Вот и решил старые кости размять…

— Да какие там старые? Здоровый же, как бык, — засмеялся Годарич и только сейчас заметил Златояру, которая осталась чуть позади мужа и теперь заворожённо разглядывала мастерскую.

И, казалось бы, ничего особенного там не было — древесина, верстак, инструменты. А только все полки вдоль стен были заставлены резными фигурками, игрушками да шкатулками искуснейшей работы. Смотришь на ту лисичку, к примеру, и не верится, что она из дерева вырезана. Кажется, фыркнет сейчас и в лес убежит.

— А это жена моя, — спохватился Радогор, — Зла…

— Мишка! — радостный, почти детский голосок раздался за спиной у Зларояры. И сразу же со спины её обняли тонкие, будто девичьи ручки. Она обернулась, выбираясь из объятий, да никого перед собой не увидела. — Я знал, что мы ещё свидимся, — проговорил за спиной всё тот же мягкий голос. Злата крутнулась — опять не успела увидеть, кто же это говорил.

— Не пугайся, — улыбнулся Годарич, — это мой сын, Далемир. Он… особенный, не такой как все.

— Я скучал по тебе, Мишка, — продолжал лепетать мальчик. И Злата вдруг поняла, что это он не с нею, а с её луком, что через плечо перекинут был, разговаривал. — Знал, что ты в хорошие руки попадёшь.