Как и остатки циньской стены, ни одно из масштабных и хитроумных ханьских сооружений не похоже внешне и никак исторически не связано с каменными укреплениями, восстановленными сегодня вокруг Пекина. В письменных источниках редко идентифицируют продолжение ханьской стены на запад как участок единой Длинной стены, а вместо того тут и там упоминают тин («военные посты»), чжан («преграды») или сай («рубежи, подразумевающие наличие пограничных стен»). Исторически более скрупулезный хроникер китайских стен, чем большинство его западных коллег-исследователей стены, Штайн сам лишь изредка называет свою находку сооружений составной частью Великой стены, предпочитая вместо этого термин «китайские пограничные валы», используя латинское слово limes для обозначения древней оборонительной системы. Правда, общая направленность нацеленной на запад оборонительной линии периода Хань более или менее следует стратегическому пути, выбранному стеностроителями на все времена, вплоть до XVI–XVII веков. Но ханьские оборонительные сооружения забрались даже дальше, чем при Мин, династии, усерднее всех строившей стены, которые довели всего лишь до Цзяюйгуаня примерно в двухстах двадцати километрах восточнее Дуньхуана. Базовый принцип строительства этих укреплений оставался тем же, что применялся ко всем ранним китайским стенам, с которыми до сих пор доводилось встречаться: сравнительно дешевая и простая техника трамбовки, прессовка слоев из местной почвы, в данном случае глины или гальки, между фашинами из любого естественного материала, оказывавшегося под рукой (в основном из прутьев тамариска или тростника, подсушенных на солнце кирпичей). Где использовались волокнистые, уложенные слоями прутья, там общий эффект, как сегодня видно в разрозненных, разваленных блоках, напоминает массивный песчаный тысячелистник, выложенный на серо-желтой каменистой почве пустыни. Быстро, за один-два сезона, возведенные стены также неумолимо разрушались: хотя некоторым из них повезло найти защиту у сыпучих песков, открытые стихиям укрепления испытывали удары степных ветров и частиц песка. Пораженный «искусством, с каким древние китайские инженеры мастерили свои валы», используя материалы, «особенно хорошо подходившие к местным условиям», Штайн писал: «…они могли устоять против… фактически любых сил, кроме медленно перетирающей, но почти постоянной эрозии, происходившей под воздействием ветра».

Хань, где только возможно, пыталась нравственно возвыситься над Цинь как более гуманное, добродетельное, дружелюбное лицо китайской империи. Для династии Хань были не характерны тиранические перегибы Цинь в области налогообложения, мобилизации и масштабных общественных работ, но вот в области стеностроительства Хань намного обогнала прославленных предшественников. По оценкам археологов, династия восстановила или построила более десяти тысяч километров стен по сравнению с пятью тысячами километров в период Цинь, и их стены принесли народу столько же страданий и легли в основу стольких же печальных легенд, что и их циньские предтечи. В официальных документах — как эта пропагандистская ода времен императора У — пишут, конечно, триумфально помпезно, касаясь плодов труда на границе:

Социальный же анамнез говорит о другом. Ханьское правительство испытывало постоянные трудности с убеждением простонародья селиться в суровой приграничной зоне, а бамбуковые коленца и деревянные уголки, игравшие роль паспортов, найденные возле Дуньхуана, позволяют предположить: стены в равной степени предназначались как для того, чтобы удерживать несчастные народы китайского приграничья внутри, так и для того, чтобы сдерживать неуправляемых варваров снаружи. Важную часть гарнизонной работы — особенно на северо-западе — составлял контроль за приходящими и уходящими людьми, недопущение бегства китайцев к сюнну и ухода от налогов и тягловых обязанностей. Такие же проблемы возникали у Хань, когда они пытались убедить крестьян селиться на негостеприимном дальнем севере. За период со 2 по 140 год, например, население северных провинций сократилось с трех миллионов до пятисот тысяч человек. Аурел Штайн сделал вывод: обнаруженный им вспомогательный вал, построенный перпендикулярно главному северо-западному направлению линии стены, мог служить для того, чтобы затруднить китайским беглецам проход в солончаковые равнины за Яшмовыми Воротами. Учитывая трудности, которые перенесли люди и верблюды отряда Штайна, путешествуя с запада, восточнее жизнь должна была быть совершенно невыносимой, если по сравнению с ней пустыня Такламакан выглядела вполне привлекательной. Умозрительное предположение Штайна явно звучит насмешкой над укоренившимся взглядом на стену как на положительно защитный кордон, охраняющий райский Китай от его злобных варваров-соседей. Об изнуряющей тоске жизни пограничных гарнизонов, о сотнях километров, отделяющих от успокаивающей безопасности цивилизации, говорится в печальных поэтических строчках:

Другой поэт причитает над расставаниями, принесенными службой на границе:

Для гарнизонных офицеров и начальников жизнь на границе была тоже тяжелой. Учитывая трудности, сопряженные с работой, генералы служили У с поразительной преданностью. В такой карьере, конечно, имелась и своя привлекательность: для прирожденного и особо искусного всадника и стрелка из лука, такого как Хо Цюйбин, степная война, должно быть, дарила небывало возбуждающую комбинацию скорости, риска и возможностей. Хо особенно любил оторваться от основных сил с несколькими сотнями своих лучших наездников и углубиться во вражескую территорию, имитируя тактику самих кочевников.