— Не шути так… — нахмурилась обиженно.

— И не думал. Ну, так как? Сойдёт за жениха паршивый десятник?

Каких-то дюжину ударов сердца она молчала, раздумывая, а Сороку несколько раз то в жар, то в холод бросило — согласится ли? А ежели откажет? Как её тогда завоевать? И будто гора с плеч его свалилась, когда она кивнула:

— Сгодится, — шепнула, краской заливаясь.

Сердце десятника радостью захлестнуло. Он склонился к Агнии, будто шепнуть что-то хотел, а сам улыбнулся дерзко и украл поцелуй с губ девичьих, да так быстро, что она и испугаться не успела.

— Дурак ты… — Агния отвернулась, прикрывая рукавом счастливую улыбку и румяные щёки.

========== Недолгий мир ==========

Дружину новгородскую княгиня сама лично у ворот хлебом-солью встречала. Златояра её до этого только издали видела — молодая, красивая. На голове очелье золотое самоцветами сияет. Стоит величаво, а по глазам видно, что еле держится, чтоб не броситься князю на шею — заждалась, соскучилась. А под широким сарафаном видно, что тяжёлая снова. Светозар просветлел сразу, любимую жену увидев, при всём честном народе на колени перед нею упал, он и не ведал о том, что не одну её оставил, уезжая.

Златояру, будто кольнуло что-то. Радость ли? Зависть? Она тоже хотела бы видеть горящие счастьем глаза Радогора, когда он возьмёт на руки своего ребёнка. Хотела бы подарить ему сына, но всё ещё боялась, а ну, как снова беда случится, да и не до этого сейчас, будет ещё время.

Окутанные ликованием города, радостью и благодарностью народа, дружинники направлялись в княжий терем. Княгиня на праздничный пир не поскупилась — прямо на дворе столы расставили, яствами заваленные. На вертеле целого кабана зажарили, рябчиков да куропаток без счёту запекли, солений, пирогов наготовили, а уж мёду лучшего сколько бочек выкатили…

Злата и тут чувствовала себя на своём месте. Не просто женой одного из дружинников, и тем более не женой простого кузнеца, а частью этого братства. С ней говорили и вели себя на равных, и никого не заботило, что она женщина в мужском облачении, что держится свободно, не в пример порядочным жёнам, для которых скромность да покорность — главная добродетель. Она доказала, что способна на большее, чем стряпать да прясть, каждый её теперь уважал. От того так радостно ей было, так легко, хоть за эту честь и пришлось не малую цену отдать, кусочком души пожертвовать.

За весёлым пиром не заметила, как время пролетело. Дело понемногу клонилось к ночи, скоморохи петь устали и уже тихонько наигрывали какую-то спокойную мелодию. За столами неспешно велись хмельные беседы, кто-то девушек из челяди в укромный уголок сманивал — ребята в походе по женской ласке истосковались.

Злата вполуха слушала разговоры Радогора с Боричем, блуждая взглядом по двору. Как вдруг замерла удивлённо и не глядя пихнула мужа в бок.

— Ты гляди, чего творит…

Тот отвлекся от беседы, не понимая, чего она от него хочет.

— Сорока… — Злата указала на полутемный закуток двора, где десятник ворковал тихонько с кем-то.

— Это ж Агния… — Радогор тоже замер в недоумении. Он знал Сороку уже много лет, и ни разу за всё время не видел его таким — смотрит на девицу с обожанием, будто ценнее и краше в мире нет ничего. Невесомо, нежно каждый пальчик на её руке целует, осторожно, едва касаясь, губами к губам прижимается и тут же отступает, говорит что-то с улыбкой.

— Вот же шельма! Ох, я ему… — Злата попыталась с лавки подняться, да покачнувшись на неверных ногах, плюхнулась на место — перебрала с медом. — Завтра, завтра точно ему взбучку устрою.

— Не мешайся в это, — Радогор попытался вложить хоть толику разума в её хмельную голову.

— Да как же? Она ж девочка совсем… Я думала он к ней по дружбе, помочь, а он вишь как?

— Не лезь, — уже строже молвил.

— Я же за неё тоже отвечаю, после всего, что она…

— Он сам справится.

— Да он только хуже сделает!

— Злата!

Она не стала спорить, но твёрдо решила с Сорокой поговорить об этом. Наутро, правда, запамятовать успела, не помнила даже, как Радогор её на плечо взвалил и горницу отнёс. Вспомнила, только когда на дружинном дворе Сороку заметила — улыбка до ушей, довольный, как кот с горшком сметаны.

Ох, как она взъярилась:

— Что ты с ней сделал? — подлетела, за грудки десятника схватила.

— Только то, чего она сама хотела, — хитро улыбнулся Сорока, подшутить над Златой добродушно решил, да не подумал, что она ещё больше разозлится.

Правый кулак златин мигом врезался его лицо. И даром, что она ниже его почти на голову, Сорока от неожиданности потерял равновесие и повалился наземь.

— Как ты посмел-то? — вскричала Злата уже сидя на нём верхом и молотя по лицу кулаками, — она же девочка совсем! Наивная, неразумная!

Сорока только и успевал, что руками закрываться.

— Я доверяла тебе, думала ты по-братски к ней, а ты!

— Да не трогал я ее! — не выдержал десятник, в очередной раз принимая предплечьями град ударов.

— Был бы ты таким довольным… Она и так натерпелась, а ты мерзота такая…

— Я женюсь на ней! — Злата замерла на полуслове, и её кулак повис в воздухе. — Мы женимся, полоумная!

— Как это?

— Кикимора помогла… — буркнул себе под нос, а потом, будто нехотя добавил: — влюбился я! Пока следил, чтоб она с собою не натворила чего. Влюбился и сказал об этом, как же еще? — Злата глядела оторопело и пошевелиться не могла. — Слезь с меня.

Она неловко поднялась на ноги, так стыдно стало, что опять превратно про него подумала.

— Прости…

— Да ладно, — Сорока сплюнул кровь от разбитой губы. — Если подумать, не плохо это, что не только мне её счастье дорого. Знаешь, что-то часто ты на мне верхом оказываешься, надо бы Радогору сказать…

— Эй!

— Да шучу я… Пойдем, потолкуем, а то ты меня и убьешь так, ненароком, когда тебе снова покажется чего-то.

Под яблонями тихо было, легкий ветерок жару дневную разгонял. Они уселись на лавку у самого края дружинного двора, за небольшим заборчиком, что сад отделял.

— Я её за руку не сразу взять смог, — говорил Сорока, — страшно ей, мигом дрожь пробирает, сжимается, что та птичка, мне даже кажется, что слышу, как сердечко её колотится. Много времени пройдёт, прежде чем она привыкнет. Мне самому страшно каждый раз, а ты тут…

— Я ж не знала… — понурилась виновато.

— А просто спросить нельзя было? Ну, конечно, я же зверюга бесчувственная, верно? Но и зверь, ведь ласку понимает…

— Правда не обидишь её?

— Да я скорее сам себе язык вырву, чем ей больно сделаю! Одно меня тревожит. Слухи быстро летят, на что хочешь поспорю, скоро нам опять в поход выдвигаться. Мы ещё до Новгорода не дошли, а все соседи знали, с кем мы бились, как и сколько людей потеряли. Не задержатся, чтоб поживиться на наших трупах. И где мне тогда голубку мою оставить? Как уберечь? Не брать же в поход с собою.

— В тереме оставить можно, при княгине, — улыбнулась Злата, глядя вглубь сада.

— Прислугой что ли?

— Нет. — Златояра поднялась на ноги. — Ратибор! Эй, княжич-непоседа!

По дорожке топал зеленоглазый малыш, узнал её, расплылся в почти беззубой улыбке и припустил к ней. Недоверчиво на Сороку покосился и залез к Златояре на колени.

— Опять от нянек сбежал? А как подрос, ты смотри… — княжич залепетал что-то в ответ по-своему. Слова вроде, а что говорит не разобрать. Давай Злату за косы таскать, заклепки блестящие на ремешках разглядыввать. А сам болтает что-то умильно, на месте крутится. Заметил вдруг дружинников на площадкке, засмотрелся, как мечи их в воздухе мелькают, притих удивленно.

— Нравится? — усмехнулась Злата. — Подрастешь — дядька и тебя так биться научит, — на Сороку кивнула.

— А чего я-то?

— А почему бы и нет? Не сумеешь разве?

— Сумею, да только… — Сорока замолк на полуслове, потому что заметил, как Ратибор на него смотрит — внимательно, грозно так. А потом вдруг потянулся вперёд и схватил десятника за бороду, тянет больно, а сам хохочет, заливается.