— Но этими делами ты обязан мне! Ты устроил их на мои средства!

— Ты собираешься напоминать мне об этом всю оставшуюся жизнь? Послушай, что я тебе скажу. Я никогда не намеревался посвящать тебя в свои дела. Я не раз объяснял тебе это. Прежде тебя все устраивало, и у нас были прекрасные отношения. Теперь этот старый сплетник Тотердель наговорил тебе бог знает чего, и ты вздумала подозревать меня. Этот глупый старикашка зашел ко мне в контору в мое отсутствие и вздумал расспрашивать клерков о моих делах. Неужели ты думаешь, что я закрою на это глаза? Разумеется, мои клерки ничего ему не сказали, но, как только он явится сюда, я попрошу его уйти, а если он не поймет, я спущу его с лестницы.

— Джон, он же мой крестный! Как ты смеешь такое говорить? К тому же он старик! Весь Бомборо осудит тебя.

— Тотердель так всем надоел своим любопытством и болтовней, что в городе, вероятно, удивляются моему терпению. Но ты права: он старик и с ним нельзя так поступать. Однако я не хочу, чтобы он впредь бывал в Дайке, и чем скорее ты заставишь его это понять, тем лучше. Если ты этого не сделаешь, это сделаю я, и тогда выйдет несколько грубее.

— Не позволю! — вскрикнула миссис Фосдайк, притопнув ногой. — Не пускать моих родственников в мой же собственный дом! Если ты забыл, то я напомню: он куплен на мои деньги!

— Я не хочу беседовать со взбешенной женщиной.

— Да я в жизни не была спокойнее! — взвизгнула миссис Фосдайк. — Если уж кто и вышел из себя, так это ты, Джон! Вышвыривать моего родственника из Дайка!

— Он тебе не родственник — это первое, и я сказал, что не собираюсь его ниоткуда вышвыривать.

— Что ж, мистер Фосдайк, тогда я попрошу у вас объяснений насчет мисс Хайд.

— Я уже говорил тебе, что объяснять здесь нечего. Бесси может оставить нас, если ты так пожелаешь, и непременно оставит, если, по наущению дурака Тотерделя, ты будешь ей докучать.

— У меня ничего такого и в мыслях не было. Это ты доставляешь мне неприятности, потому что вечно что-то скрываешь и придираешься к моим родным.

— Тотердель тебе не родня.

— Может быть, формально это и так, но я думала, что существуют какие-то нравственные принципы, которыми мы должны руководствоваться.

— Было бы очень хорошо, Мери, если бы ты руководствовалась здравым смыслом, — сердито возразил Джон Фосдайк.

— Ты, наверно, думаешь, что я так же глупа, как мой бедный крестный, но я не идиотка, Джон, — горячилась миссис Фосдайк, бледнея от гнева. — Еще раз тебя спрашиваю, кто такая мисс Хайд?

— Спроси об этом у нее самой.

— Неужели ты думаешь, что я не спрашивала? Она не хочет говорить со мной об этом. Бесси сказала только то, что ее отец умер, а мать жива. Я не сомневаюсь, что ты можешь кое-что поведать о ее матери.

— Сейчас же ступай спать, — холодно произнес мистер Фосдайк. — Ты понятия не имеешь, о чем болтаешь, а если когда-нибудь и узнаешь, то тем хуже для тебя. Ступай спать, говорю тебе, и прикуси свой язык.

На несколько секунд миссис Фосдайк оторопела от грозного тона супруга, но потом оправилась:

— Похоже, тебе все о ней известно. Что ж, в таком случае я отказываюсь держать у себя дома особу, чье прошлое окутано такой таинственностью.

— Это не твой дом! — закричал Джон Фосдайк, совершенно выйдя из себя. — И это мне решать, кому в нем жить, а кому — нет. И еще, кажется, я начинаю понимать, как мужчина может забыться до того, чтобы поднять руку на женщину!

Миссис Фосдайк была не робкого десятка, но эта тирада заставила ее поспешно удалиться. Хотя Джон и одержал победу на сей раз, он знал, что это ни к чему не приведет. Его жена легко могла сделать пребывание Бесси в Дайке невыносимым, и не только своими притеснениями: она могла пустить слух, что он покровительствует Бесси и что она живет у них по его приказанию. Что же тогда будет с репутацией бедной девушки? Все станут ее избегать, а миссис Фосдайк прослывет мученицей… И городской секретарь в этот миг проклял свою супругу.

А между тем она была женщиной весьма добродетельной и вовсе не капризной, но Тотердель… Он внушил миссис Фосдайк, что Бесси Хайд — незаконнорожденная дочь Джона и он покровительствует ее матери.

Когда Фосдайк приехал, Бесси показалась ему очень грустной. Она сослалась на головную боль и рано ушла спать. Джон Фосдайк из этого заключил, что его жена начала досаждать девушке, но оказался несправедлив к миссис Фосдайк: Бесси не на что было пожаловаться, кроме бесконечных расспросов о ее происхождении. Хозяйка Дайка приберегла весь свой гнев для мужа.

У Бесси Хайд и без того хватало поводов для расстройства. Девушка дала Филиппу Сомсу ответ на вопрос, заданный ей на крикетном поле, и теперь жалела об этом. Она сказала Филиппу, что не может быть его женой, не открыв своей тайны, — а на это она не решится.

«Послушайте, моя дорогая, — упорствовал тогда Филипп, — я не верю, что вы могли сделать нечто дурное. Просто скажите мне, что вы не запятнали своей репутации и что никто не имеет оснований презирать вас, и я больше не стану ни о чем спрашивать. Оставьте при себе эту тайну, которая кажется вам такой страшной, и поверьте, придет время, когда мы с вами посмеемся над ней».

Но Бесси лишь печально склонила голову и отказалась дать такое заверение Филиппу Сомсу. Тогда он обнял ее, торжественно поцеловал в лоб и понуро удалился. Бесси же пошла в свою комнату и, расплакавшись, все спрашивала себя, могла ли она чувствовать себя несчастнее, если бы открыла своему обожателю ужасную тайну. Он, может быть, не решился бы жениться на ней, но по крайней мере пожалел бы ее. Она хотела посоветоваться обо всем с Фосдайком, но его не было в Дайке в те злополучные три дня. Теперь уже поздно. Как пущенная стрела, сказанное слово не вернешь назад: Бесси отказала Филиппу Сомсу, и он подарил ей прощальный поцелуй. Девушка полагала, что теперь она должна оставить Дайк. Мисс Хайд была не в силах видеться с Филиппом, особенно теперь, когда он знал, что в ее жизни произошло нечто постыдное.

Пока Фосдайк в гостиной выяснял отношения с женой, Бесси в тишине своей комнаты решала, что ей делать. Девушка собиралась рассказать мистеру Фосдайку обо всем, что произошло между ней и Филиппом Сомсом, покинуть ставший родным Дайк и найти другое место, так как к тетке она и не думала возвращаться. Благодаря щедрости Фосдайка у нее были деньги, на которые она смогла бы прожить несколько месяцев, до тех пор пока не найдет себе какого-нибудь занятия.

Городской секретарь не меньше Бесси желал поговорить с ней наедине, и после завтрака на следующее утро, не обращая внимания на дурное настроение жены, невозмутимо произнес:

— Бесси, пойдемте в сад, мне нужно кое-что сказать вам.

— А мне вам, мистер Фосдайк, — ответила она робко.

— Кому же из нас начать? — спросил Фосдайк, когда они дошли до розария и сели на скамейку.

— Я прежде выслушаю вас, — предложила мисс Хайд.

— Очень хорошо, я буду краток. Поверьте, я искренне сожалею, что должен вам это сказать, но мне ничего больше не остается. Мне кажется, Бесси, вам надо оставить Дайк: этот старый дурак Тотердель так настроил миссис Фосдайк, что вы не сможете здесь больше оставаться. Она не досаждала вам?

— Нет, миссис Фосдайк лишь проявляла любопытство относительно моей прошлой жизни, — ответила Бесси, склонив голову, — но по-прежнему оставалась добра ко мне.

— Так что же вы хотели мне сказать? — спросил Джон Фосдайк.

— То же, что и вы: я желаю оставить Дайк. Вы знаете обо мне все, мистер Фосдайк, — продолжала девушка, и краска бросилась ей в лицо, — вы были так добры ко мне, что я не могу не сказать вам: во время вашего отсутствия мистер Сомс сделал мне предложение.

— Милая моя, как я рад! Это же просто прекрасно! Он сможет хорошо вас обеспечить, к тому же во всем Бомборо не найти другого такого же славного парня. Вы можете гордиться, что заслужили его любовь.

— Но… но вы знаете, что я не могла согласиться, — ответила Бесси, и слезы заблестели у нее на глазах.