— Ахилл? — сказала она, как-то неопределенно, словно слышала имя впервые. — Он не очень вырос.

— Вы писали относительно Жозефа… — Начала я, переходя к цели моего приезда.

— Жозеф? — протянула она неопределеннее. — Вы имеете в виду этого надоедливого деверя? Он такой скучный человек. Зачем впустую тратить время в разговорах о нем? Мода — более интересная вещь… и более ответственная проблема. (Черты ее лица заметно прояснились.) Мне нужно создать новый стиль. От меня этого ждут. Что-нибудь необыкновенное, Каролина. Новый стиль, которому наперегонки станут подражать все дамы высшего общества.

— Жозефина…

— Размышляю над тем, — рассмеялась она почти, как ребенок, — не восстановить ли мне тот стиль, который был так популярен, когда я впервые приехала в Париж. Как это было бы забавно! Возьмем, к примеру, шляпы. Я не могла поверить своим глазам, когда впервые увидела фантастическое творение тетушки Марии. Шляпа представляла собой модель трехэтажного круглого здания. В окнах каждого этажа — миниатюрные цветочные горшочки, на плоской крыше — тропические кустарники. Вы не поверите, но на веточках были крохотные птички и обезьянки. Конечно, тетушке Марии приходилось ездить только в открытых экипажах и нагибаться почти до пояса, проходя в дверь.

Затем Жозефина стала болтать о платьях — дневных и вечерних — о туфлях и шлепанцах, Бог знает о чем. Осознав свое поражение, я встала, чтобы уйти. Ни разу в беседе Жозефина не назвала меня «дорогой сестричкой».

Эти увертки не оставляли сомнений: как преемник Наполеона Ахилл ее больше не интересовал, и у нее явно были новые планы. Но какие? Моя война с ней возобновилась с новой силой и удвоенной энергией. Торжественный ужин Наполеона показался мне очень мрачным. Наполеон пребывал в отвратительном настроении. Люсьен вернулся без разрешения из Испании, где он всякими неправедными способами прибавил к своему состоянию пятьдесят миллионов франков. Наполеона рассердило, что Люсьен все деньги присвоил себе. Однако подлинная причина беспокойства была в другом. Кристина, жена Люсьена, умерла, родив еще одну девочку, и Люсьен в открытую сожительствовал со вдовой банкира. Вы думаете, Наполеона возмущал тот факт, что Люсьен завел любовницу? Вовсе нет! Его приводила в негодование угроза Люсьена жениться на этой женщине. В тот вечер мама неосмотрительно подлила масла в огонь, затеяв разговор о Люсьене, который всегда был ее любимцем.

— Жаль, Наполеоне, что с нами нет нашего дорогого Люсьена, чтобы поздравить с приездом Каролину.

— Я приглашал его, но он отказался, настаивая на позволении привести с собой свою даму.

— Она очаровательная молодая женщина, Наполеоне.

— Вы удивляете меня, мама, — резко проговорил Наполеон. — Распущенную женщину вы — всегда такая строгая в вопросах нравственности — осмеливаетесь называть ее очаровательной.

— Все устроится, когда Люсьен женится на ней, — поджала губы мама.

— Я этого не допущу. Только мне положено подобрать Люсьену вторую жену, и я имею для него в виду какую-нибудь принцессу.

— Принцессу! — всплеснула руками Полина.

— Сейчас пока невозможно, — признал Наполеон, — но время придет, как мне кажется, довольно скоро, когда будет правомерно и приемлемо заключать важные семейные союзы, королевские союзы.

— Наполеоне, ты метишь слишком высоко, — укорила мама. Полина, очевидно, подумала о том же. — Люсьен и принцесса — просто смешно!

Наполеон сердито взглянул на нее.

— Что же касается тебя, сударыня, то у меня и на этот счет есть определенные планы.

Полина посмотрела на мужа, Леклерка, и, состроив гримасу, заметила:

— Наполеон, я еще не вдова.

Она ожидала, что Наполеон рассмеется, но он не был настроен на веселье.

— Скорее планы в отношении Леклерка, — поправился он. — Туземцы в Сан-Доминго взбунтовались. Я посылаю туда войска во главе с Леклерком. Ты, Полина, будешь, разумеется, сопровождать его.

— Но тамошний невозможный климат! — пришла в ужас Полина. — Он убьет меня.

— Ты хочешь сказать, — произнес Наполеон ледяным тоном, — что тебе будет недоставать тех необузданных оргий, которыми ты увлечена в Париже. Сан-Доминго, возможно, испортит твой цвет лица, но в целом перемена пойдет тебе только на пользу. В нравственном отношении. К сказанному мне больше нечего добавить.

Наступила неловкая тишина — неловкая для всех, кроме Жозефины. Она приветливо улыбнулась, и мне было нетрудно угадать ее мысли. Люсьен пребывал в немилости и, вероятно, эта немилость еще усугубится. Полине, которая доставила ей больше хлопот, чем любой из нас, предстояло отправиться в далекую французскую колонию Сан-Доминго. Таким образом, семейная война склонялась в ее, а не нашу пользу. Жозеф откашлялся и, прервав молчание, сказал:

— Наполеон, переговоры с Его Святейшеством папой…

— Здесь столовая, а не зал заседаний сената, — прервал его Наполеон.

Жозеф, который вел с Ватиканом какие-то переговоры, послушно умолк. Вновь наступила тревожная тишина, которую в конце концов нарушила неугомонная Жозефина. С простодушной улыбкой она медоточивым голосом что-то сказала моему брату Луи. Я точно не помню ее слов, и что он ей в обычной грубой форме ответил, но она была такой обворожительной, что у меня сразу же возникли подозрения. Какую пакость она замыслила? Быть может, назначение Луи на некую должность в какой-нибудь далекой стране? Устранение с поля семейной битвы еще одного враждебно настроенного Бонапарта? Не дожидаясь последнего блюда, Наполеон внезапно поднялся.

— Это самая унылая семейная вечеринка из всех, на которых я присутствовал, — заявил он и добавил, взглянув на меня с улыбкой: — Мне необходимо поговорить кое о чем более радостном. Пойдем в мой кабинет, Каролина. Расскажешь, как ты развлекалась в Италии.

Уютно устроившись в кабинете Наполеона, я начала непринужденно болтать о светской жизни во Флоренции и Милане, особо выделяя тот факт, что аристократы обоих итальянских городов оказывали мне, как сестре Наполеона, повышенное внимание, лебезили передо мной и всячески льстили.

— Тебе не пришлось столкнуться с неприязненным отношением?

— С открытым и явным — нет.

— Неприязнь существует, хотя хорошо и замаскированная. Оккупационные войска никогда не пользовались любовью…

Было заметно, что его мысли блуждали где-то далеко. Внезапно он встал и начал беспокойно взад и вперед шагать по кабинету. Задумчиво улыбаясь, он наконец остановился передо мной.

— Ты ничего не добилась у Жозефины сегодня днем?

— Абсолютно ничего, — призналась я, удивившись. — Она рассказала тебе о моем визите?

— Да, рассказала обо всем.

— Выходит, она больше не желает заботиться о моих интересах в лице Ахилла?

— Выходит, что так.

— А как обстоит дело с Жозефом? В последнем письме она была обеспокоена объединенными усилиями семьи. Теперь ей, как будто все равно. Все-таки, что она замышляет? Есть ли у тебя хоть какое-нибудь представление, Наполеон?

— Абсолютно никакого, — рассмеялся он добродушно. — Самое волнующее качество Жозефины — ее способность внезапно ошеломить. Я с нетерпением ожидаю сюрприза, который она приготовила для меня, а может быть, и для всех нас.

— Наполеон, — сказала я, набравшись смелости, — этот больной вопрос с объявлением твоего преемника…

— Больной вопрос? — передразнил он.

— Наполеон, прошу тебя!

— Я еще не принял окончательного решения, — заявил Наполеон уже серьезно. — Мне нужно укрепить собственную позицию главы государства, сделать ее надежной и устойчивой. Мне, обычно человеку нетерпеливому, приходится вооружиться терпением и ждать подходящего момента. Все вы также должны набраться терпения.

Сюрприз вероломной Жозефины не заставил себя долго ждать. Впервые я услышала о хитром и жестоком плане Жозефины. От Гортензии, которая однажды ко мне пришла страшно расстроенная. К тому времени ей уже исполнилось девятнадцать лет. Она не рыдала, как ее восхитительная мамочка в подобных случаях, но написанное на ее лице страдание трогало сильнее любых слез, настоящих или притворных.