Испугалась Ружя.

– Как мы убежим? – говорит. – Поймают нас с тобой.

– Не бойся, – говорит парень, – на свете никто не сможет обогнать моего коня. Я тебя научу. Пойду я к цыганам и скажу: мол, кто лучше всех спляшет, тому я и отдам рубашку. Ты пойдешь, а как плясать будешь – ко мне пододвинься. А там я знаю, что надо делать.

Договорились они. А тут приезжает король, отец Ружи.

– Кто это к нам приехал? – спрашивает он у цыган.

Те отвечают:

– Это – большой барин, наверное, тоже король. Смотри, какая на нем рубашка. Она одна двадцати пяти государств стоит.

Посмотрел король на рубашку и чуть не умер. Говорит:

– Слушай, человече, давай посмотрим, чей конь лучше.

– Давай, – говорит парень, – если твой конь победит, тогда я отдам тебе мою рубашку.

Вот сели они на коней. Король и полдороги не проехал, а парень и до места доскакал, и назад вернулся. Рассердился король, схватил нож и хотел было коня этого парня зарезать, но цыгане не дали. Подбежали они к королю и говорят:

– Ты же король, а руку поднял на коня и на человека.

Когда король немного остыл, подошел к нему парень и говорит:

– Слушайте, что я скажу. Кто лучше всех спляшет, тому я и отдам свою рубашку.

Вот одна пляшет, другая – ему все не правится. Вышла Ружя. Прошла она один раз, прошлась второй, а как к парню приблизилась, он схватил ее, посадил на коня – и нет их. Закричал ее отец:

– Быстро моего коня!

Да куда там. Конь парня быстрее. Подъехал парень к реке, переплыл ее и уже на той стороне стоит. А отец Ружи только до реки добрался. Кричит он:

– Что ты сделала, Ружя, опозорила ты мою седую бороду!

Отвечает Ружя:

– Отец, этот парень – цыган. Он пришел, и я его полюбила.

Рассердился отец Ружи и проклял их. Сказал вдогонку:

– Ну, Ружя, раз вы так сделали, то слушай: не бывать вам живыми, а он сам на свой нож бросится!

Приехали они домой, сыграли свадьбу. Прошел год, и родилось у них двое детей – такие же красивые, как мать и отец. Да только при этом Ружя умерла. Схватил тогда парень свой нож и бросился на него.

Если бы они не умерли, так бы и жили до этого дня.

103. Ведьма и крест{142}

Давно это было. То, что я вам сейчас расскажу, я от отца слышал, а тот – еще от деда.

Жил да был на свете молодой и красивый цыган по имени Лайош. Ничего он не боялся. Вот как-то раз табор, с которым шел Лайош, пришел в одну деревню. А время было уже к осени, холодно в палатках стоять. Все цыгане по домам разбрелись, только Лайошу места не нашлось. Идет он по улице и думает: «Где же переночевать?»

А навстречу ему старуха.

– Ты что, малый, призадумался? – спрашивает.

– Ночь скоро, а ночевать негде, – отвечает Лайош.

– Помогла бы я тебе, да не знаю – согласишься ли. Есть тут одна вдова, очень хороша собой. Казалось бы, все должны к ней в дом идти, ан нет – обходят ее стороной. Побаиваются люди. Видать, милый, она с нечистой силой знается. Не забоишься, пойдешь – вот тебе и ночлег.

– Чего бояться? – говорит Лайош.

Показала ему старуха путь к дому вдовы и как сгинула.

Теперь поговорим дальше. Вдова встретила Лайоша радушно: напоила, накормила, а потом и говорит:

– Потанцевать не хочешь, цыган?

– Как же без музыки танцевать? – удивился Лайош.

– Будет тебе и музыка, – говорит вдова, – не спеши.

Взмахнула вдова рукой – музыка заиграла, да такая красивая, что ноги сами в пляс идут. Думает Лайош: «Хороший дом, и хозяйка его красивая. Может, и вправду остаться здесь?» Посмотрел он еще раз на вдову, да что-то странной она ему на этот раз показалась: глаза у нее горят, а в глубине словно молнии сверкают. А сама, как кошка, к цыгану льнет. А надо сказать, что на груди у цыгана золотой крест висел. Говорит вдова цыгану:

– Сними крест, он мне танцевать мешает.

– Хорошо, – говорит Лайош, – сниму. Вот пойду воды попить, а заодно и крест сниму.

Вышел цыган во двор, где его конь стоял. Цыганская лошадь цыганский язык понимает. Говорит коню Лайош:

– Идем, морэ, со мной! – И подвел он коня под раскрытое окно. – Стой здесь и никуда не уходи. Я тебе знак подам.

А сам взял крест и передвинул на спину, чтобы его незаметно было, и под рубашкой спрятал. Сделал это и в дом вернулся. Стали они снова танцевать. Танцуют они, и ничего Лайош понять не может: принялась вдова его кусать да щекотать. Отступает Лайош от вдовы, к окну раскрытому пятится. Набросилась вдова на цыгана, хочет его повалить, борется с ней Лайош, но никак справиться не может. Совсем из сил выбился, чует, что смерть его подходит. А вдова кричит:

– Здесь умрешь, в доме этом!

Собрал цыган последние силы, оттолкнул вдову, вскочил на окно да как засвистит. Конь в ответ ему заржал. Прыгнул Лайош в седло и поскакал: весь холодный от страха – пот его прошиб. «Ну, – думает, – пронесло!» Оглянулся – что такое? – ночь темная вокруг, а за ним вдова летит, вся в белом, руки длинные, на пальцах когти кривые, чуть-чуть до цыгана не достает. «Смерть моя пришла!» – думает Лайош.

И тут он вспомнил про крест, что висел у него на спине. «А, была – не была!» – подумал Лайош. Осадил он коня на всем скаку, развернулся лицом к ведьме, достал крест из-за спины и перед собой выставил. Видит: никакой ведьмы перед ним нет, только белое облачко плавает.

Под утро рассказал Лайош цыганам, что с ним произошло. А те ему и говорят:

– Надо пойти и спалить тот дом вместе с ведьмой.

Отправились они к дому ведьмы. Искали, искали – ничего не нашли. Словно сгинул этот дом. И старуха, что путь к дому ведьмы указала, тоже куда-то пропала.

104. Как в цыгана нечистая сила вселилась{143}

Было это то ли в 904, то ли в 905 году, когда с японцами воевали. Жил в одной деревне цыганский скрипач по имени Эмиль. Были у него жена Быжия и три взрослых сына. Пришла пора сыновьям на войну идти, а отец отдавать их не хочет. Спрятал Эмиль своих сыновей, а самому деваться некуда – надо на войну собираться. Говорит цыган жене Быжии и старшему сыну:

– Вот что я вам скажу. Вы должны все сделать в точности, если даже это вам не понравится. Если я ровно через год до двенадцати дня не вернусь, а опоздаю хотя бы на минуту, вбейте в меня осиновый кол без всякой жалости. Если не сделаете этого – вся семья погибнет. Тебе, Дьюла, и тебе, Быжия, наказываю – никакой пощады мне не должно быть, если я опоздаю.

А надо сказать, что у цыган двенадцать часов дня и двенадцать часов ночи – одно и то же. Это тот час, когда вся нечистая сила в разгуле. Вот и со снами цыганскими такая же история. Если сны воскресные, понедельничные и вторничные сбываются, если они – в руку, то сбываются только до полудня. Если же до полудня не сбылся сон, то он пустой. В среду, в четверг, пятницу и субботу сон имеет силу целый день.

Вот взял Эмиль свою скрипку и на войну отправился.

Проходит год – нет Эмиля. Всего один день остается, воскресенье. Снится старшему сыну Дьюле, сон, будто отец с войны возвращается, только какой-то странный он: всегда добрым был, а сейчас идет – брови сдвинуты, хмурый.

Наутро вся семья собралась – ждут Эмиля. Вот уже и двенадцать часов пробило, а его все нет. В двенадцать минут первого на дороге пыль заклубилась, а вскоре и топот копыт раздался. Подъезжает Эмиль, слезает с лошади, на детей и внуков не смотрит, а идет в дом, грозный. Быжия шепчет Дьюле:

– Не надо, сынок, сейчас его убивать, при внуках маленьких, потом это сделаем, когда никого не будет. Ты пригляди за ним, Дьюла, а кол осиновый наготове держи.

Зовет Эмиль Быжию на сеновал, а Дьюла следом идет и кол за спиной держит. Полезла Быжия на сеновал. Слышит Дьюла, как они между собой ссорятся. Из-за того сна всю ночь проворочался Дьюла в постели, всю ночь промаялся. А теперь слушал он разговор отца с матерью, слушал и незаметно для себя заснул. До следующего утра проспал Дьюла, а как проснулся, принялся мать кликать. Звал, звал, но никто ему не ответил. Забрался Дьюла на сеновал, а там Быжия мертвая лежит, и на ее шее – красное пятно. Лицо у Быжии белое, всю кровь ее Эмиль выпил. Погоревал Дьюла, а делать нечего – сам во всем виноват.