Марибор скоро закончил зашивать и перевязывать раны на ноге десятника, принялся за мелкие порезы на груди и плечах. Нужно было торопиться, сломанная рука быстро кровью наливалась, а её ещё вправить предстояло. Сорока был в сознании, но уже слабо отзывался на боль, когда Радогор держал его предплечье, а Марибор закреплял его железными пластинами и повязками. Злата только наблюдала за ними. Теперь оставалось только молиться.

— Не смей умирать, слышишь? Ты обещал ей вернуться, — прошептала она, прежде чем Сорока провалился в болезненный сон, и его перенесли в отдельную комнату.

Эта ночь была долгой и трудной, ужаснее любого боя. Страшно смотреть в глаза побратиму, и понимать, что это последние его мгновения. Обещать помочь, когда надежды на спасение давно нет. Рассветное солнце уже заливало притихший город горячими лучами, когда Злата позволила себе уйти из пропахшего кровью зала, чтобы хоть немного отдохнуть.

Что ей на самом деле нравилось в этом городе, это купальни архонта. Они были совсем не похожи на родные баньки, по которым она уже порядком соскучилась, но была в них своя прелесть. Злата с наслаждением погрузилась теплую воду небольшого бассейна и прикрыла глаза, надеясь хоть ненадолго выбросить из головы боль и страдания, принесённые новгородской дружиной в этот прекрасный южный край.

Рядом с ней послышались шаги, и Злата лениво приоткрыла один глаз, чтобы убедиться, что ей ничего не грозит, и тут же блаженно закрыла его.

— Говорят, после боя ничего не может быть лучше, чем приласкать кого-нибудь, — голос Радогора отдавался эхом от высокого сводчатого потолка.

— Я тоже такое слышала.

— Мне бы попробовать, — он осторожно подхватил её за подбородок, заставляя запрокинуть голову назад, — да моя Лада всё ещё бегает от меня, как от чумы.

— Не правда, я сейчас даже ходить не в силах.

— Это хорошо. — Его мягкий поцелуй мигом разлил сладкую негу по телу Златояры. Вот то, чего ей так долго не хватало.

Радогор отпустил её и, сбросив одежду, погрузился в воду подле неё.

— Я говорил с Марибором. Он рассказал мне про ваше представление. — Глупо было надеяться, что он не заметит синяк на её плече и не узнает обо всём. Но голос его был спокоен, а значит, беспокоиться было не о чем.

— Надеюсь, ты не покалечил парня? — спросила она лениво.

— Что я, зверь какой-то? Влепил разок по лицу, по-братски, чтоб неповадно было, да отпустил.

— Он не виноват, ему пришлось так сделать. К тому же, ничего такого и не произошло.

— Но он прикасался к тебе.

— Это было «по-братски», — тонкая усмешка украсила её лицо.

Пользуясь тем, что Злата не в силах была даже пошевелиться, Радогор усадил её к себе на бёдра, чтобы оказаться лицом к лицу.

— Как он тебя касался? Расскажи, — его сильные, такие родные руки мягко скользнули по мокрой коже, заставляя затаить дыхание. — Так?

Златояра тихо застонала в ответ, прикрывая глаза от удовольствия. Цепочка горячих поцелуев легла от её шеи к груди, и она почувствовала, как разум медленно покидает её. Весь мир для неё померк против мгновения, когда она, после стольких дней снова оказалась в крепких объятиях любимого мужа. И не нужны ей были ни нежность чужая, ни юность, потому что только в его руках она чувствовала себя дома, только он по-настоящему владел её телом и душой. Властно и жадно прижимал к себе, ревниво оставляя на коже свои метки.

Новый день принёс ещё больше суеты и беспокойства. Дым от погребальных костров застил небо. Борич с Радогором и другими сотниками готовился оборонять крепостные стены, на случай если архонт Херсона откажется отдавать выкуп за принца Маркиана и решит вернуть город силой. Злата снова веретеном крутилась в заботе о раненых. Наплевав на то, что людей было и так мало, она позаботилась, чтобы у постели Сороки постоянно кто-то находился. Десятника лихорадило, казалось, что он горит изнутри. Её ребята видели её беспокойство, а потому старались быть рядом, помогать насколько возможно.

Всё это, казалось, только Тихомира не тревожило. Он послушно выполнял любые поручения, и еду разносил, и раны перевязывал, и умерших помогал выносить. Ему всё, будто ни по чём было, никто и догадаться не смог бы, что у него на душе творилось. Даника. Еще утром он увидел её у входа в этот огромный зал. Она долго мялась у порога, не смея ступить дальше. Потом всё же поймала кого-то из лекарей и предложила помощь. Тихомир видел, как ей страшно, как нерешительно она поначалу за работу бралась. Тогда он не посмел ее беспокоить.

Сейчас же он сидел на балконе одной из роскошных спален дворца — великовата честь для простого дружинника, он поспал бы и где-нибудь в людской*, но Злата настояла, чтоб её ребята оставались рядом с ней. Прохладный воздух с моря приятно ласкал кожу, нисколько, однако, не остужая голову. В его душе сейчас боролись радость и чувство вины за то, что он натворил. Он хотел бы надеяться, что это был всего лишь сон, но это было правдой. Потому что прямо за его спиной на широкой кровати сейчас спала его милая Даника, усталая и пресыщенная, а он все не мог решить, имел ли право касаться её.

Уже поздно вечером он нашел её всё в том же зале. Она спала сидя на каменной скамье у стены. Испачканное чужой кровью платье, растрёпанные волосы, тёмные круги под глазами — она, скорее всего, совсем не спала прошлой ночью, ещё и здесь за весь день едва ли хоть раз присела.

Тихомир неслышно приблизился и присел на корточки перед ней. Он мог бы, наверное, вечно сидеть вот так и молча любоваться ею, теряясь в догадках, как так вышло, что она его сердце украла. Протянул руку и нежно погладил её по щеке, там, где едва виднелись тонкие дорожки высохших слез. Девушка открыла глаза и от неожиданности вжалась спиной в холодный мрамор стены.

— Тебе не следует здесь спать, простудишься, — прошептал он, неохотно убирая руку от её лица. — Что ты здесь делаешь?

— Я хотела помочь.

— Помочь? Тем, кто ворвался в твой город, захватил твоего правителя, убил воинов, что защищали твой сон?

— Это ведь и мой народ… — она несмело подняла на него взгляд, надеясь, что в полутьме он не заметит её смущения.

Улыбка сама собою появилась на лице дружинника.

— Идем, — он поднялся на ноги и протянул ей руку.

— Куда? — Даника все ещё с недоверием к нему относилась.

— Туда, где сможешь поспать, ты, верно, и не ела ничего за весь день?

Даника потупила взгляд, коротко кивнула и послушно вложила руку в его широкую грубую ладонь. Тихомир заглянул на кухню, и набрал столько еды, что хватило бы троих таких девушек накормить.

Она ела молча, а Тихомир жадно ловил взглядом каждое её движение и никак не мог насмотреться. Есть какая-то особая прелесть, красота, в том, как женщина ест. Как аккуратно отламывает кусочки хлеба, кладёт в рот маленькие ломтики мяса, впивается зубками в сочные фрукты. Он налил ей вина, совсем немного, чтобы только снять с души напряжение долгого дня.

— Ты решила помочь нам с ранеными, а что на это сказал твой отец? — нарушил Тихомир долгое молчание.

Даника заметно повеселела, насытившись, вино прибавило смелости. Сейчас она смотрела на него с весёлой улыбкой:

— Он ничего не сказал, потому что он мертв. Так что я теперь сама себе хозяйка!

— Постой, Борич ведь запретил местных убивать.

— А его местные как раз и убили, соседи, завистники. Они вынесли всю его лавку подчистую, но до тайника не добрались. Его и зная не просто отыскать, а уж наугад и вовсе невозможно. Так что я теперь не просто свободная, я ещё и богатая!

Тихомир видел, как сложно ей держать эту улыбку на губах, но не стал ничего говорить. Даника сама сломалась. Уголки губ её вдруг дрогнули, на глазах выступили слёзы, и красивое лицо исказилось маской горя.

— Они просто всадили нож ему в живот и оставили умирать…

Парень вмиг оказался рядом, усадил её к себе на колени и крепко сжал в объятиях, позволяя ей излить свою боль и горе.