— Вот, видишь! — проказливо улыбнулась Снежана — подглядывали они в ледяное зеркало за детками Зимы. Матушка Зима вчера порывалась вернуться, надрать уши деткам, а Февраля особо наказать, но Снежная отговорила, попросила подождать, интересно же, как себя братцы поведут.

— А и хорош племянничек стал, в разум вошел, вон, как переживает и за зверей, и за людей. Подсоблю я ему чуток, будут его фонарики гореть всю ноченьку. Не переживай, сестрица, справятся они с Деком, старшенький твой, он совсем разумным стал, а вот Февраля накажи, не след под Новый год пакостить!

Мороз вначале и не понял, отчего это его фонарики-огонечки, чисто мотыльки летние за ним летят, перепархивая с елки на елку, видел он мотыльков-то и не раз, а потом догадался, остановился посреди поляны, низко поклонился и громко поблагодарил:

— Благодарствую, тетушка Снежана, за помощь!

Раскатился колокольчиком по притихшему сонному лесу смех и порывом ветра слегка сдвинул шапку Морозову набок.

— Матушка, не серчай, мы все исправим! — добавил Мороз и поспешил дальше, радовало уже одно, мороз заметно ослабел и вдалеке шустро прошмыгнула рыжая хитрунья. Мороз погрозил ей пальцем:

— Косых здоровеньких не трогай, рассержусь!

Лиса только коротенько тявкнула. Так за делом, негромко напевая, обходил Мороз-воевода свои владенья, где подправит шапку снеговую на елях, где, наоборот, стряхнет лишний снег, который заставлял деревья стонать от его тяжести. Осматривал кустики и березки, сдвигал под высоченные сосны и ёлки большие кучи снега, чтобы зверью можно было бежать по своим делам, не проваливаясь глубоко в снег и не попадая в глубокие сугробы. И пришла ему в голову мысль — нарядить в лесу красавицу елочку, пусть зверье порадуется, поскачет вокруг неё. Видел он у людей такие красивые елочки, и вокруг них радостных детишек и взрослых.

Весь месяц мачеха усиленно подливала капельки, ожидаючи скорого разрешения проблемы — долг Анфиму все возрастал, как и их с Марфушкой аппетиты.

— И чево кобенится Наська?? — шумно, со свистом прихлебывая чай из блюдца, возмущалась Марфутка. — Такой видный мущщина вниманье свое на неё, тощУю обратил, хотя завсегда сказывает — любит он сдобных, вот как я, впример. Но не свезло — батюшка Ставр только Наське родной, она первейшая наследница. Мне бы таки деньжищи, я бы — ух!

— Не ори, дура! — цыкала на неё Маланья, да разве остановишь хвастовство.

— Маменька, какую я давеча шубу увидела, так вот в глазоньках и стоит — длинная, до полу, и не сукном, а, кажись, бархатом крытая, спать навовсе и не смогла вчерась!!

Убиравшая тарелки прислуга Глашка враз опустила голову, уж кому-кому, а ей-то ведомо, как Марфутка «глаз не смыкала», храпела аж до первого этажа было слышно.

Настёна, частенько пропадавшая в конторе у Силы, не слышала этих речей, а мачеха с дочкой, нисколько не стесняясь прислуги, делили, кажется, уже вот-вот сваливающееся на них наследство.

— Никак не возьму в толк, — пересказывая все эти разговоры, удивлялась Глаша, — ведь Анфима все знают жадюгой, коих свет не видывал, отчего ж они так-то вот думают? Ведь тетка Граня, жена его помёршая, вон, какая бойкая была и то в крытой шубе не хаживала?

Глаша, выросшая вместе с Настёнкой, оберегала как могла её, ведь они были настоящими подружками. Не вступись тогда Настенка за Глашу — быть бы ей женой постылого прыщавого приятеля Анфима — Апполинария. Вот и приметила зоркая прислуга — капает в чашку Настёнину Маланья что-то, для чего — непонятно, сказала тут же подружке, надо было упредить. Настёна призадумалась, понятно же — раз не действуют эти капли, жирный старикан и полностью попавшая под его влияние Маланья на этом не успокоятся.

Да тут как раз и подвернись случай — знать, там наверху так рассудили.

Марфутка пожадничала, переела соленого леща, и напала на неё дикая жажда. Опустошила графин с морсом, выпила свою большую кружку чая, и вот надо такому случиться… Настёну отвлекла мачеха, позвавши показать чашку, расколотую этой нескладехой Глашкой. Давно хотела Маланья выгнать Глашку, да Настёна мешала

Пока они там разбирались, Марфутка возьми и выпей нетронутый чай для Наськи.

Маланья, распаленная руганью, совсем и не заметила этого, Марфутка поначалу вела себя как обычно, сидела на диванчике и плевала в горсть шелуху от семечек.

— Жарковато мне, маманя. Пойду-ка я капот надену, дыхать нечем в платье-то.

— Глашка, пошли, расстегнешь мне пугвовки!

Настена уже давно сидела в батюшкином кабинете с книжкой, забравшись с ногами в его кресло, оно, казалось, хранило тепло его рук и запах — смесь табака и любимого им одеколона. Порой, зачитавшись, она и задремывала в нем, и снился ей в такие минуты батюшка, с нежностью и любовью смотревший на неё.

Маланья пошла на кухню, посмотреть, что осталось из еды, Марфутка, переодевшись в капот и зевая во весь рот, заглянула к ней:

— Мамань, чего бы перкусить-то?

— Да только что из-за стола, пары часов и не прошло? Куда в тебя лезет, совсем как бочка становишься??

— Мамань, ну хочется!! — заныла Марфутка.

Маланья полезла в шакпчик, вытащила несколько печенюшек:

— На вот, остальные не дам. Анфим обещался завтра зайти!

И не поняла она, отчего враз встрепенулась дочка, не знала она, что имя Анфима стало как спусковой крючок у ружья.

— Я щас!

Дочка, забыв про печенья, рванулась куда-то в комнаты. Не обратила особо внимания на это маманя, не до того ей было, усердно перемеряла гречу, проверяла все продукты — мало ли, кухарка украла сколько-то. Все было в порядке, удовлетворенная Маланья по привычке пошла в спальню к дитятку, полюбоваться на спящую, а её там и не оказалось.

— Глаш, Глашка! Где Марфутка?

Из комнаты прислуги выглянула заспанная Глаша.

— Не знаю, я помогла ей платье снять, она капот накинула, взяла семки, пошла вниз, а я спать легла. Может, она к Настёнке завалилась?

Проверили все — Марфутки нигде не было, потом до Маланьи дошло, нет крытой шубы Марфуткиной, знать, куда-то ушла… такого в жизни не было, потемну Марфутка никогда никуда и не ходила.

И тут, как молния, сверкнула догадка — дочка сильно хотела пить, после соленого леща, а гадкая падчерица выскочила из столовой Глашку свою защищать, не притронувшись к своему чаю.

— Охти мне! Батюшки светы! Это ведь Марфутка к нему побегла, к Анфиму!!

Едва попав руками в рукава, накинув какой-то старый плат, в домашних туфлях побегла по снегу на соседнюю улочку, к Анфиму, истово молясь про себя, чтобы ничего не случилось. Да не услышал её Боженька, знать, отвлекся на другие дела.

Анфим по вторникам вечерком сиживал с Апполинарием у себя в кабинете, попивали они винцо, вели разные разговоры и играли по-маленькой в картишки. Не было у них другой кумпании, сторонились двух хитрованцев в городе-то, вот и встречались они у Анфима раз в неделю.

Растрепанная, взопревшая от быстрого бега Марфутка, не обращая никакого внимания на Аполошку, ринулась к заметно подвыпившему Анфиму:

— Сокол мой ясный, как я без тебя столь времени жила!!

Она с неожиданной для себя ловкостью просто-напросто запрыгнула на Анфима, лихорадочно нацеловывая его лицо, тут же полезла расстегивать дальше его рубаху.

Будь Анфим трезвым, ничего бы и не случилось, а тут винцо в голову ударило, деваха сдобная, сама на колени залезла, просит-приговаривает, чтобы он её полюбил, потушил пожар внутре!

Теперь уже Анфим не удержался, задрал её капот, а под ним только одни панталоны и имеются. Будь она опять же в платье, может, и остыл бы Анфим, но вот сию секунду ударило ему в голову похотливое желанье. Они не видели и не слышали никого, торопливо срывая с себя остатки одежек. Аполошка жадно глядел на них, нисколько не стесняющихся его, и с трудом сглатывал — ему до смерти хотелось вот также, прижаться бы к пышному заду Марфутки, и ощупать всю эту сдобу (ага, выставляла себя скромницей!!), да и помочь Анфиму потушить пожар в девице.