Кирилл взял бумагу у Аркаши. На листке столбиком было написано:

«ОБЯЗАТЕЛЬНО:

диски с музыкой,

световые гирлянды,

фейерверки (посмотрите, чтобы не отсырели),

шампура для шашлыков,

алкоголь (водка, коньяк, вино — смотрите на дату годности)…»

Кирилл посмотрел на Аркашу. Аркаша кивнул:

— Завтра, послезавтра, может быть, через пару дней.

— Великий праздник новоселья?

— Да. Новоселья, успешного окончания работ, первой зимы на новом месте, пополнения общины.

Захарка забрал листок у Кирилла. Стас и Алена продолжили курить в сторонке. Вторая новенькая, миниатюрная брюнетка Варя подошла ближе и тоже заглянула в список.

— Видно, неплохое веселье намечается, — улыбнулся Захарка.

Варя улыбнулась в ответ, но улыбка вышла какой-то вымученной. Кирилл подумал, что девушка, видно, просто устала с дороги.

На соседней улице в самом конце длинного ряда складов возвышалось двухэтажное здание: большие уцелевшие стеклянные окна, белый сайдинг стен. Магазин выделялся на фоне складов и стоял на пересечении улицы и шоссе. Судя по рекламным плакатам на стенах, в магазине может быть что-то из списка.

Кирилл и Аркаша зашли внутрь. В глаза сразу же бросился внушительных размеров прилавок с фейерверками. Часть товара на витрине отсутствовала, но под прилавком прятались несколько больших коробок с яркими этикетками: зеленые, красные, желтые световые цветы на фоне ночного неба. Кирилл сунул руку в одну из коробок и достал пару больших черных петард.

— Жахнем? — улыбнулся Кирилл. — Ну чтобы проверить?

— Лучше не надо. Внимание привлечем.

Кирилл доставал коробки из-под прилавка и ставил поверх витрины. Аркаша проверял содержимое и укладывал поплотнее, чтобы меньше коробок пришлось нести к машине.

— Знаешь, в университете нам однажды задали подготовить доклады по немецким философам девятнадцатого века, — сказал Аркаша, перекладывая ракеты из трех маленьких коробок в одну большую.

— Кант, Гегель, Шопенгауэр, Ницше?

— Ага. Мне одна фраза запомнилась. Красивая фраза, которую сказал кто-то из названных тобой или, может, кто-то другой. Не в этом дело. В общем, кто-то из немецких романтиков сказал: «Красота — это материя, одухотворенная любовью».

Аркаша замолчал, давая время оценить сказанное. Кирилл замер с коробкой в руках.

— Ну да. Ты прав. Красиво.

— Это я к тому, — продолжил Аркаша, — что настоящая красота всегда связана с любовью. Любишь мир, и мир для тебя прекрасен. Любишь жизнь, и жизнь прекрасна. Любишь человека, и человек для тебя красив. А для многих людей красота подменена понятием геометрической соразмерности. Девяносто-шестьдесят-девяносто — «идеал» красоты, выраженный математически. Всегда полезно знать, что красиво лично для тебя, а что всего лишь геометрия. Красота — это материя, одухотворенная любовью.

— Кстати, Аркаш, по поводу немцев и красоты. Тебе эта новенькая никого не напоминает? Альпийская пастушка… лежит в амбаре… на стоге сена… обнаженная… а рядом за ней наблюдает из тени этакий немецкий тракторист в растянутом комбинезоне на голое тело и соломинкой в зубах?

— Ага, — рассмеялся Аркаша. — Что-то в ней такое есть. То-то эти новенькие какими-то странными мне кажутся. Милые, тихие, добродушно улыбаются, а глаза словно мертвые, пустые какие-то. Только эта маленькая, Варя, еще вроде ничего.

— По-моему, обычные люди. В городе, так там половина таких же. Два года назад в каждом из нас что-то умерло. А эти еще жить с чужими людьми решили. Их трое, нас сотня. Хочешь, не хочешь, а опасаться будешь, пока не узнаешь что к чему, — Кирилл помолчал. Вскрыл коробку, ровными рядами в ней лежали большие красные ракеты. Произнес. — В общем, я с Верой этой ночью расстался.

— Все-таки решил, что так лучше?

— Ага. Ну вот, чего мне еще надо было? Она же Мисс Апокалипсис. Пышногрудая красавица в откровенном бикини и с автоматом наперевес позирует на фоне полуразрушенного гипермаркета и проржавленного остова безколесого хэтчбека.

— Ну да, само совершенство, — рассмеялся Аркаша.

— Ты прав, бывают такие девушки — красивые, а не цепляют. Полгода назад меня это не останавливало. Если девушка была не против, то я шел вперед. Не мог просто так пройти мимо открытой двери. Но все общение сводилось к пьяному трепу и пьяному же сексу. Мы никогда ничего не ждали друг от друга, просто брали, пока было что взять, а потом каждый шел своей дорогой дальше. Никогда раньше не задумывался, что я хочу и что ждет меня впереди. А теперь… Видимо, пришло время. Хочу чего-то большего. Правда, пока не знаю, что именно, — Кирилл помолчал. — Странно все это. Впереди полгода дождей, скуки и одиночества, а вот здесь в груди такое теплое чувство, что я молодец, что я все сделал правильно.

— Мальчик взрослеет, — улыбнулся Аркаша.

— Эй, дяденька! Седобородый и умудренный старец, я тебя всего на два года младше.

— И, однако, с меня уже песок мудрости сыпется, а ты только подгузник наивности с себя снял.

Кирилл рассмеялся:

— Красиво сказано.

— Твое. Ты сказал.

— Да? Не припоминаю.

— Ну как-то раз ты вернулся пьяный и учил нас с Катькой жизни. Мы тогда только решили ехать с дядей Мишей, и ты объяснял нам всю наивность нашего желания изменить жизнь к лучшему.

— Ага, вспомнил. Вот ведь дурак был.

Из города в поселок они вернулись еще засветло. Ужин снова начался после захода солнца. Столовую заливал тусклый электрический свет, было слышно, как за стеной негромко гудит бензогенератор. На ужин было густое и наваристое жаркое из картофеля и тушенки, по большому куску соленой консервированной селедки и по сладкому пирожку с начинкой из свежих яблок. Тамара Алексеевна как всегда была на высоте.

К мерному гулу генератора присоединялся дружный стук ложек. Вот и еще один день прожит. Умиротворение и покой расплылись по помещению. Дядя Миша попросил не расходиться. Кирилл, как и многие другие, уже расправился с ужином и теперь просто сидел. Кто-то в полголоса переговаривался. Кирилл смотрел по сторонам. Многие лица казались родными, милыми, близкими. Чувство было чем-то похоже на то, когда незнакомые люди во время дождя оказываются под одной крышей. Там бушует стихия, тут сухо и безопасно, общее переживание сближает, и к концу дождя незнакомые прежде люди выглядят так, будто ты их давно уже знаешь. Дождь кончился, пора расходиться, но ты стоишь и не хочешь расставаться с этим местом и этими людьми.

Дядя Миша поднялся и взял слово.

— Мы с вами проделали долгий путь. От тех далеких сомнений: а стоит ли что-то менять и куда-то ехать, — через сборы к отъезду, через долгое и казавшееся в конце безнадежное путешествие, через эту сумасшедшую и изматывающую гонку по подготовке к зиме, к сегодняшнему вечеру.

Когда-то я позвал вас с собой, сказал, что если мы захотим изменить нашу жизнь, если пойдем вперед, то однажды наша жизнь изменится к лучшему. Мы все кого-то потеряли, и многое ушло в прошлое безвозвратно. Но сегодня тот день, когда можно с уверенностью сказать, что теперь мы кое-что приобрели.

Мало кто из вас знает, но до катастрофы я работал обычным клерком в администрации нашего города. Так, юрист на побегушках, эдакая серая канцелярская мышь. Мой единственный ребенок, сын Тимур, за несколько лет до катастрофы уехал жить в Москву, и жив ли он теперь или его уже нет в этом мире, я не знаю. Моя жена погибла. Это я точно знаю. Многие из вас потеряли близких, но погибли ли они или нет, многие не знают наверняка. Но моя жена, она пережила тот первый день, а умерла намного позже. Мы нашли друг друга, жили вместе, но зима, первый сезон дождей убил ее. И я точно знаю, что она могла бы выжить, если бы люди не просто жили в том поселке, а попытались бы организовать свою жизнь, стали бы бороться за качество жизни, бороться с разрушением и смертью.

Но я потерял, как и все из вас, почти все, что имел. Все мы многое потеряли безвозвратно. Но стоило начать бороться, и стало понятно, что что-то еще можно вернуть, а что-то можно получить взамен, что-то лучшее.