– Подогрела в этом камине? – продолжал настаивать Леоне, стараясь контролировать свой голос. Он показал на очаг, обогревавший опочивальню графини.

– Нет, на подфакельнике.[91] Куда ставят факелы, освещающие мою часовню, – уточнила Аньес, показывая на дверь, ведущую в часовню.

Место, где Аньес не могла за ней проследить. Место, где Жильета могла делать все, что угодно.

– Вы выпили весь гоголь-моголь, мадам?

Леоне отогнал мысль, от которой у него подгибались ноги: она скоро умрет. Боже мой, никогда!

– Не весь. Он был приторно-сладким.

Леоне, охваченный паникой, резко сказал:

– Я немедленно позову вашего врача. Не выходите из опочивальни, никому ничего не говорите. И никому не открывайте.

– Что… в конце концов… мсье! – позвала она рыцаря.

Но Леоне уже выбегал из опочивальни.

Прошло всего лишь несколько секунд, когда Жозеф из Болоньи с побелевшими от страха губами вбежал, даже не постучав в дверь, в опочивальню Аньес. За ним мчался рыцарь с перекошенным от ужаса лицом. Леоне прижимал к себе кувшин. Жозеф тут же поставил на сундук таз и положил салфетки. Затем врач схватил кувшин и наполнил кубок до краев молоком. Он протянул кубок Аньес со словами:

– Пейте, мадам.

Она выпила три кубка подряд.

– Мы сейчас выйдем, а вы постарайтесь вызвать рвоту.

– Опять? – простонала графиня.

– Умоляю вас, мадам. Это необходимо сделать, пока яд не усвоился. Такое неприятное промывание желудка придется сделать трижды.

Аньес взяла таз и направилась в часовню, примыкающую к опочивальне, тихо приговаривая:

– Это невозможно! Только не Жильета! Только не она!

Скоро Жозеф и Леоне услышали звуки рвоты.

– Постарайтесь, чтобы из вас вышло все. Это единственное спасение, мадам.

Аньес была бледной, как саван. Глаза покраснели от усилий. Промывание желудка продолжилось.

Снова рвота. Жозеф тихо спросил:

– А чудовище?

– Я займусь им, – ответил рыцарь таким равнодушным тоном, что Жозеф догадался: Леоне задыхается от гнева.

– Вы ее убьете?

– Разумеется, нет. Хотя убийство доставило бы мне огромное удовольствие. Она должна заговорить, и она будет говорить. Затем она пожалеет, что я не убил ее сразу же. Свой долг исполнят люди бальи.

Жильета вышла из отхожего места для слуг. Застыв от удивления, она спросила:

– Замок такой большой. Вы потерялись, мессир?

– Нет, это ты потерялась, – возразил Франческо де Леоне.

Он грубо схватил Жильету за руку. Рукав задрался, и рыцарь увидел широкое фиолетовое пятно на сгибе локтя.

– Что вы делаете… Мне больно! – запричитала девушка.

Леоне пытался обуздать ярость, охватившую его с тех пор, как он установил личность отравительницы. Убийственную ярость. Он обшарил складки котты девицы свободной рукой. Наконец он нащупал маленький мешочек, спрятанный под поясом.

Жильета все поняла. Она бросилась вперед, пытаясь расцарапать лицо рыцаря, ударить его коленом в промежность. Он резко развернул Жильету и завел ее руку за спину. Она пронзительно закричала от боли.

– Знай: ударить женщину – значит покрыть себя несмываемым позором. Но ты не женщина, ты гадюка самой худшей породы. И я не буду колебаться ни секунды. Не стоит сопротивляться, иначе я тебя изобью, а потом поволоку по полу. Не вводи меня в искушение. Сейчас я не знаю, чему отдать предпочтение: отвращению или ненависти, которую ты мне внушаешь.

Теперь Жильета от страха стучала зубами. Она не сопротивлялась. Леоне тащил ее к винтовой лестнице, которая вела в подземелье замка. Внизу их ждал Ронан, держа в руках факел.

– Умоляю вас, – рыдала Жильета, – это чудовищная ошибка. Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете. Я не совершала никакой подлости. Ничего не крала.

– Ронан, заберите у нее мешочек, спрятанный под поясом. Не бойтесь, я крепко держу ее. Змея ядовита и умеет защищаться.

Старый слуга вытащил небольшой холщовый мешочек, из которого на его ладонь посыпался мелкий сероватый порошок.

– Черт возьми! Что же это такое? – с иронией, не предвещавшей ничего хорошего, спросил Леоне. – Не хочешь ли ты его проглотить? У порошка приятный вкус, сладкий.

Глаза убийцы чуть не вылезли из орбит. Она в отчаянии замотала головой.

Леоне втолкнул Жильету в застенок. Ронан тут же запер дверь. Обезумев от страха, Жильета задрожала всем телом. Впрочем, страх быстро улетучился. С искаженным ненавистью лицом она завопила, пытаясь лягнуть их через решетку, в которую крепко вцепилась руками:

– Подохнете, вы все подохнете! Я не боюсь вас. Она погубит вас. Она спасет меня. Она умеет. Она знает все тайны.

Леоне не сомневался, что Жильета говорит о ведьме, которая приготовила черный холщовый мешочек, найденный под кроватью графини, и приказала отравить ее. Теперь они должны были поймать злодейку. Только она одна могла помочь им добраться до Гонория или его приспешника во Французском королевстве. Задыхаясь от ярости, он бросил девице:

– И ты во все это веришь? На твоем месте я бы подумал. Если твоя ученая ведьма такая могущественная, зачем ей понадобилось прибегать к помощи обыкновенной отравительницы?

Жильета прищурила глаза и, плюнув Леоне в лицо, осыпала его непристойными ругательствами.

Незадолго до лауд* Монж де Брине, изнемогая от усталости, спешился во дворе замка и позвал на помощь кого-нибудь, кто мог бы заняться его лошадью, также измученной быстрой ездой. Ронан бросился навстречу бальи и попытался описать сложившееся положение. Но старый слуга так путался в объяснениях, что Монж де Брине понял лишь две вещи. Во-первых, мадам д’Отон чуть не погибла от яда, и, во-вторых, Франческо де Леоне успел ее спасти.

Выслушав рассказ рыцаря по заслугам и по справедливости, дополненный рассказом мессира Жозефа из Болоньи, посуровевший Брине спросил:

– Как чувствует себя наша дама?

– Она отдыхает. Сегодня вечером она была на волосок от смерти. Держу пари, что отравительница, зная, что за блюдами мадам внимательно следят, решила покончить с ней как можно быстрее. Не вмешайся рыцарь, не сделай мы сразу же этих промываний… Ах, я отказываюсь даже думать об этом!

– Дело носит чрезвычайный характер. И поэтому я считаю себя вправе провести расследование в отсутствие графа. Я немедленно допрошу девицу. Сейчас я пошлю за палачом. В ее распоряжении час, чтобы рассказать мне обо всем добровольно. Затем… затем она все равно обо всем расскажет. Рыцарь, вы желаете присутствовать при допросе?

– Нет. По правде говоря, мне все равно, что ее ждет. Мне важно лишь узнать имя той, которую она называет могущественной ведьмой.

– Вы узнаете ее имя. Очень скоро.

Леоне встал. Он собирался откланяться, когда Брине удержал его, протянув руку:

– Мсье, я ваш вечный должник. Прошу вас, окажите мне милость и никогда не забывайте об этом.

– Это вы делаете мне честь, мсье.

– Что касается вас, мессир Жозеф, то сам Бог привел вас в эти владения.

Улыбка озарила лицо старика, испещренное глубокими морщинами. Он прошептал:

– Я сам начинаю в это верить, монсеньор.

Жильета, яростно сотрясая прутья своего застенка, словно каторжница, битый час осыпала всех проклятиями, грубыми ругательствами и угрозами. Она изрыгала такие чудовищные непристойности, что секретарь, записывавший по приказу Брине ее показания, несколько раз перекрестился. Двое стражников, прислонившихся спиной к соседнему застенку, толкали друг друга локтями, с видом знатоков смакуя ее слова.

Животное отвращение, которое бальи питал к Жильете, помогало ему сохранять хладнокровие. Слабость Брине к прекрасному полу, которая никуда не делась после счастливой женитьбы, удовольствие, которое он испытывал, находясь в женском обществе, его восхищение жизнерадостностью, милыми улыбками дам – все это осложняло его работу. Пытать женщину казалось ему отвратительным. Но только не эту особу. Он лютой ненавистью ненавидел Жильету за то, что она осмелилась покуситься на жизнь графини. Она старалась угодить Аньес, окружала ее заботой и лаской и одновременно тайком подталкивала к могиле. Бальи сказал отрешенно: