Пятьдесят лет назад, когда ей шел восемнадцатый год, Антонина Васильевна работала телеграфисткой на станции Дно. Тогда она не была еще замужем и носила девичью фамилию — Кочеткова.

Так нашелся еще один свидетель того, что случилось в последний день февраля тысяча девятьсот семнадцатого года на станции Дно.

Они-то, старики железнодорожники, и рассказали нам историю Зубрилинского тупика.

На станции Дно ходили слухи: в столице — революция, восстали рабочие и солдаты, царь Николай хочет приехать из ставки в Петроград, надеясь утихомирить народ.

Двадцать восьмого февраля (по старому стилю) из Петрограда к прямому проводу вызвали начальника станции Дно Зубрилина. Вызывал начальник движения. К аппарату подошел Иван Иванович Зубрилин.

Начальник движения сообщил, что в Петрограде образовалась новая власть — Совет рабочих депутатов.

— Будьте внимательны! — предупредил он начальника станции. — Передаю телеграмму особой государственной важности.

Это была телеграмма Совета рабочих депутатов.

Совет извещал, что на станцию Дно следует поезд с императором Николаем II. Царь намеревается направиться в Псков, ближе к действующей армии Северного фронта.

Николай хочет при помощи солдат Северного фронта навести «порядок» сначала в столице, а затем и во всей стране.

«Примите меры, загромоздите путь крушением вагонов другого поезда. Этого требует от вас Революция».

Такими словами заканчивалась телеграмма.

«Требует Революция!» — повторил про себя Зубрилин.

Никогда раньше не приходилось ему решать такие задачи.

«Требует Революция! — стучало в голове. — А долг службы?.. А разве начальник движения — не служба?.. Телеграмма-то от него… О новой власти, о Советах, говорил он…»

«Требует Революция, — значит, надо выполнять!» — решил Иван Иванович, отбросив в сторону мысли о том, что каждую минуту жандармы могут схватить его как государственного преступника.

В комнату вошел военный комендант станции Дно полковник Фрейман.

Военный комендант Могилева предупредил Фреймана, что на станцию следуют из ставки императорский и свитский поезда. Полковник пришел к начальнику станции договориться о их встрече.

Зубрилин рассеянно выслушал Фреймана, пообещал срочно подготовить станцию к приему поездов и вместе с ним вышел из помещения.

На перроне они разошлись. Комендант занялся тем, чтобы удалить с платформы и привокзальной площади лишних людей. Зубрилин, не медля ни минуты, приказал надежному составителю взять балластную вертушку, ходившую между станциями Дно — Сольцы — Дно, и быстро подать ее к выездным стрелкам на Бологое.

— Дело строго секретное, — предупредил он. — Никому ни звука!

— Будет выполнено! — ответил составитель и моментально исчез.

Вызвав маневрового машиниста, Иван Иванович долго инструктировал его. Разговор шел вполголоса. Машинист понимающе кивал головой и в заключение сказал те же слова, что незадолго до него произнес составитель;

— Будет выполнено!

…Антонина Васильевна Голашевская, она же Кочеткова, дополнила рассказ Янчука и других стариков интересными подробностями.

Двадцать восьмого февраля она дежурила в аппаратной телеграфа. Аппаратная находилась в здании вокзала. С разъезда Полонка запросили путь для литерных поездов «А» и «В» с императором и его свитой.

Только успела она передать разрешение на выход этих поездов, как в аппаратную вошли дежурный по станции Дно Котов, путеец Братко и еще третий. Его фамилию Антонина Васильевна забыла. Дежурный по станции предложил Кочетковой написать путевку для следования балластного поезда к Полонке.

Антонина Васильевна, или Тося, как называли ее товарищи по работе, считалась решительной девушкой. Выслушав дежурного по станции, она отказалась выполнить приказ.

— На перегон Дно — Полонка уже выдано разрешение литерным поездам. Путь занят! — объяснила Тося.

Братко понял: спорить с ней нет смысла. Он нетерпеливо махнул рукой и сказал Котову, чтобы тот сам заполнил путевку для балластного поезда.

— Зубрилин ждет! Можем опоздать! — заторопил он дежурного.

Взяв чистый бланк, Котов быстро заполнил путевку и тут же подписал ее за себя и за Кочеткову.

С фиктивной путевкой в руках они покинули аппаратную, приказав Тосе не говорить никому, что она здесь видела и слышала.

…Спустя некоторое время на дальнем пути против здания вокзала остановился состав из семи вагонов — балластная вертушка. Машинист первого класса Алексей Суворов держал в руках путевку, вчитываясь в короткие строки документа, значение которого раскрыл ему незадолго до этого его кум — начальник станции Дно.

— Это, Алеша, задание Совета рабочих депутатов Петрограда. Понимаешь? В Петрограде — революция! — сказал Зубрилин, передавая путевку. — У тебя все в порядке?

— В полном, — и машинист приложил руку к козырьку форменной фуражки.

— Бригада знает, на что идет?

— Знает!

— Не подведешь?

— Зря ты, кум, такие слова говоришь, — недовольно пробормотал машинист. — Лучшая бригада на паровозе!

— Как только дежурный даст сигнал, двигайте! Я следом за вами.

Зубрилин пожал руку машинисту, его помощнику и кочегару и быстрым шагом пошел вдоль состава к хвостовому вагону. Там, на тормозной площадке, обстоятельно устраивался плотный, здоровенный дядька в форме со значками кондуктора. Он по-хозяйски, не спеша раскладывал на дощатом полу сено, прикрывая его сверху брезентом.

Увидев, с каким старанием кондуктор готовится к очередному рейсу, Иван Иванович невольно улыбнулся. Замедлив шаг, он подошел к вагону.

— Бойченко! Зря стараешься. Переходи в середину состава!

Тот сурово взглянул на начальника станции и ответил, что по уставу не имеет права уходить с площадки хвостового вагона.

— Так я же тебе разрешаю!

— Не полагается, — отрезал исправный служака.

«Вот неожиданность! — подумал взволнованный таким оборотом дела Иван Иванович. — Как теперь быть? Не раскрывать же ему приказ Совета рабочих депутатов?»

— Слушай, Бойченко! Переходи! Так надо! Понимаешь, надо! — убеждал Зубрилин, боясь, что кто-нибудь из жандармов или шпиков заметит его затянувшуюся беседу с кондуктором.

Бойченко молчал, раздумывая над словами уважаемого им начальника. А Иван Иванович, покраснев от напряжения, соображал, что ему предпринять, чтобы избавить кондуктора от верной гибели.

Через несколько минут следом за вертушкой пойдет паровоз. На полном ходу он врежется в хвостовой вагон балластного поезда. А на тормозной площадке этого вагона сидит человек, честный работяга-железнодорожник. У него жена, дети. Бойченко погибнет, если не перейдет со своей площадки ближе к паровозу.

— Не могу я, Иван Иванович! Служба не велит! — скорбно вздохнул кондуктор.

— Сегодня, брат, служба велит делать то, что я тебе приказываю. Ответ на мне.

Бойченко ударил с досадой носком сапога по сену, проверил прикрепленные позади тормозной площадки сигналы и угрюмо буркнул:

— Ладно. Пойду.

Сорвав с крюка тулуп, он, хмурясь и ворча, направился к середине состава.

Выждав, когда Бойченко отойдет от хвоста состава подальше, Зубрилин помчался в депо. Там уже поджидали его старые друзья — начальник тяги Красовский и его заместитель Шуров.

Братко предупредил их и распорядился подготовить все к приходу Зубрилина.

— Паровоз готов, — сказал Красовский, увидев раскрасневшегося от быстрой ходьбы Ивана Ивановича. — Хоть сейчас в путь.

И, как бы в подтверждение его слов, к воротам депо подошел, пыхтя и фыркая, паровоз с молочно-белыми буквами «ОВ» сбоку.

Иван Иванович поднялся в будку машиниста. Следом за ним туда вошли Красовский и Шуров. Паровоз покатил за ворота депо и возле здания вокзала остановился. Дежурный по станции подал сигнал, и «овечка» двинулась к выходным стрелкам на Бологое.

— План такой, — говорил, волнуясь, Зубрилин, — догоним вертушку и врежемся в хвост. Разобьем два-три вагона, загородим путь. Не то что государь-император, сам сатана со всем адом кромешным не пройдет ни в Дно, ни в Псков. Жди, пока разберут обломки. А то и паровоз сойдет с рельсов. Это дня на два работы, не меньше. Царь не прорвется к Пскову, не доедет до Северного фронта. Только самим спрыгнуть вовремя…