- Там классно, - уперлась принцесса.

- Классно? А ну-ка расскажи, как там классно? - старинное лицо волшебницы продолжало излучать неземную улыбку.

- Если вы все знаете наперед, зачем спрашиваете?

- Ну, я не все знаю наперед. Самое главное знаю, а по-мелочам… На кой мне перегружать старую голову?

- В Петербурге живет датский принц Гамлет… - начала русалочка.

- О! – изумилась колдунья (так взрослые подыгрывают байке трехлетнего ребенка). - Вот этого я не знала. В Петербурге живет настоящий принц?

- Да, - подтвердила русалочка. - Его зовут Вова. Вова встречается с Кристиной. Но у Кристины мама – акула. Если я их не спасу, мама съест датского принца, а Кристина покончит с собой.

- О!!! – Колдунья театрально всплеснула руками. – Откуда тебе все это известно?

- Так написано! – отчаянно воскликнула русалочка. От нее, конечно, не укрылось это снисходительное «сю-сю» в тоне старухи. - Вы что, не верите Вильяму Шекспиру и Гансу Кристиану Андерсену?

Колдунья озадаченно почесала репу.

- Если им не верить, кому вообще верить? – спросила принцесса.

- Действительно… - Колдунья была сражена.

- Чтобы спасти их любовь, я стану Кристиной, госпожа.

- ... Слушай, я, пожалуй, отказываюсь иметь с тобой дело. – Подумав, решила колдунья. - Да, да! Ступай-ка поумней, научись отличать жизнь от сказок, а годиков через пятнадцать заходи, посмотрим.

- Пятнадцать годиков! О чем вы говорите? Тут каждый день на счету. Каждое мгновение может случиться непоправимое. Не хотите помочь - не надо. Значит, я сама, со своим хвостом - смеху-то будет! - выползу на берег и через пять минут задохнусь, - пригрозила русалочка. – Зато я буду знать, что сделала всё возможное. А вот вы про себя этого сказать не сможете, вы палец о палец не ударили, чтобы спасти любовь русалки и принца. Тоже мне волшебница…

- Ты меня шантажируешь что ли?

- А как мне еще вас убедить?

Колдунья беспомощно скрипнула последними зубами и глубоко задумалась. Так глубоко, как глубоко было спрятано ее логово. Странная перепала ей профессия, приходилось вечно повторять одно и то же: клиенты, доходившие в своих грезах до исступления, на разумные доводы не реагировали, - может, поэтому ее ворчание с годами выродилось в чистую формальность.

- Один вопрос я себе задаю, - в конце концов, произнесла колдунья: - почему влюбилась самая младшая и хилая, самая бледная и тощая, самая нежная и прозрачная? Почему ко мне не заплывают те, кого не жалко: толстокожие и тупые, злые и вонючие? Почему в ад кидаются русалки и ангелы? А грех-то опять на мне! Все на мне!

- Какой же на вас грех, госпожа, если я сама решила?

- Папенькина дочка! В море ей скучно! Холодно ей! Одиноко! Зажралась ты, вот что я скажу, перелюбили тебя.

- Ладно ворчать, госпожа. Все равно, ничего не изменится.

- А какая красавица! Какая красавица!

- Была б уродиной, мы бы не встретились.

- С тобой невозможно, дитя...

- Я не дитя, сколько вам повторять. Мне пятнадцать лет. Лучше, зелье варите и не отвлекайтесь.

- Зимой вода у них покроется коркой льда. Ты не сможешь вернуться, - мрачно предупредила колдунья.

- Я и не собираюсь возвращаться.

- Это сейчас не собираешься. Большинство русалок на земле превращались в калек и каялись в том, что посмели изменить судьбу без ведома того, имени которого я тебе не могу назвать, - сакральным тоном изрекла колдунья. – Теперь-то они рады бы вернуться, да никак.

- А вы уверены, что я меняю судьбу без ведома Того, имени которого вы не можете назвать? Папа говорит, что никто не в силах даже пальцем пошевелить без ведома Того, имени которого он тоже не мог назвать.

- Ишь, мудреная подросла! Если такая умная, подумай, что чудеса сверху не падают и снизу не растут - всюду необходима жертва. Ничто не бывает даром. Я не могу гарантировать, что у нас все склеится гладко, что ты не станешь глухой, немой, слепой или безногой.

- Разве кто-нибудь может это гарантировать?

- Нет, - согласилась старуха, - никто ...Когда ...Когда мы начнем превращать твой хвост в ноги девочки, - дрожащим голосом произнесла колдунья, - будет больно, словно тебя разрезают острым-острым ножом.

- Значит, так тому и быть, - не моргнув глазом, ответила принцесса.

- Ты не сталкивалась с настоящей болью, дитя, поэтому так говоришь.

- Я не дитя. И для меня нет ничего больнее, чем жить без любви.

- Но далеко не факт, что на земле, тебя полюбят.

- Это не главное. Я сама, сама буду любить, что еще надо для счастья?

- Для счастья, может, и ничего. Но чтобы тебе остаться на земле, тебя должен полюбить парень. Или ты превратишься в морскую пену, такова наша религия.

- Мне все равно, во что превращаться. Люди верят, что из морской пены выходит богиня любви, - как вам такая религия? Значит, я превращусь в богиню любви.

- То, что люди обычно называют любовью и во что верят, – всего-навсего груда бессмысленного страдания.

- Любая жизнь – груда бессмысленного страдания. А жизнь без любви – вообще ад.

- Тебе пятнадцать лет, откуда ты такого понахваталась?

- Ну, я сидела там, глубоко в море, было много свободного времени, никто не отвлекал. Чтобы понять жизнь не обязательно жить девятьсот лет – надо ее просто понять.

«Если не верить Шекспиру и Андерсену, кому вообще верить?» - вопрос, поставивший в замешательство 900-летнюю волшебницу, русалочка услышала от Кристины.

Странное дитя была эта Кристина, любимая дочка обеспеченных родителей, нежная и прозрачная, как розовый лепесток, такая тихая, задумчивая, влюбленная в сказку дитя... Когда ей было десять лет, она заболела Андерсеном. Болезнь оказалась неизлечимой и с каждым годом прогрессировала. Ганс Кристиан Андерсен. Одно имя приводило ее в неземной трепет, имя, элементом которого была она сама (ведь, если в слове Кристиан поменять местами две последние буквы...) и в котором все так сказочно, не по-настоящему хрупко: Ганс Кристиан Андерсен, - что уже в сплетении трех волшебных слов парят белокрылые лебеди, и маленькая девчонка одним-единственным поцелуем возвращает человеку тепло, уводит из объятий Снежной королевы, спасает, любит, как любят только у него, Ганса Кристиана Андерсена, кидаясь в испепеляющий огонь с самозабвением детства, без малейшего «взрослого» расчета. В этом пламени истинной любви Ганс Кристиан Андерсен основал свой дом, освятил храм и передал обитель своим детям. Сколько огня надо выносить и сдержать в груди до самой победы, чтобы одним поцелуем вернуть жизнь тому, кого любишь! О, Андерсен! Ганс Кристиан Андерсен! Он написал первую сказку, когда его кто-то обидел (он был тогда совсем малыш, как и его Герда, поцеловавшая Кая на глазах остолбеневшей королевы). От обиды и слез он придумал добрую сказку! Подобного чуда не смогли бы сделать ни Толстой, ни Шекспир, такое мог один Андерсен.

Русалка и гадкий утенок, - эти двое переживут мир со всеми его обитателями. Благодаря Андерсену каждое мгновенье морская дева готова подняться из глубины морей, чтобы спасти подлинную любовь, а в небесной синеве, не касаясь этой юдоли скорби, парит белокрылый красавец, давая понять, что и такое возможно. Два самых прекрасных воплощения человека, русалка и падший ангел, оказывается, не имеют с человеком ничего общего: он приходит с неба, она – из подводной глубины, и оба остаются не узнанными: лебедь в стае уток, русалочка среди людей. И чем большая высота и глубина их порождает, тем больнее им на земле, и тем ярче разгорается пламя любви в их великой душе. О, Андерсен, Ганс Кристиан Андерсен...

Не считая любви к русалке и гадкому утенку, Кристина Рудалева вела жизнь обыкновенной школьницы в пятикомнатной квартире на Гагаринской улице, летом выезжала на дачу в Комарово, а зимой послушно делала уроки. По меркам потребителя 1994 года ее, конечно, нельзя было назвать «обыкновенной школьницей». Мама Кристины заправляла целой дюжиной преуспевающих магазинов, тогда как главные ее конкуренты контролировали всего-навсего по пять-шесть торговых точек, а бизнес девяносто пяти процентов населения не превышал объема потребительской корзины. Хозяйству Рудалевых, действительно можно было позавидовать.