– Здесь обычно купаются только маленькие дети! Ого! Лешка сконфуженно поднял голову, увидав перед собой всех троих девушек. Мокрые после купания, золотистые волосы Ксанфии шевелились от нежного дуновения ветерка, синие глаза смотрели с любопытством и легкой насмешкой, пухлые розовые губы разошлись в улыбке:

– Кажется, я тебя знаю!

– Конечно, – Лешка так и сидел в воде, – не вылезешь ведь на берег перед девчонками – голым.

– О, да это твой знакомый? – расхохотались остальные девчонки.

Они были, конечно, не такими красивыми, как Ксанфия – а, может, это просто юноше так казалось, – но все же довольно привлекательными – чернокудрые, темноглазые, смуглые, одна чуть помладше другой, обе чем‑то похожи – наверное, сестры.

– Ты плохо плаваешь? – хихикнув, осведомилась младшая.

Лешка улыбнулся:

– Некому было научить. Вы ведь не станете?

– Не станем? – хохотнув, Ксанфия независимо повела плечом и, обернувшись, подмигнула подружкам. – Ну, что девушки, покажем ему, как нужно плавать?

– Запросто! – решительно бросила хохотушка и первой стащила с себя тунику, обнажив тонкое, еще совсем девичье тело.

То же самое сделала и та, что постарше, а за нею – и Ксанфия!

Лешка не поверил своим глазам – три обнаженные красавицы обступили его и, схватив за руки, потащили в море.

– Эй, эй, не так быстро! – забеспокоился парень. – Я ведь предупреждал, что плохо плаваю.

– Вот мы тебя и поучим!

Расхохотавшись, девчонки завели юношу в воду примерно по грудь и принялись нырять и брызгаться. Ксанфия! Ее тронутое золотистым загаром тело оказалось под стать лицу – таким же красивым. Тонкая талия, грудь с пухлыми небольшими сосками, стройные изящные бедра…

– Ой, девушки! А он, кажется, покраснел!

Покраснеешь тут.

– А давайте играть в догонялки, – предложила юная хохотушка и шлепнула Лешку по плечу. – Тебе водить!

– Как же, поймаешь вас!

Впрочем, Лешка и не думал отказываться – только дурак отказался бы половить в теплой морской воде голых красоток. Набрав в грудь воздуха, плашмя бросился в набежавшую волну, заколотил руками… Уж, конечно, девушки ему не давались – они‑то плавали, как русалки. Хотя… Очередной раз отдышавшись, Лешка вдруг обнаружил недалеко от себя Ксанфию… Нырнул… Обхватил руками тугие бедра…

– Смотрите‑ка! Поймал, поймал! – подплыв ближе, девчонки подняли целую тучу брызг.

Лешка стоял, чувствуя кожей напрягшуюся грудь девушки, крепко ухватил руками ее тонкий стан…

– Ты красивый юноша… И, кажется, неплохой человек, – Ксанфия улыбнулась и, крепко поцеловал парня в губы, резко нырнула в сторону.

– Ага! Чем это вы там занимаетесь? – хохотали подружки.

Вынырнув, Ксанфия посмотрела на небо:

– А не пора ли нам домой, девушки?

– Да, пойдем… Вон, уже сумерки, – послушно кивнули смуглянки. – Лекса, мы сейчас выйдем – ты не подсматривай!

– Да нужно мне…

Как они его назвали? Лекса… Так же, как Владос с Георгием. Ну да, сокращенно – от Алексея. Не Лешка а Лекса… Тоже ничего.

Сестры – они и в самом деле оказались сестрами, старшую звали Платонида, а младшую – Софья – поехали домой в своей коляске, желто‑голубой, запряженной черной низкорослой лошадкой, Ксанфия с Лешкой – в белой, лаковой – держались позади, рядом.

Сестры жили совсем близко от гавани, неподалеку от церкви Хора и монастыря. Большой трехэтажный дом, подсвеченный изящными светильниками вход – да, тоже далеко не бедная семейка. Девушки попрощались:

– Доброй ночи, Ксанфия… И тебе, Лекса!

– И вам доброй ночи!

Ксанфия тронула поводья:

– Тебе куда?

– Где выпустишь, там и слезу, – улыбнулся Лешка.

– И все‑таки?

– Далеко, у Пятибашенных ворот, это почти через весь город.

– Да, не близко, – кивнула девушка. – И все же – поедем. Мой дом, кстати, от твоего недалеко – у форума Аркадия, так что – почти по пути, – девушка улыбнулась и подогнала лошадь. – Н‑но, Деметра!

На фоне массивных Адрионапольских ворот, позолоченных последними лучами зашедшего солнца, виднелись купола церкви Хора. Один, два, три…

– Их шесть, не считай, – повернув голову, негромко произнесла Ксанфия. – Я, кстати, давно поняла, что ты не местный.

– Слишком растягиваю слова?

– Да. И некоторые произносишь как‑то странно. Откуда ты?

– Меня называют Пафлагонцем, – промолвил юноша, прислушиваясь к стуку копыт. – Но это не так – я русский.

– Русский?! Вот здорово! У нас в гостях были русские паломники – им очень понравилась и Святая София, и церковь Хора – особенно, конечно, мозаики и фрески. Ты, конечно, слыхал про Федора Метохита?

– Нет, – Лешка не стал врать, почему‑то вот не хотелось сейчас…

– Как? – девушка округлила глаза. – Это же великий ученый, поэт, монах! Он жил и творил в монастыре Хора – основал там огромную библиотеку, украсил церковь мозаиками, знаменитыми на весь христианский мир! «Мария и Иосиф перед проконсулом Квирином» – не видел, что ли?

Лешка сгорал от стыда – не первый раз его уже упрекали в невежестве, его, человека двадцать первого века! Впрочем, а что он видел‑то, кроме тракторов и сельхозмашин? Да и вообще, что видели и что знали его сверстники где‑нибудь в провинции, да и не только. Много ли молодых – да и не обязательно молодых – москвичей или петербуржцев знают, где находится церковь Хора? Да и просто – что такое фрески, мозаика… Лешка покачал головой – тупые, блин, гоблины! А сам‑то он кто?

– А почему такое название – Хора? – юноша ловко перевел разговор в несколько иную плоскость.

– Хора – это одно из восхвалений Господа нашего Иисуса Христа и Матери Божией! – положив вожжи на край сиденья, Ксанфия перекрестилась. – Правда, некоторые полагают, что «Хора» – просто означает «место, расположенное за городом». Не знаю.

– Ага! – уколол Лешка. – Вот, и ты не знаешь! Куда уж мне, простому трактористу и пэтэушнику.

– Кому?

– Ну, провинциалу.

Девушка неожиданно улыбнулась:

– Твоя беда легко поправима. Лекса! Ведь ты хочешь стать знающим и умеющим подать себя в обществе человеком?

– Конечно, хочу… – Ладонь юноши словно бы ненароком накрыла девичью руку.

Коляска как раз въехала в тень одного из церковных притворов… и Лешка, набравшись храбрости, поцеловал девушку в губы… И целовал долго – долго, пока предоставленная сама себе лошадь не вывезла коляску на людную площадь.

– Слушай, – тяжело дыша, негромко произнесла Ксанфия. – Давай поедем… тут, в одно место… Немедленно! Сейчас!

Лешкины возражения во внимание не принимались, да и не очень‑то он возражал, так, для порядка. Девчонка, словно осатанев, погнала коляску, не обращая внимания на выскакивающих из‑под копыт и колес прохожих, выкрикивающих гнусные ругательства вслед несущемуся экипажу. Ну, не девчонка – чисто Шумахер! Лешка даже опасаться стал – как бы не перевернулись, ведь могли, могли…

Наконец, коляска, замедлив ход, въехала в какую‑то подворотню и остановилась напротив глухого забора, выкрашенного побелкой. В заборе зияла узкая дверца, увитая густым зеленым плющом.

– Подожди, – оглянувшись по сторонам, Ксанфия подбежала к калитке и несколько раз стукнула в нее кулаком.

Немного выждала. Затем постучала еще. Дверца наконец отворилась, правда, не до конца, нараспашку, а слегка, чуть‑чуть… Что‑то кому‑то сказав, Ксанфия обернулась и жестом позвала юношу – иди, мол.

Пожав плечами, Лешка вылез из коляски и протиснулся в калитку вслед за девушкой. Они оказались в обширном саду с оливковыми деревьями, грушами, яблонями, виноградом и еще какими‑то деревьями и цветами. По неширокой аллейке, указывая дорогу, шагал привратник – лысый темноглазый старик, судя по гладкому подбородку и тоненькому голосу – евнух.

– Сюда, госпожа! – пропищал он, подойдя к опоясывающей обширный особняк галерее.

– Я заплачу чуть позже, – Ксанфия нервно закусила губу.

Старик поклонился:

– О, не стоит и беспокоиться. Проходите.

Влюбленные – наверное, уже можно было их так называть – оказались в полутемной гостиной и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в комнату, довольно обширную и темную… Лешка вдруг отпрянул, сбоку явно кто‑то стоял!