– Тысяча извинений. Мне надо пойти на кухню, проверни… как справляется Аделина, если мы хотим вскоре поужинай…

– А… приготовление еды, кровати или ванны… неисчерпаемые женские отговорки!

– Я не…

– Вы прекрасно все понимаете, – прервал он ее. – Держу пари, что Аделина прекрасно справляется с горшками и котелками, и ваша помощь ей совершенно не нужна. Присядьте, прошу вас.

Аньес нехотя подчинилась. Былое удовольствие сменилось паникой. По сути, она так плохо знала свет, игры любви и соблазна. Вопреки тому, во что ей хотелось бы верить, чтобы ориентироваться в этом мире, быть просто женщиной оказывалось недостаточным. В конце концов, разве она не была крестьянкой, пусть и благородного происхождения? Он должен об этом знать. Он подвизался при дворе и, несомненно, имел успех у многих придворных дам, мастерски умевших околдовывать, нравиться и, главное, поддерживать длительную связь.

– Вы чувствуете себя неловко, мадам? Но я не хотел этого.

Заставив себя улыбнуться, Аньес отрицательно покачала головой. Граф продолжал:

– Согласитесь… Окажите мне любезность и согласитесь, что наша беседа, в которой нам до сих пор так и не удалось затронуть главную тему, зашла слишком далеко и требует, по крайней мере, вывода.

– Мы говорили о поэзии.

– Полно, мадам! Мы говорили о настоящей любви, хотя и не произносили этого слова…

Аньес отчаянно боролась с одолевавшими ее чувствами, боясь услышать продолжение.

– …Слова, как мне не хватает слов! Я уже давно отвык от них. Перед вами я чувствую себя таким глупым. Я… вы годитесь мне в дочери или почти…

Аньес подняла руку и вновь покачала головой. Он опередил ее:

– Не обманывайте себя, эти различия очень важны. Впрочем, я пользуюсь хорошей репутацией и ношу достойное имя. Я богат. Я граф д'Отон, сеньор де Маль, де Ботонвийе, де Люиньи, де Тирон и де Бонетабль и де Ларне…

– Вы составляете контракт, мсье? – прервала его Аньес.

– Если я не ошибаюсь, при вступлении в брак вы подписывали контракт.

Аньес вскочила как ужаленная и с горечью сказала:

– Так вот о какой грубости вы меня предупреждали! К вашему сведению, у меня не было иного выбора!

– Прошу прощения за дерзость. Тем не менее… сегодня он у вас есть. Выбор.

– Разумеется. – Аньес, поджав губы, пристально смотрела на графа, потом добавила: – Ладно, будь что будет! Поскольку мы говорим откровенно, я не хочу оставаться в долгу. Куда вы клоните? Вы хотите перечислить все преимущества вашего положения? Неужели вы думаете, что я о них не догадываюсь? Разве я забыла, что вы мой сюзерен и что графство Отон, хотя и небольшое по площади, является одним из самых богатых графств королевства? Что еще? Ваша дружба с королем? Ваши слуги? Посуда, конюшни? Обширные охотничьи угодья? Движимое и недвижимое имущество?

Растерявшись, граф пробормотал:

– Что я могу сказать…

– Правду, и немедленно. Чистосердечную правду!

– Правду… Что за бездна эта правда!

Аньес топнула ногой и воскликнула:

– Помилосердствуйте, мсье! Вы сами сказали, что отступать слишком поздно! Разве вы не за этим приехали в Суарси?

– Правда… Страсть, которую я вот уже давно, с момента нашей первой встречи, испытываю к вам, превосходит все чувства, обычно питаемые сюзереном к своему вассалу. – Граф поднял взор вверх и выругался: – Черт возьми! Я не принадлежу к мужчинам, которые умеют складно говорить, мадам! Да будут прокляты эти слова! Это женщины[38] питают к словам слабость!

– Три слова, мсье. И ничего больше. Речь идет только о трех словах, и я сдамся, я, которую инквизиция не смогла заставить отступить. Три очень простых слова.

– А если… если бы вы сами не были способны их произнести? Если бы…, они застревали у вас в горле, потому что вы их не чувствуете? Слова, опять слова! Пусть один из ваших слуг немедленно оседлает мне лошадь! Меня ждут в Ремала-ре. Не провожайте меня. Мне необходимо побыть на ледяном воздухе. Одному.

Цокот копыт Ожье эхом разнесся по двору и вскоре затерялся в снежном молчании. Аньес стояла, не зная, что делать: разрыдаться или залиться безумным смехом. Она выбрала второе. Согнувшись чуть ли не до земли, она нервно икала, понимая, что затем из ее глаз польются слезы.

На протяжении всего визита графа эти три слова постоянно витали в воздухе. Если бы Аньес могла, она произнесла бы их вместо Артюса, но дамам не полагалось этого делать.

Нервный припадок закончился так же неожиданно, как и начался. Какое странное ощущение: она влюблена! Ей понадобилось время, чтобы объяснить эту сухость во рту, желудочные спазмы, которые она чувствовала в его присутствии, учащенное дыхание, сладостную негу. Какой же слепой она была! Но в этом не было вины Аньес, поскольку никогда прежде ее не захлестывали подобные эмоции. Вот почему она не смогла сразу понять свои чувства.

Какое удивительное, чудесное состояние!

Он произнесет эти слова. Так надо.

Арно де Вианкур, великий командор ордена госпитальеров и приор цитадели Лимассол, вздохнул. Он, кого буквально изводила кипрская жара, с наслаждением вдыхал свежий декабрьский воздух, проникавший в его рабочий кабинет через узкие бойницы. Этот остров приютил их после разгрома Сен-Жан-д'Акр в 1291 году, несмотря на плохо скрываемое недовольство Генриха II Лузиньяна, короля Кипрского, который опасался, как бы в его феоде не пустил глубокие корни могущественный военно-духовный орден.

Приор отложил в сторону короткое послание, которое он получил от своего так называемого кузена Гийома. Под именем этого страстного любителя ангелологии скрывался Франческо де Леоне, рыцарь-госпитальер по справедливости и по заслугам, шпион Вианкура при мсье Гийоме де Ногаре, советнике Филиппа Красивого*.

При содействии Ногаре король Франции искал прелата, готового за большие деньги занять Святой престол в обмен на полное невмешательство в политические дела Французского королевства. Однако Вианкур, равно как и Гийом де Вилларе, великий магистр их ордена с 1296 года, уже давно начал сомневаться, что признательность нового понтифика королю Франции на этом остановится. Филипп хотел любой ценой избавиться от военных орденов, главным образом от тамплиеров – подлинных сторожевых псов папства. Стратегия, несомненно разработанная самым верным советником Филиппа – Гийомом де Ногаре, стратегия, которой придерживался король, вызывала у Вианкура восхищение. Филипп не требовал немедленного роспуска всех орденов рыцарей Христовых, чем мог бы вызвать недовольство Ватикана, не говоря уже о молодых дворянах и горожанах, весьма трепетно относившихся к этим незапятнанным дурными делами героическим орденам, а говорил об их объединении под единым знаменем и под руководством одного из своих сыновей. Скорее всего, под руководством юного Филиппа, единственного, кого природа наделила незаурядным умом. Таким образом Филипп Красивый собирался держать монахов-воинов на коротком поводке, принуждая их к послушанию при минимальном политическом риске.