– Кто ты такой, виллан? – сурово спросила она.

– Тише… она может нас…

– Аннелета? Она ушла, как только закрыла дверь библиотеки. Разве ты не слышал?

Клеман отрицательно покачал головой.

– Плохой же ты шпион. Кто ты такой? – настаивала она.

– Клеман. Я принадлежу мадам де Суарси.

Золотистые глаза прищурились. Но тон остался прежним, когда она уточнила:

– Мадам Аньес де Суарси? Та, что едва не погибла под пыткой?

– Она самая.

Казалось, молодая женщина колебалась. Потом она пригрозила более мягким тоном:

– Не ври мне. Я всегда чувствую обман, даже ничтожный.

– Тогда вы должны знать, что я говорю правду, – запротестовал Клеман.

– Ладно! Продолжай и объясни мне, почему ты оказался здесь.

Клеман почувствовал себя немного увереннее и заартачился:

– А вы? Как получилось, что послушница имеет доступ в библиотеку, ревностно оберегаемую аббатисой? К тому же, я полагаю, ей об этом неизвестно, а это может вам дорого стоить!

Печаль омрачила прелестное личико.

– Ты разве не знаешь?…

Он удивленно посмотрел на нее. Она продолжала:

– Мадам де Бофор скончалась несколько дней назад. Ее тоже отравили.

– Что? Отравили? Тоже? – в ужасе повторил Клеман. – Но моя госпожа навещала ее недавно, и… Кажется, вы намекаете на другие отравления… Но аббатиса ничего не сказала ей об этом.

– Уже умерли четыре монахини, в том числе наша матушка.

После ее слов воцарилось молчание. В слабом пахучем свете масляного светильника Эскив д'Эстувиль следила, как по бледной щеке мальчика медленно катится слеза. На одном дыхании Клеман выпалил:

– Что же такое творится? Мою даму отдали под суд инквизиции, обвинили и вываляли в грязи на основании заявлений ее родной дочери, эмиссары погибли, Папу убили, сестер отравили, эту библиотеку, этот…

Клеман вовремя остановился. Но молодая женщина продолжила вместо него:

– …этот дневник рыцаря-госпитальера? Его украли, когда полыхал пожар, несомненно, устроенный намеренно. И еще два произведения исчезли, – добавила Эскив, теперь не сомневавшаяся в искренности подростка. – Элевсия ввела строгое затворничество, запретив выходить без веской причины. К тому же всех, кто выходит, тщательно обыскивают, равно как их поклажу и повозки.

– Будем надеяться, что украденные произведения по-прежнему находятся на территории аббатства.

– Да, будем надеяться.

– При всем моем уважении, кто вы, мадам? Как вы сюда попали?

– Мое имя ничего тебе не скажет. Допустим… Друг, несомненный друг. А дверь я открыла самым обычным способом: при помощи переданного мне дубликата ключа.

– Но кто передал вам его? – осмелился спросить Клеман.

– Не знаю.

Клеман ничуть не усомнился, что она сказала правду.

– Вы пришли сюда раньше, чем я. Но почему? И почему вы прятались?

Прелестные губы в форме сердечка расплылись в слабой улыбке.

– Мне было необходимо срочно провести инвентаризацию. Убедиться до приезда новой аббатисы, что в библиотеке не осталось никаких… опасных манускриптов. Потом пришла Аннелета, и мне пришлось спрятаться. Через час появился ты. Мне захотелось узнать, что ты ищешь.

– Трактат Валломброзо, – откровенно ответил Клеман.

– Хм… Я так и думала. Это одна из трех украденных книг.

– Мадам, умоляю, объясните мне, что происходит?

– Еще слишком рано, Клеман. Тем более что мне известна лишь часть этой истории.

– Моя дама находилась в серьезной опасности…

– Нет, прошедшее время здесь не подходит. Она и сейчас в опасности. Очень грозной.

– Но кто ей угрожает? Помогите мне, чтобы я смог защитить ее.

Улыбка молодой женщины стала лучезарной. Она прошептала:

– Знаешь ли, я верю, что ты сумеешь защитить свою даму! – Вновь нахмурившись, Эскив продолжала: – Кто? Другие. Они такие многоликие, такие изменчивые. Послушай меня внимательно, юноша. Ты можешь довериться лишь немногим. В том числе и этому рыцарю-госпитальеру, Франческо де Леоне. Потом мне.

– А монсеньору д'Отону?

– Он не совсем из наших… друзей. Впрочем, он имеет блестящую репутацию и вряд ли способен скрывать бесчестье.

Эскив посмотрела на узкие горизонтальные бойницы и сказала:

– Приближается время полуденной мессы. Они все будут заняты своими молитвами. Тебе надо уходить.

Клеман согласно кивнул. Эскив продолжила:

– Клеман… Я еще не уверена, кто из монахинь является отравительницей, но я приближаюсь к разгадке. Остерегайся всего и всех.

При этих словах подросток почувствовал, как на него нахлынула волна ледяного холода.

– Последнее предостережение. Новая аббатиса, которая, как я чувствую, не замедлит приехать в Клэре, не будет нашей союзницей, наоборот. Не приходи больше в аббатство.

День клонился к закату, когда расстроенный и усталый Клеман вернулся в мануарий. Он сразу же бросился в большой общий зал, чтобы рассказать о неожиданной встрече своей госпоже. Аньес стояла недалеко от огромного камина, в котором пылал недавно разожженный огонь. За столом сидел мужчина и медленно доедал ломоть хлеба, смазанный салом. Он был одет в браки,[54] заправленные в походные сапоги, вышедший из моды длинный жилет, на который он, вероятно, накидывал шерстяной упленд,[55] подбитый изношенным кроличьим мехом, лежавший вместе с фетровой шапкой на сундуке. Когда незнакомец взглянул на Клемана, подросток сразу понял, что тот не был ремесленником или бродячим торговцем, как это можно было судить по его одежде. В этом случае Аньес все равно накормила и напоила бы его, но только на кухне. Но, что самое странное, у Клемана возникло сбивающее с толку ощущение, будто он знает этого человека, хотя и не встречался с ним.

– Рыцарь де Леоне удостоил нас своим неожиданным и… не совсем обычным визитом, – объяснила Аньес спокойным тоном.

Значит, это был он. Клеману захотелось броситься к этому прекрасному рыцарю и упасть перед ним на колени в знак бесконечной благодарности за то, что тот без колебаний отнял жизнь у подлеца Флорена, чтобы спасти Аньес. Но пристальный взгляд темно-синих глаз разубедил его в этом. Это был бездонный, искушающий и вместе с тем успокаивающий взгляд.

– Вы подкрепились, мсье? – спросила Аньес.

– Я наелся досыта, мадам, и очень вам благодарен за это.

– Клеман – мой наперсник. Он может слушать все, что касается меня. Внешние приличия соблюдены, христианское милосердие проявлено, и теперь я вновь спрашиваю вас, рыцарь: почему вы проникли в мой дом? – мягко продолжила Аньес.

«Проник»? Что Аньес имеет в виду? Клеман почувствовал, что сейчас не время вмешиваться.

Леоне склонил голову и, тщательно собрав крошки, положил их в рот, как человек, знававший, что такое голод.

– Признаюсь вам: я ищу вещь, которую у меня украли, по всей видимости, без преступных намерений.

– Но как можно украсть без преступных намерений?

– Можно, если не сознавать, что делаешь.

– И я приютила в своем доме вора?

– Да. Но вора, который не слишком-то и виновен.

– О какой вещи идет речь?

Клеман с трудом понимал, что происходит. Он мог бы поклясться своей жизнью, что сейчас случится нечто ужасное. Но разговор внезапно утратил свою напряженность. Оба собеседника прониклись спокойствием.

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Прошу вас, рыцарь, – настаивала Аньес, ничуть не нервничая. – У меня такое чувство, что все это… не случайно. Боже, я ищу слова, чтобы выразить свои мысли, но не нахожу их. У меня… сложилось убеждение, что сплелась паутина, связавшая наши жизни, жизни множества других людей, в частности жизнь моей дочери, моего сводного брата, инквизицию… И все это уходит своими корнями так далеко, что я теряю след.

В ответ Леоне тяжело вздохнул. Но Аньес не могла сказать, был ли вызван его вздох растерянностью или чувством облегчения.