Юноша видел сейчас перед собой лишь бешеные глаза вражины, его перекошенное от ненависти лицо с приоткрытым в злобной гримасе ртом, с которого стекала слюна… и, поскольку сволочуга оказался сверху, капала прямо на лицо Лешке. Холодные пальцы все сильней сдавливали горло, юноша захрипел, перед глазами его поплыли сверкающие цветные круги…

– Ах ты, собака!

Собравшись с духом, Лешка отпустил шею соперника и изо всех сил треснул ему по ушам. Враг завопил, откинулся…

– Молодец! – присев на корточки, похвалил Фариз Абдул. – Я думал – ты сдашься. А теперь – цыц! Все! Мне вовсе не с руки, чтоб вы появились на рынке исцарапанные и в синяках. Не вздумайте продолжать драку… Впрочем, я все равно велю всех на ночь связать.

На следующий день они подошли к большому валу, сложенному из серых камней и перекрывавшему узкий перешеек. Караван Фариза Абдула без всяких проволочек миновал огромные, обитые медью ворота и, выйдя на равнину, последовал дальше. Куда? О том знал лишь сам работорговец и его особо приближенные слуги. Лешка оглянулся и тут же зажмурился – в сияющей меди ворот отражалось солнце.

Сильно пахло морем и пахучими травами. Порывом соленого ветра в глаза юноши метнуло песок. Лешка зажмурился и едва не споткнулся, однако все ж удержал равновесие – лишь звякнули цепи. Хозяин, купец Фариз Абдул, оглянулся, сидя в седле, и недовольно скривился – ему были нужны сильные и выносливые рабы, а не те, которые спотыкаются. Здоровенный надсмотрщик, подскакав к юноше, в ожидании приказа выхватил плеть… Купец поморщился – и надсмотрщик, ударив плетью коня, поскакал в конец каравана.

А под ногами стелилась все та же степь, лишь трава постепенно становилась гуще, да все чаще попадались заросли алого дикого мака.

«Наркоманам бы тут понравилось», – ни к селу ни к городу подумал Лешка и почему‑то улыбнулся.

Впереди, за низенькими раскидистыми деревьями, синели горы. Далеко ли до них было, близко ли – Лешка так и не смог определить, одно он знал точно – за этими горами должно быть море. Впрочем, до гор невольничий караван так и не дошел, остановился на развилке дорог. Справа тянулась степь, а слева угадывались очертания какого‑то большого города с белеными домиками и башнями. Несколько всадников в треугольных меховых шапках приблизились к главе каравана, приветствовав его грубыми гортанными голосами. Фариз Абдул что‑то ответил, засмеялся и, обернувшись к слуге, махнул рукой. Слуга с поклоном передал всадникам несколько блестящих монет и те удалились, обнажив в улыбках белые зубы.

– Что это за город? – Лешка обернулся к закованному в цепи соседу – угрюмому мужику, в последнее время еле волочащему ноги.

Вместо ответа тот лишь качнул головой.

Не знает… Лешка посмотрел вокруг – у кого бы узнать? Хотя, в общем, какая разница?

Судя по всему, это и был конец пути. Невольников хорошо покормили и, разделив на небольшие группы, разместили у самых повозок, натянув сверху пологи от солнца.

– Отдыхайте, – ухмыльнувшись, распорядился Фариз и, погладив бороду, добавил: – Набирайтесь сил.

Как только пленники улеглись в траву, почти всех их сморил тяжелый сон. Лешка тоже заснул и проснулся лишь от громких криков надсмотрщиков.

– Подъем, подъем, собаки! – орали те, размахивая плетьми, однако никого не били, опасаясь испортить внешний вид товара.

В багровом свете восходящего солнца город казался окрашенным кровью, лишь кое‑где поблескивали золотом крыши. Длинные тени башен протянулись далеко‑далеко, словно жадные щупальца гигантского осьминога. Словно старались дотянуться до каравана, ухватить зазевавшихся рабов, утащить их в свое ненасытное чрево. Однако никого не нужно было хватать, караван и так шел в город.

– Кырк‑Ор, – обернувшись, Фариз Абдул горделиво указал плеткой на город. – Кючюк‑Мухаммед… Кючюк…

Он неожиданно скривился и сплюнул, да и последние слова произнес таким тоном, словно подзывал сторожевого пса или прогонял свинью.

Кючюк‑Мухаммед… Так, вероятно, зовут правителя. Как бы сказал Дюшка – «Кучук‑Махмет‑царь».

А Фариз царя, кажется, не очень любит… Такое впечатление.

Город просыпался, голосил пронзительными воплями, услыхав которые, надсмотрщики во главе с купцом вмиг попрыгали с коней и, достав коврики, принялись молиться.

– Алла илаху Алла‑а‑а‑а…

Фариз Абдул, впрочем, не молился на улице, а вместе с особо приближенными, сняв башмаки, зашел в красивое, украшенное нарядным бирюзовым куполом здание, по обеим сторонам которого высились две башни, напоминающие стоящие на боевом взводе ракеты. Скорее всего – местная церковь. Как ее там? Мечеть, во!

Вблизи город показался Лешке вовсе не таким большим, как снаружи. Убогонький, можно сказать, был городок – несколько красивых зданий, мечети, а остальное – все заборы, заборы, заборы. Разные – из плоских серых камней, из белого известняка, даже кирпичные, только деревянных не имелось, вообще, Лешка давно приметил – дерево здесь было в дефиците. Заборы и хижины. Люди одеты кое‑как – в обносках, словно нищие. А может, это и есть нищие? Сейчас начнут попрошайничать. Хотя… Вот этот вот смуглый парень с большим кувшином – явно продавец воды, а вон тот, с корзиной – лепешечник, а тот – торговец фруктами. Что у него там, за спиной? Лешка повел носом – судя по запаху, яблоки или груши.

Молитва окончилась, так же внезапно, как и началась. Вскочив на ноги, охранники свернули коврики, из мечети вышел Фариз со свитой. Тронулись дальше – по узеньким кривым улочкам, мимо высоких глухих оград. Любопытные мальчишки – полуголые и грязные – словно стая собак, бежали за караваном, крича и кидая камни. Ругаясь, надсмотрщики отгоняли их плетками – еще попортят товар. Улочки то сужались, то расширялись, а местами вообще превращались в лестницы. Наконец, сузившись в очередной раз так, что едва пройти, они вывели караван на большую площадь, окруженную белеными двухэтажными зданиями. Кое‑где над площадью были натянуты разноцветные пологи, под которыми разложили свои товары торговцы. Слепила глаза золотая посуда, рядом продавали дорогое оружие – круглые щиты, сабли, остроконечные шлемы, за оружейным рядом виднелись разноцветные ткани. Впрочем, дорогого товара было немного, в основном продавали глиняные горшки и плошки, виноград, инжир, яблоки, еще какие‑то диковинные фрукты, или, может, ягоды, тонкие лепешки, мясо. Несмотря на ранний час, рынок уже кишел покупателями: они азартно торговались с продавцами, бурно спорили, смеялись, ругались, дрались. На широких помостах под балдахинами пили чай… или какой другой напиток, Лешка точно не сказал бы.

Расталкивая толпу, охранники вывели караван на окраины рынка, туда, где продавали коров, баранов, коз.

– Ну, правильно, – грустно усмехнулся юноша. – И нас туда же… Тоже – скот.

Он сплюнул под ноги и едва не упал, споткнувшись о дышло какой‑то телеги… Нет, это была арба, которую надсмотрщики тут же убрали с дороги, опрокидывая вместе с грузом горшков.

– Вах! Вах! Шайтан! – закричал, заругался плюгавенький человечишко с узеньким сморщенным личиком – видать, хозяин арбы.

Кто‑то из надсмотрщиков небрежно толкнул его в грудь – мол, убирайся с дороги, да поскорей. Отлетев в сторону, плюгавец заплакал, заблажил, закричал тягуче:

– У‑у‑у, шайтан, у‑у‑у!

Окружавшие его торговцы скотом злорадно захохотали.

Невольников загнали в большой сарай – так же, строго по группам – мужики, женщины, дети. Мужиков – включая и Лешку – оказалось мало, всего‑то десятка полтора человек, их отвели в дальний угол, видать, приберегали напоследок. Здесь же, на небольшой наковальне расковывали цепи.

Первыми на торги вывели детей, точнее сказать – подростков лет по двенадцати‑тринадцати, более младшие, похоже, просто не выдержали пути, усеяв трупами долгий работорговый путь. Подростков распродали быстро – как видно, Фариз не жадничал, уступал цену. Вообще, работорговец произвел на Лешку вполне благоприятное впечатление – человек как человек, вовсе даже не злой и не вспыльчивый, наоборот, обходительный даже. Только вот профессия у него такая – людьми торговать, как какими‑нибудь быками или баранами. Уважаемая, судя по всему, профессия.