— Боже мой! Неужели вы отказали лучшему жениху во всем городе?

— Как же я могла поступить иначе? У меня не хватило мужества поведать ему мою печальную историю… Вы ведь знаете, мистер Фосдайк, я не могла этого сделать.

— Я не совсем понимаю почему. Происхождением вас попрекала злая пуританка — ваша тетка. Я посоветовал вам молчать, потому что иначе вы не получили бы места. Теперь отвечайте мне, что вы сказали Филиппу Сомсу? Вы думаете, что его любовь искренна?

— Я поведала ему, — ответила Бесси, — о своем настоящем положении здесь, в Дайке, сказала, что я вам не родственница, не приемная дочь, как думают в Бомборо, а просто компаньонка миссис Фосдайк.

— И что же он?

— Филипп заявил, что ему это безразлично, что он готов жениться на мне. Тогда мне пришлось уверить его, что это невозможно.

— В этом я не соглашусь с вами, милая Бесси. Если Филипп Сомс вам нравится, так почему же не выйти за него? Я не думаю, что ваше прошлое может что-то для него изменить. Вы совершенно правы в том, что он должен узнать вашу историю, и если он повторит свое предложение, то ваша судьба будет устроена. А открыть тайну Сомсу — уже мое дело.

— Мне, право, все это надоело! — воскликнула вдруг миссис Фосдайк, подкравшись по мягкой траве вместе с мистером Тотерделем; она уловила лишь последние слова супруга. — Если у мисс Хайд есть тайна, то я немедленно хочу ее знать. Я полагаю, что гораздо приличнее доверить эту тайну мне, чем мистеру Сомсу.

На лице мистера Тотерделя появилось живейшее любопытство, и он злорадно произнес:

— Давно пора вывести мисс Хайд на чистую воду.

Джон Фосдайк встал со своего места и, обращаясь к старику, с выражением крайней досады на лице проговорил:

— Кто такая мисс Хайд, вам должно быть решительно все равно, так как я надеюсь, что с этой минуты ваша нога не переступит порог моего дома. Мое терпение лопнуло. Ваш злой язык и ненасытное любопытство наделали уже достаточно неприятностей в Бомборо. Вы вторгаетесь в мои дела, а я не потерплю этого ни от кого. Уходите, и чтобы я не видел вас больше в Дайке!

— Хорошо, сэр, я уйду и не вернусь к вам, — ответил с достоинством Тотердель, — но если вы думаете, Джон Фосдайк, что ваш гнев прекратит толки, то вы заблуждаетесь. Уверяю вас, весь Бомборо жаждет знать, кто такая мисс Хайд! — И, закончив эту тираду, старик ушел.

— А тебе, Мери, нечего больше волноваться о секретах и тайнах, — сурово продолжил Джон Фосдайк. — Бесси оставит нас через неделю, мы только что так решили.

Сказав это, Фосдайк повернулся и пошел к дому. Вместо того чтобы вылить весь свой гнев на мисс Хайд, как можно было ожидать, миссис Фосдайк села на скамейку и расплакалась от огорчения, что Бесси уедет от нее. Она даже решилась признаться, что если бы не ее крестный, то ей и в голову бы не пришло, что у Бесси есть какая-то тайна.

Когда миссис Фоксборо узнала от дочери о посещении Герберта Моранта, она приняла серьезный вид. Нид опустила некоторые подробности его визита, но матери все было прекрасно известно. По воодушевлению девушки она догадалась, что между Нид и Морантом состоялось объяснение в любви, и теперь миссис Фоксборо задавалась вопросом, благоразумно ли с ее стороны поощрять эти отношения. Она не желала, чтобы Нид выступала на сцене. Мать хотела видеть в женихах дочери человека с достатком. В ее мечтах Нид годилась в жены самому знатному аристократу, однако Герберт Морант ей нравился. Кроме того, и Нид была расположена к нему.

Узнав о финансовых затруднениях молодого человека, миссис Фоксборо сильно удивилась. Она никогда не считала его богатым человеком, но теперь оказывалось, что если Нид выйдет за него, то ей придется вложить немалую долю трудов в супружеский доход. Миссис Фоксборо знала много брачных союзов такого рода, когда жена зарабатывала деньги, а муж их проживал. Мать ничего не сказала дочери, но сильно пожалела о том, что позволила Моранту так часто бывать в их доме. Мистер Фоксборо опять умчался в провинцию, но, если бы он и был рядом, миссис Фоксборо вряд ли сочла бы нужным советоваться с ним об этом.

Она позволила Нид послать Моранту записку и пригласить его в пятницу на обед, но сама продолжала ломать голову над тем, как бы ей отдалить молодого человека от дочери. Миссис Фоксборо, как всякая аристократка и любящая мать, была озабочена тем, чтобы выгодно пристроить свое сокровище.

Между тем Герберт Морант, пребывая в восторге от идеи Нид, отправил Филиппу Сомсу письмо и вскоре получил такой ответ от старого друга:

«Я не только остаюсь при своем прежнем мнении о способности каждого заработать себе на хлеб, но даже могу предоставить тебе такую возможность. Приезжай погостить у меня недельки две, и мы с тобой все обсудим. Я буду очень рад тебе, старина. Место здесь, конечно, довольно унылое, но для тебя все будет ново. Только прошу, не насмехайся над нашим солодом. Этим ты нанесешь оскорбление нашему фамильному гербу, и тебя, пожалуй, опустят за это в заторный чан.[7] Еще раз скажу тебе, Герберт, приезжай; если ты остался хотя бы наполовину таким же, каким был в Кембридже, то я помогу тебе добиться многого.

Твой преданный друг, Фил Сомс.

Маллингтон-хауз, Бомборо».

Моранта восхитило это письмо. Пустая светская жизнь давно ему надоела. Любовь придавала ему сил, чтобы покончить с прежними привычками.

Герберт, конечно, надеялся побыть с Нид наедине в день, назначенный для обеда, но тщетно. Миссис Фоксборо была в гостиной одна, когда он вошел. Она приняла его радушно, сказала, что обед скоро будет готов, и пригласила сесть.

— Я пришел проститься с вами, миссис Фоксборо, — сказал Герберт, — я еду в провинцию.

— Верно, на охоту? — поинтересовалась хозяйка дома. — Я не особенно разбираюсь в таких вещах, но, кажется, в этом месяце стреляют куропаток.

— Я еду не за развлечениями, — проговорил молодой человек несколько высокопарно: ему казалось, что зарабатывать своим трудом — это великий подвиг, — я хочу обсудить свою будущую карьеру с одним старым другом.

— Искренне желаю вам успеха, мистер Морант. Мне кажется, что вы прекрасно сумеете исполнить все, за что ни возьметесь. Жаль, конечно, что это стало для вас вынужденной мерой, но я думаю все к лучшему. Потеря денег — дело всегда неприятное, однако…

— Нет, миссис Фоксборо, я не потерял деньги, а сам их растратил. Вы видите перед собой раскаявшегося грешника, воодушевленного самыми добродетельными намерениями.

— Дайте мне поскорее взглянуть на него! — вскрикнула Нид, входя в комнату. — Пока эти добродетельные намерения не улетучились.

— Нид, душа моя! — с упреком сказала мать.

— Ваш совет принят, миссис Фоксборо. Я теперь буду вставать в половине девятого и рано ложиться — словом, сделаюсь настоящим тружеником.

— А что же это будет за дело и где? — спросила Нид, когда садились за стол.

— Еще не знаю, но вставать придется определенно рано. Я уже принял меры: сегодня все утро выбирал будильник. Я никогда еще не спал с этим орудием пытки.

По окончании обеда миссис Фоксборо послала дочь переодеться и велела принести ей плащ, чтобы ехать в театр.

Как только Нид вышла из комнаты, гостеприимная хозяйка со своей обычной прямотой тотчас приступила к делу.

— Вы покидаете нас, мистер Морант, — начала она, — и никто сильнее меня не желает вам успеха. Но, когда вы вернетесь, я должна буду просить вас бывать у нас пореже. Вероятно, ненамеренно, но вы уделяете моей дочери слишком много внимания. Она еще совсем юна и не знает света: пребывая в романтических мечтаниях, Нид принимает вашу добродушную вежливость за чувство более нежное.

— Я оказываю внимание вашей дочери, миссис Фоксборо, — возразил Герберт, — с решительным намерением получить ее руку. Если я до сих пор не сказал вам ничего, то только потому, что не знал, смогу ли я добиться расположения Нид.