– Прозорливость дам восхищает меня, вернее, беспокоит. Признаю, предлог был не самым удачным. Я просто хотел узнать, как вы поживаете. Тем более что мессир Жозеф, мой лекарь, дал мне неотложное поручение. Я должен передать послание Клеману, которого еще не видел.

– Клеман! Немедленно иди сюда, пожалуйста! – крикнула Аньес.

Дверь, ведущая в отхожее место для слуг, мгновенно распахнулась, и красный как рак подросток появился словно по мановению волшебной палочки.

– Тысячу извинений, монсеньор, – забормотал Клеман, кланяясь. – Если бы вы меня позвали, я тут же прибежал бы, клянусь вам.

– Но ты предпочел шпионить, спрятавшись за дверью, не так ли?

Почтительным, но обиженным тоном Клеман оправдывался:

– Я никогда не шпионю за союзниками моей дамы. Я просто наблюдаю.

– Шалопай! Исчезни немедленно, иначе я надеру тебе уши, – пригрозил мальчику граф, впрочем, без особой суровости в голосе.

Клеман подчинился, но Артюс удержал его:

– Подожди, я привез для тебя письмо. Но в будущем вам, хитрым сообщникам, все же придется искать других посланцев.

Клеман взял запечатанный квадратик бумаги и исчез за той же дверью, бросив на прощание заговорщический взгляд на Аньес.

Воцарилось молчание. Аньес не подобало прерывать его, и она терпеливо ждала, немного сердясь на саму себя. Артюс д'Отон никак не мог выйти из затруднительного положения, в которое он попал из-за своего неожиданного визита и, главное, из-за нежности, питаемой им к Аньес. Она же не спешила ему на помощь. Этот умный, достойный, соблазнительный – весьма соблазнительный! – и немного неуклюжий мужчина манил ее к себе. Несомненно, со стороны Аньес было бы презренным кокетством позволить ему слишком долго терзаться сердечными муками. Но тем хуже! Она смаковала его душевные переживания, в которых ей было отказано. Аньес овдовела более десяти лет назад. Что касается душевной нежности, галантных игр влюбленных, она никогда не знала их, ибо ее покойный муж Гуго был, несомненно, достойным и куртуазным человеком, но совершенно лишенным нежности. Вдруг ей захотелось пошалить, ей, столь рассудительной и печальной. Со сладостным удивлением она чувствовала, что в присутствии этого мужчины ею постепенно овладевает шутливое настроение. Но Аньес продолжала ждать.

– Хм…

Граф прочистил горло, проклиная себя. Черт возьми, каким же неповоротливым стал его язык! Всю дорогу до Суарси он мысленно представлял их встречу. Куда девались изысканно построенные фразы, пусть и немного смелые, которые он повторял своему Ожье?

– Что вы говорите, мсье?

– Ну… погода портится.

– Что еще хуже, она не скоро улучшится. Ведь зима только началась.

Черт бы побрал его глупость! Боже мой, еще немного и он станет похожим на полного идиота со всеми вытекающими последствиями… Ну же, немного мужества! В самом худшем случае она резко одернет его, но он по крайней мере будет знать, как вести себя дальше. Когда зарубцуется глубокая душевная рана, когда уязвленная гордость оправится, он… Хватит! Он и сам не знал, что делает. Печаль… он пребывал в такой печали, что о гордыне не могло быть и речи.

Ему следовало спросить совета у Монжа де Брине, своего бальи. Разве тот не женился на веселой и все понимающей очаровательной Жюльене? Монжу пришлось ее соблазнить, поскольку молодая женщина, наследница огромного состояния отца, не собиралась принимать предложения первого встречного. Существуют ли рецепты обольщения, которыми могли бы делиться между собой мужчины, предварительно испробовав их? Старшие учили младших военному и охотничьему искусству, а также передавали секреты плоти. Странный поворот событий! Дичь превратилась в охотницу, а охотник испытывал лишь одно желание: стать ее добычей. Одним словом, классические правила больше не действовали. Он погиб.

Аньес вдруг открыла для себя мир знаков, о котором не подозревала всего час назад. Но выяснилось, что она в нем прекрасно ориентируется. Боже, до чего же графу было неуютно! С него градом лил пот, хотя в просторном зале было очень холодно. Она протянула ему руку помощи:

– Вы заночуете в Суарси? Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнаты.

– Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим временем и гостеприимством, мадам, тем более что Ремалар находится недалеко от Суарси. Я могу добраться туда до наступления ночи.

– Мое гостеприимство всегда к вашим услугам. Вы окажете мне честь, приняв его, мсье.

– Ну, раз так… – с облегчением согласился граф.

Граф достаточно трезво мыслил, чтобы понять: испытываемое им облегчение рождалось из передышки, которую он предоставил самому себе. Он оставался в мануарии на ужин и на ночь, и поэтому ему не требовалось торопить события. Артюс сам удивлялся, почему вдруг начал трусить. Ему доводилось сражаться порой против трех врагов, не испытывая ни малейшего страха быть раненым или, что еще хуже, убитым. А сейчас он уже был готов спасаться бегством!

Надо воспользоваться передышкой. Восстановить дыхание, расслабиться, завести милую беседу о пустяках…

Но Аньес нисколько не заблуждалась. Граф отступил, чтобы дальше прыгнуть. Разве не так делают отважные скакуны, стремясь сохранить свои силы?

Они вели беседу за кубком подогретого вина. Аньес с восторгом рассказывала о любовных песнях рыцаря Гуго,[36] шателена Арраса, который трогательно прощался со своей возлюбленной, отправляясь в крестовый поход. А вот «Шасти-Мюзар»,[37] откровенно женоненавистническую поэму, пользовавшуюся уже на протяжении пятидесяти лет огромной популярностью в определенных кругах, она резко осуждала.

– Право, сколько же глупостей собрано в этих рифмованных строках! Набор общих фраз… А какая ненависть к женщинам! Мне стыдно за автора, который из осторожности или трусости предпочел остаться неизвестным! Какая грубость!

Плененный помимо собственной воли граф улыбался, не обращая особого внимания на увлеченность Аньес. Боже, как же ему не хватало ее! Боже, как же он скучал по ней. Ничто иное не имело для него смысла, радости, интереса. Как получилось, что его жизнь стала всецело зависеть от этой женщины, о существовании которой он не знал еще несколько месяцев назад? Впрочем, какая разница? Никакой.

– Вам скучно, мсье? Мне очень жаль. Порой я слишком увлекаюсь. Но мне так редко выпадает возможность поговорить с достойным собеседником. Я, несомненно, злоупотребляю вашим терпением.

Смущенный, граф вздрогнул:

– Нет, мадам. Напротив, вы чаруете меня. А раз так…

– Раз так? – переспросила Аньес.

– Раз так, ненависть к слабому полу настолько широко распространена, что, несомненно, должна скрывать нечто иное.

– И что же?

– Страх, разумеется.

– Страх? Но кто мы такие, чтобы внушать страх?

– Другие. Необходимые. А мужчины всегда стремятся подчинить себе необходимое, чтобы никогда не испытывать в нем недостатка. Потом… но эти откровения не предназначены для ушей дамы.

– Вы забываете, что я была замужем и у меня есть ребенок. И в этот самый момент Артюса охватил смутный страх.

Граф побоялся идти дальше, открыть свои карты. Он долго смотрел на Аньес. Эти огромные синие глаза, непроницаемые и такие строгие, приводили его в растерянность, выбивали почву из-под ног.

– Простите ли вы меня, если я отважусь на грубость?

Аньес сгорала от любопытства, от нетерпения тоже, хотя не хотела в этом признаваться.

– По крайней мере я спокойно выслушаю ее.

– Этого мало…

– Прошу прощения?

– Вы утверждаете, что были замужем. Я возражаю: этого мало.

Недомолвки вызывали столь сильное головокружение, что Аньес едва держала себя в руках. Лихорадочно ища достойный ответ, она довольно неуверенно пошутила:

– Разве можно быть замужем много или мало?

– А вы в этом сомневаетесь, мадам?

Куртуазная дуэль становилась все более опасной, что не входило в намерения Аньес. Она грациозно встала и сказала: