А стоило свету дня сделаться из белого густо-синим, как компания наша начала редеть, спутники мои по одному, по двое поднимались, прыжком перекидывались и, падая на четыре лапы, скрывались во мраке за деревьями. Я не двигался с места, лишь изредка подбрасывал в огонь ветки до тех пор, пока мы с Илленн не остались одни.

Она придвинулась ко мне и положила голову на плечо. Стихии свидетели, как меня не ударило от того жеста молнией — не знаю. Ее маленькие аккуратные ушки слегка дергались, ловя доносившиеся из ночной темноты звуки охоты: кто-то кого-то уже догонял, кто-то — поймал и теперь с аппетитом ел. Взрывы смеха с подвыванием слышались то там, то здесь.

— Красота, — вздохнула Рысь. — Всю жизнь бы так, и никаких тебе дворцов…

— Одичаем, — фыркнул я. — И в шкурах ходить начнем.

— А почему бы и не походить… — голос кхаэльи стал низким и мурлыкающим, она выпрямилась и поймала мой взгляд своими зеленущими глазами. Без единого слова вскочила, стала отступать, кутаясь в рыжий мех накидки, прыгнула куда-то вбок — и вот уже мелькнуло только белое пятнышко коротенького рысьего хвоста.

Чувство изменения невозможно описать. Сначала поднимает голову твой внутренний зверь. Вглядывается в ночь твоими глазами, принюхивается к запахам, ловит звуки. Потом на него накатывает желание действия. Неважно какого, будь то бешеный бег сквозь лунную ночь, дружеская потасовка или убийство врага. Твой зверь устремляется к цели, движимый страстью, одержимостью — и вот ты уже летишь на мягко пружинящих лапах сквозь лес, взметая ворохи опавшей листвы на поворотах, перемахивая кусты и коряги. Сотни запахов, еще более богатых оттенками, чем прежде, окружают тебя. Сотни звуков вливаются в уши и начинают звучать ярче, несмотря на то, что и до этого ты не был глухим. Мягкая земля и подушка из прошлогодних листьев и слежавшейся хвои сама подталкивает тебя вперед, к цели. Желанной, манящей, зовущей. Луны прячутся за тучами, и идти ты можешь, лишь следуя инстинкту хищника и запаху, который заставляет шерсть на теле вставать дыбом от восхищения. Каждая клеточка тела полна стремлением, сердце стучит быстро и ровно, лапы бросают тебя сквозь лес мощными прыжками. Все препятствия на пути кажутся смешными.

Вот уже слышно чужое дыхание, вот мелькает в свете проглянувших в промоину облаков лун рыжая шубка. Еще прыжок, еще!

Рысь взлетает на дерево и насмешливо дразнится оттуда, а ты кружишь по земле и скулишь от невозможности добраться до желанной — увы, волки по деревьям не лазают… Она прыгает сверху, не выпуская когтей. И вы вместе с рыком и визгом валитесь наземь, кувырком, цепляя на шерсть колючки, скатываетесь в лощину. И там, придавленная весом твоей туши, она вдруг улыбнется незвериным своим взглядом и лизнет тебя в нос.

А потом вы будете сидеть у костра рядом и под смешки приближенных выбирать друг у друга из волос и одежды репьи. Так-то…

И я был счастлив в такие минуты. Безоговорочно и безоглядно.

Грани мы не переступали. Все заканчивалось либо потасовкой в траве с летящей клочьями серой и рыжей шерстью, либо совместным поеданием свежепойманного (и даже не зажаренного, видели бы люди!) зайца. Уступить желанию сейчас значило неудачно сыграть партию, одержать неизящную победу. Мы могли себе позволить не спешить, растягивая удовольствие от заигрывания с двором и друг другом на несколько веков. Поколения людей сменятся — и новое положение вещей станет привычным. Тогда можно будет опять изменить его для очередной игры.

Но тот ход сделали не мы. Чуть больше полутора веков спустя моя «супруга» все-таки нанесла ответный удар. Излюбленным способом.

Зиерра все еще появлялась иногда при дворе, но правительницей ее давно никто не считал — титуловали по привычке, а чаще и вовсе для того, чтоб уязвить. Другая на ее месте давно покинула бы столицу со всем возможным достоинством, изобразив «развод», но только не она!

Был промозглый осенний вечер. Я возвращался в свой город из очередной поездки по провинциям: раз лет в тридцать положение обязывает меня показываться народу, живущему в пределах официальных границ империи (неофициально мне принадлежит весь Десмод, но об этом знают только те, кому знать положено. Кому не положено — могут продолжать заблуждаться дальше). Дескать, жив-здоров, благополучно тиранствую, попиваю кровь невинных подданных. Поездка выдалась ничем не примечательная. Возгласов «долой тирана!» и «государь-батюшка, помоги-рассуди!» мои уши слышали примерно равное число, от человеческих мыслей и чаяний голова гудела, как колокол на ратуше. Ашигхи резво разбрызгивали осеннюю грязь по тракту, накрапывал противный мелкий дождик. Со мной ехали опытные сильные вояки Тайрелиона Тагара из Клана Хранящих Покой, все не младше пятисот лет, но и они предпочли спрятаться от мороси под плотными плащами. В мыслях у всех давным-давно царствовали горящий камин и кубок хорошего вина с пряностями, я тихо мечтал о том, как в каком-нибудь из коридоров переброшусь парой приветственных слов со своей рыжей Рысью. Тишина в той части сознания, где обычно гнездилась ее связка меня не настораживала — ну спит женщина, глубоко за полночь уже. Проезжая по тихому Тореадриму, я подумал, что завтра, то есть, уже сегодня утром, как обычно до света поднимусь, чтобы потанцевать с мечом в одном из укромных двориков, а она будет легкой тенью стоять под аркой и наблюдать…

Лучше бы вероятности на завтра проверил, придурок. Да отряд развернул сразу же вон из города.

Когда, войдя в собственные покои, я обнаружил там Зиерру, откуда-то из желудка поднялось мерзкое предчувствие. Она сидела на диване в темной гостиной, призывная до тошноты, до отвращения похожая на ифенхи. Устроилась так, чтобы свет обеих лун выгодно обрисовывал ее фигуру, падал на бледные щеки, темные провалы глаз и черные губы. Люди, если в вас есть хоть капля гордости и здравого смысла, никогда не пытайтесь изображать из себя нас — это выглядит омерзительно, как очень плохая пародия. В исполнении средней силы некромантки это выглядело еще и насмешкой. Меня проморозило до самого хребта при одном воспоминании о близости с этой женщиной.

— Что тебе нужно? — спросил я. От такого тона даже ифенху счел бы за лучшее быстренько извиниться и исчезнуть, мгновенно освоив телепортацию. Человек рухнул бы в обморок. А она осталась сидеть, как ни в чем не бывало и нагло улыбнулась мне в ответ.

— Ты уже не рад меня видеть, мой дражайший повелитель? Я столько веков была верна тебе, а ты вот так просто взял и выбросил меня, как ненужную вещь.

Я поморщился, не сдержавшись. Сейчас начнет фальшиво причитать: «Я потратила на тебя лучшие годы жизни, неблагодарный!» и все от первого до последнего слова будет враньем. На душе сразу стало тоскливо. Стихии свидетели, я терпеть не могу подобных тягостных сцен, от которых жизнь превращается в бездарно сыгранный плохо загримированными актерами спектакль.

— Зиерра, уволь меня от своего притворства и выметайся отсюда, если тебе нечего сказать. Я устал, и хочу оставшиеся до утра часы посвятить сну, а не тебе.

— Как скажешь, — она снова улыбнулась и, поднявшись, скользнула ко мне. Я с коротким предупреждающим рыком отшагнул в сторону. — Раньше ты свои ночные часы посвящал мне.

— Ты забываешься, женщина, — в голове все сильнее звенел колокольчик тревоги, что-то было не так. — Я могу напомнить, кто и зачем подложил тебя мне под бок, и когда в этом отпала надобность. Мне было лень гнать тебя только потому, что ты толково исполняла обязанности управляющего. Сейчас и в этом от тебя толку мало.

— Ты жесток, — Зиерра продолжала кротко улыбаться, склонив набок голову. Темнота ей не мешала. Хоть и человек, а видела она не хуже кошки. — Я понимаю, политика, выгодный союз с сильным миром… Мне будет жаль бедняжку кхаэлью, когда ты в угоду очередной политической игре обойдешься с ней так же.

Она ходила по лезвию ножа и знала это. Мы кружили по комнате, как два готовых броситься в драку зверя, воздух становился густым и с трудом затекал в легкие. Я мог вышибить из нее дух одним ударом когтей. В магии она тоже мне не ровня. Что происходит?