— Отец, успокойся, ты не знаешь, что говоришь! — сказала Линн, и ее глаза наполнились вдруг слезами. — Ты не имеешь понятия, через что прошли эти люди.

— Я, помнится, тоже был солдатом, совсем недолго, в восьмидесятых…

— И ты все равно не знаешь, через что прошли эти люди в эту войну. Никто не знает, кроме тех, кто видел все собственными глазами. Нельзя говорить, что они не заслуживают. Ты не прав, так нельзя, я не потерплю! Ты не знаешь об этом ничего.

— Хм. Должен сказать, это просто замечательно, когда дочурка, которая знает все, говорит отцу, что он ничего не знает!

— Я видела храбрость… самопожертвование… и так много любви среди солдат. Та работа, которую я делала, была просто ничто, и я не хочу, чтобы ты ругал их, отец.

Линн наклонилась и коснулась его колена. Она отбросила печаль и снова смеялась, поддразнивая его, а слезы все еще блестели у нее на щеках.

— Ты злился только потому, что я ушла и тебе пришлось самому заботится о себе. Ну, так ведь?

— Теперь, когда ты дома, не стало лучше. Моя кружка уже полчаса пустая.

Часто, бывая в Лайлак Коттедже, Том впадал в задумчивость, наблюдая, как Линн гладит белье на кухонном столе или вяжет и штопает, сидя у огня. Иногда его взгляд был таким пристальным, что она чувствовала неловкость.

— У тебя такой взгляд, — сказала она ему однажды. — Нельзя так пристально смотреть на людей, Том, особенно часами не говоря ни слова.

— Извини, — он отвернулся, щурясь на огонь в плите.

Но при виде набегающей на его лицо краски и серьезного выражения глаз Линн пожалела о своем замечании, сделанном при отце. Она не хотела обидеть Тома и поэтому пояснила:

— Ты можешь смотреть, если хочешь. Ты можешь смотреть на меня сколько тебе угодно! Я знаю, в чем дело. Это все из-за моих рыжих волос. Этого вполне достаточно, чтобы на них смотреть, я уверена.

Том улыбнулся. Его взгляд ненадолго остановился на ее лице, и он снова отвел его. Он думал, что бы сказать.

— Теперь уже недолго осталось. До Рождества, я хочу сказать. Думаю, дней восемнадцать.

— Ну, ты молодец, — сказал отец. — Мы это выяснили уже год назад, не говоря уже о снеге, если он будет.

— Отец, пожалуйста, — попросила Линн.

— Я знаю, я не очень-то разговорчив, — сказал Том. — Парни в армии так говорили. И Бетони всегда то же говорит.

— Я встретила Бетони в Чепсворт-парке и сказала, что знакома с тобой. А она сказала: «Так вот где Том проводит все вечера в последнее время!»

— Ну, теперь она знает.

— Разве это такой уж секрет, Том, что ты приходишь сюда навестить нас?

— В общем-то нет. Я бы так не сказал.

— Ты никому не рассказывал?

— Нет. Кажется, нет.

— Тогда это, должно быть, и вправду секрет, до тех пор пока Бетони не скажет кому-нибудь?

— Она этого не сделает, — сказал Том.

— Ну, тогда хорошо. Сохраним секрет.

— Ты, кажется, снова меня дразнишь.

— Боже праведный! — сказала Линн. — Как будто я могу!

Вечером, после того как Том ушел, Джек заговорил с дочерью серьезно.

— Что ты чувствуешь к этому парню?

— Я точно не знаю, трудно сказать. Я его знаю не так давно… Но у меня такое чувство, словно мы знакомы всю жизнь.

— Ты его любишь?

— О, дорогой! Что за допрос? Я должна решить сегодня же?

Она смотрела на него, наклонив голову, и смеялась над его бородой и нахмуренными бровями. Но Джека не так-то просто было отвлечь.

— Тебе бы лучше решить, чего ты хочешь, потому что он любит тебя, и даже очень. Это так же верно, как то, что в Глостере есть большой собор.

— Да, — Линн стала серьезнее. — Наверное, любит.

— Ты должна помнить об этом и не морочить ему голову.

— Ты думаешь, я морочу ему голову?

— Нет, но тебе нужно задуматься над всем этим и разобраться в своих чувствах, что к чему.

— Да, — согласилась она. — Наверное, нужно.

Теперь каждый вечер сразу же после ужина Том приводил себя в порядок и уходил из дома. А сегодня, в воскресенье, он заторопился после ленча в полдень.

— Куда это он ходит? — спрашивал Джесс. — Как ты думаешь, Дик, он ухаживает за кем-то?

— Не знаю, папа. Он мне ничего не рассказывал.

— В любом случае это не нашего ума дело, — сказала Бетони.

— Правда? — удивился Дик, вставая из-за стола и прихватив кусок хлеба. — Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, я пытаюсь пронюхать, в чем тут дело? А почему бы и нет?

Он вышел из дома и пошел за Томом к Мельничному мосту, стараясь не попасться ему на глаза. Сразу же за Молтхаусом Том свернул на дорогу к Блеггу, и когда Дик дошел до поворота, он уже миновал Шеферд-кросс. А когда он прошел мимо старого разрушенного коровника, на дорогу вышла девушка, и глядя из дверей Молтхауса, Дик увидел, что это Тилли Престон.

Он вернулся домой довольный и рассказал отцу о том, что видел.

— Ну, — сказал Джесс, — она всегда была приветлива с ним, эта девчонка, а?

Но Бетони была крайне удивлена:

— Ты уверен, что это была Тилли Престон?

— Еще бы! Я ведь ее частенько раньше встречал.

Тилли поджидала Тома у старого коровника. Она окоченела от холода и дрожала. Лицо у нее было совсем несчастным, с покрасневшим носом.

— Ты избегаешь меня, Том Маддокс?

— Нет, вовсе нет.

— А мне кажется, да! — сказала она, растирая себя руками. — Да, я в этом уверена!

— Ты умрешь от холода, Тилли, если в такую погоду будешь ходить без теплого пальто.

— Кто виноват, что я болтаюсь тут? У тебя нет права бегать от меня после того, что было между нами. И я не должна была искать тебя. Ты должен приходить ко мне!

— Это была просто ошибка, — сказал Том. — И по правде говоря, это никогда не должно было случиться.

— Ошибка? Правда? Прекрасно, скажу я вам! Ну и подарочек ты мне сделал, сказать такое!

— Все равно, это была ошибка.

— Немного поздновато для таких признаний. Мы далеко пойдем с такими заявлениями.

— Может, и так. Но я не знаю, что еще сказать.

— В тот вечер, когда это произошло, ты был довольно-таки счастлив. Ты был доволен такой возможностью, не отпирайся. А теперь у тебя есть другая игрушка и тебе все равно, что будет со мной?

Тилли плакала, закрыв глаза, слезы катились из-под покрасневших век. Она тряслась, замерзнув до костей, и плакала, всхлипывая и прижимая ладони ко рту.

— Тебе надо идти домой, — сказал Том, — иначе ты совсем окоченеешь.

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, и она тут же схватила ее, прижав к груди.

— Почему бы тебе не пойти ко мне и не повидать отца? Скажем ему, что мы собираемся пожениться. Я знаю, ему будет приятно. Он совсем по-другому относится к тебе с тех пор, как ты ушел на фронт.

— Нет, — сказал Том и отдернул руку.

— Почему нет? — спросила она. — Почему бы нам не пожениться?

— Потому что для нас в этом не будет ничего хорошего.

— А если придется? — сказала Тилли. — Если у меня будет ребенок?

Том молчал. Он долго смотрел па нее.

— Но ведь его нет, так? Нет, конечно же, нет.

— Я не знаю, еще слишком рано. Но я все время думаю об этом, и меня это так пугает, что я почти решила броситься в ручей Деррент.

— Не может быть. Ребенка нет.

— Почему бы нет, Бога ради? Такое случается, тебе бы следовало знать, судя по тому, как ты сам родился.

— Знаю, что случается, но вопрос в том, случилось ли это с тобой.

— Я не знаю. Нужно надеяться на лучшее, правда? Если мы постараемся, ничего такого не произойдет.

— Только без глупостей!

— Слишком поздно говорить об этом.

— Ты знаешь, о чем я.

— Нет, не знаю. Что ты имеешь в виду?

— Если ребенок все же есть, ты ведь ничего такого не сделаешь, чтобы повредить ему?

— Нет, — сказала она. — Ничего такого не случится, обещаю тебе. — И она взглянула на него из-под ресниц. — Тебе ведь не все равно, что со мной будет после всего этого? Я знала это в глубине души. Я знала, ты не оттолкнешь меня.