— Бесси, вы предоставили решение этого вопроса бедному Фосдайку, но, к сожалению, судьба распорядилась так, что его больше нет с нами. Так положитесь же на меня. Конечно, вам придется рассказать мне эту печальную историю, но вы знаете, что я искренне привязан к Филиппу. Я знаю его с детства и вполне понимаю его характер: он человек решительный, его трудно заставить отступить, если он чего-то хочет добиться. Филипп непременно желает жениться на вас, и его нелегко будет остановить, тем более что в его гарнизоне есть друзья, которые помогут ему осадить крепость.

Бесси улыбнулась и тихо произнесла:

— Это правда, я никогда этого не отрицала; но я останусь непреклонна — ведь речь идет о счастье Филиппа.

— Почему бы вам не довериться его старому другу, который хорошо знает свет и может быть более беспристрастным судьей, чем он сам? Я не допущу, чтобы Филипп совершил безрассудный поступок. Может, я посчитаю ваши опасения безосновательными, а может, скажу так: «Мисс Хайд, если вы искренне любите Филиппа, бегите отсюда, не губите человека, привязанности к которому не скрываете».

На лице девушки проступила краска. Доктор попал в точку, сделав вид, что не печется о Бесси, а заботится только о счастье Филиппа. Именно это и было нужно мисс Хайд — и она согласилась довериться.

— Доктор Ингльби, — сказала она наконец, — если вы обещаете действовать в интересах Филиппа, а не в моих, то я, быть может, соберусь с мужеством и расскажу вам свою историю. Но помните, я не хочу, чтобы из-за меня Филиппа в чем-нибудь упрекали. Скажите мне по совести, правильно ли я поступаю, и, несмотря на друзей в гарнизоне, я позабочусь о том, чтобы он никогда не овладел крепостью.

— Любезная Бесси, я беспокоюсь о счастье двух молодых людей, которых я очень люблю, но моей главной заботой должен оставаться Филипп.

— Да! — воскликнула она. — Вы не должны думать обо мне. Пожалуйста, помните, что быть камнем на его шее и обречь его на постоянные упреки общества гораздо тяжелее, чем отказаться от него.

— Я не забуду об этом, — ответил доктор, а сам подумал: «Но я не имею права забывать и о вашей самоотверженности и искренней любви».

— Доктор, — проговорила Бесси после некоторого молчания, — вам надо знать, что у меня нет благородного имени, у меня нет отца. Вы понимаете, что это значит, — прибавила девушка тихим голосом, и кровь бросилась ей в лицо.

— То есть вы хотите сказать, что не знаете вашего отца? — уточнил доктор.

— Говорю вам, у меня его совсем не было! — резко произнесла девушка. — Я дочь любви… Меня воспитывала тетка, которая всю жизнь попрекала меня постыдным происхождением. Мать я видела лишь изредка. При этих встречах она была очень добра и нежна ко мне. Она делала мне дорогие подарки, но суровая тетка всегда строго напоминала сестре, что взяла меня на попечение с непременным условием воспитать меня так, как она считает нужным, и что нечего баловать меня и кружить мне голову всяким вздором. Я долго не понимала, какое положение занимает моя мать. Оказалось, что она бежала с каким-то актером из хорошей семьи и сама стала актрисой. Я — плод их несчастного союза, если только это можно назвать союзом, так как я боюсь, доктор Ингльби, — продолжала девушка, залившись румянцем, — что моя мать не была обвенчана.

— Все это не составляет серьезного препятствия, Бесси; если в вашей истории нет больше никаких тайн, я готов выдать вас замуж за Филиппа.

Девушка бросила на него взгляд, преисполненный признательности, и продолжала:

— Когда мои кузины выросли, им, конечно, захотелось выезжать на вечера и в театр. Их отец был против, но мать считала, что благодаря этому ей удастся выгодно пристроить дочерей. К несчастью, я оказалась красивее своих кузин, и моя жизнь стала невыносимой. Меня вечно попрекали моим происхождением, и я рассказала мистеру Фосдайку о своем горе. Он был старым другом матери и часто навещал меня. Мистер Фосдайк не только предоставил мне место компаньонки своей жены, но и сказал мне следующее: «Помните, Бесси, вы не зависите от этих людей; конечно, вы сами должны зарабатывать себе на пропитание, но, пока жива ваша мать, вы будете получать от нее деньги на содержание. Сейчас они достаются вашей тетке, но, если вы переедете к нам, эти деньги станут вашими. Я назначу вам пятьдесят фунтов в год, ваша мать даст вам сто, и вы станете совершенно независимой, так как жизнь в Дайке не будет стоить вам ничего».

— Послушайте, Бесси, во всем этом нет ничего ужасного. Незаконное происхождение не есть клеймо в наше время.

— Но моя мать актриса! — прошептала Бесси.

— Это, может быть, кажется постыдным вашей глупой тетке и ее мужу, но для обычных людей это ровным счетом ничего не значит. Во все времена и короли, и аристократы оказывали уважение талантливым артистам. Кто ваша мать? Я спрашиваю о ее театральном псевдониме.

— Миссис Нидия Уиллоби, — ответила Бесси, потупив глаза.

— Миссис Нидия Уиллоби? Мне кажется, я знаю это имя. Где же я его слышал?

— Она поет в «Сиринге».

— Боже мой, в «Сиринге»! Ведь этот театр принадлежит Джеймсу Фоксборо!..

— Да, он муж моей матери, — тихо проговорила Бесси.

Сказать, что доктора Ингльби изумило это известие, — ничего не сказать. Он был ошеломлен и минуты две молчал. Наконец доктор спросил:

— Фоксборо не ваш отец?

— Повторяю вам, что я не знаю, кто мой отец. Мать я видела только в детстве, и то очень редко. Мистер Фосдайк, ее поверенный в делах и старый друг, перед тем как сделать меня компаньонкой жены, навещал меня сначала дважды в год, а потом чаще. Теперь, доктор Ингльби, вы знаете мою историю. С таким пятном на своем имени я не могу выйти за Филиппа, а недавняя трагедия только ухудшила мое положение; я — падчерица человека, который убил одного из самых близких друзей Филиппа, правда, сама я этого страшного человека никогда не видела.

— Бесси, — произнес доктор после небольшой паузы, — скажу вам откровенно, я так поражен вашей историей, что нахожусь в замешательстве. Но для меня очевидно, что во всем этом нет ни малейшего препятствия к вашему браку с Филиппом. Вы поступили честно, сказав, что не можете дать своего согласия, пока молодой человек не узнает истории вашей жизни; и это естественно, что вам не хотелось рассказывать ее. Но все-таки пусть Филипп решит сам. Никто в Бомборо не должен знать вашу историю, кроме Филиппа. Если вы позволите, я передам ее Филиппу, а если нет, я буду молчать.

— Да, доктор Ингльби, пусть Филипп узнает. Это по крайней мере убедит его в том, что я не бездушная кокетка. Теперь он сам поймет, что я не могла поступить иначе.

— Прощайте, Бесси! — сказал доктор Ингльби, когда они подошли к калитке. — Я ваш верный друг отныне и навсегда. И помните, моя милая, что я буду гордиться, если вы удостоите меня чести быть вашим посаженным отцом.

Возвращаясь в Бомборо, доктор Ингльби размышлял о рассказе Бесси и не мог не прийти к заключению, что сам оказался в неловком положении. Доктор всей душой хотел заступиться за Бесси, однако, зная закоснелые предрассудки английского общества, особенно провинциального, он не мог закрыть глаза на то обстоятельство, что ни одна порядочная семья не захочет породниться с Бесси. Бедной девушке не делало чести не только ее происхождение, но и обвинение, выдвинутое против ее отчима. Родители Филиппа Сомса воспротивятся этому браку, а доктору не хотелось оскорбить старых друзей. Он обязался передать Филиппу историю Бесси и, зная его характер, не сомневался, что это только укрепит намерения молодого человека. Но что в этом страшного? Филиппу было уже тридцать лет, и он имел полное право распоряжаться своей судьбой. Бесси будет для него хорошей женой, а о ее прошлой жизни не следует и вспоминать. Два года никто ничего не знал о ней, так может продолжаться и впредь. Сам доктор разглашать тайну не собирался, Филипп тоже будет молчать, а про сыщика Сайласа Ашера нечего и говорить — он будет нем как рыба.