– Бей, бей его, сволочугу!

– Сзади, сзади!

– Ах, ты кусаться?!

– Леонидис, пригн‑и‑и‑ись!

– У‑у‑у! Сволочи, всю бочину отбили!

– Это тебе еще мало!

Вдруг, буквально на какие‑то секунды, все затихло – протокуратор Андроник Калла в сопровождении слуг покидал залу, возмущенно поджав губы.

Ему – пожалуй, единственному – удалось уйти просто так. Остальным же…

Немного поостыв, драка возобновилась с новой силой!

Дерущиеся добрались уже до тех, кто просто сидел, неспешно потягивая вино.

– Ты чего расселся, а? '

– Да вот, пью… Никого не трогаю.

– Я всегда знал, что ты не наш! На! Получи‑ка в ухо!

Бух!

Сидевший кубарем полетел со скамейки. Отлежался, пришел в себя, озлился… И, схватив в руку валявшийся на полу погнутый медный кувшин, с яростным ревом бросился на обидчика:

– Убью‑у‑у‑у!!!

А на улице было так чудесно, так мило, так хорошо и тихо! В бархатно‑черном небе мягко светила…

Глава 19Май – июнь 1440 г. КонстантинопольУЗИЛИЩЕ

Придите, здесь вас ждет гостеприимный кров.

Федор Студит. «Монастырская гостиница»

..Луна.

– Ну? – судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. – Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку – целое побоище! Псы‑крестоносцы – и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь – двадцать восемь! – фужеров. Да не каких‑нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?

Лешка понурился.

– Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, – удрученно покачав головой, продолжал чиновник. – А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще – зубами?

– Зубами? – юноша поднял голову с большим розовато‑бордово‑коричневым синяком под левым глазом. – Не, зубами – это не я!

– А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…

– А чести я их, случайно, девичьей не лишил?

– С этим еще не разобрались, – серьезно ответил чиновник.

Лешка неожиданно засмеялся – уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.

– Ты что смеешься‑то? – судейский удивился. – Плакать надо!

– А часовню я случайно не разваливал?

– Часовню?! – с какой‑то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. – Я так и знал, что это – тоже твоих рук дело! А говорили – турки, турки… Какие турки – когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.

Лешка сидел, словно в прострации – и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?

– Ну, иди пока в камеру, – следователь махнул рукой. – Посиди, подумай.

– О чем думать‑то?

– О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!

– Господи! – Лешка схватился за голову. – Противни‑то мне зачем понадобились?

– Вот уж этого не знаю, – пожал плечами чиновник. – Сиди, вспоминай.

А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас – было это иль не было?

Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.

Ну вот, докатился… Верней – докатался. Вот уж поистине правду говорят – от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень‑то тут удобно – ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.

Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:

– Поднимайся. Идем.

– Куда?

– Увидишь.

Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.

Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.

– Стой! – его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…

И где же вчерашний следователь?

– Заходи.

Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой‑то лысеющий усатый чиновник в темно‑коричневой далматике – нет, не следователь, другой.

Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:

– Алексей!

Лешка заморгал глазами от радости:

– Владос! Георгий! Вы как здесь?!

– Благодаря милости господина куратора, – оба разом поклонились усатому.

– У вас время только до восхода солнца, – потеребив усы, напомнил тот. – Говорите быстрее.

– Хорошо, – Владос повернулся к Лешке: – Так вот, пока ничего не спрашивай, слушай…

Юноша слушал, время от времени кивая головою. Оказывается, виновником столь крутых изменений в его судьбе оказалась не столько драка, хотя и она имела место, а гнусные происки избалованного сыночка столичного протопроедра Герасима, настрочившего обстоятельнейший донос в канцелярию автократора – базилевса, в котором, кроме драки, обвинял неосторожного юношу во всех грехах, какие только смог выдумать. Нельзя сказать, чтоб Лешка сильно удивился сему известию. Герасим… Ну, кому еще? Разве что, Никифору Макриту? А вот бы их стравить!

– Неплохая идея, – засмеялся Владос. – Обязательно стравим. Но сейчас пока не о том надобно думать – как тебя отсюда вызволить, вот вопрос!

– Да уж, – покосившись на занимавшегося своими делами куратора, Лешка махнул рукой. – Представляете, обвиняют черт знает в чем – и на полном серьезе!!

– Это неважно, – покачал головой Георгий. – То есть неважно в твоем случае. Видишь ли, у протопроедра хватит возможностей продавить любое решение… Нет, нет, о казни речь не идет, но долгосрочная каторга – тоже вещь малоприятная. Эх, хорошо бы тебе скрыться из города хотя бы на полгода. За это время много воды утечет, и много чего изменится.

– Как же мне отсюда уехать? – недоуменно переспросил Лешка. – Ведь тюрьма!

Он опасливо оглянулся на тюремного куратора, но тот даже усом не шевельнул. Сидел себе, читал какие‑то свитки, да время от времени делал в них пометки, обмакивая остро заточенное перо в яшмовую чернильницу.

– О том подумаем, – ободряюще улыбнулся Владос. – Ведь с тобой‑то мы свиделись, а это, я скажу, не так‑то просто! Кстати, привет тебе от всех ваших – через старика тавуллярия. Хорошо о тебе отзываются, добрая, говорят, драка, хорошо повеселились!

– Как вы узнали, что я здесь?

Георгий улыбнулся:

– Помогла некая дева… кстати, тебе знакомая.

– Ксанфия?!

– Тсс! Никаких имен.

– Но она ж вас не знает!

– Зато знает, где ты живешь. Вернее – нашла. Ну а дальше уж мы взялись…

Усатый тюремный чиновник вдруг оторвался от своих бумаг и важно сказал:

– Время!

– Да – да, – спохватились Владос с Георгием. Послушник мягко улыбнулся:

– Увы, Алексий, но мы вынуждены уйти. Не падай духом и надейся не только на Господа! Мы еще свидимся, ну а пока – прощай.

– До свидания, – улыбнулся Лешка. – До скорого свидания, друзья!

Когда он вернулся в свою камеру, сквозь решетчатое окно уже виднелись золотящие утренние облака лучи – первые лучи восходящего солнца. Лешка прижался спиною к стене и задумался. И в самом деле – было над чем подумать.

Правда, не дали – подсадили еще одного узника, высокого крепкого парня на вид чуть постарше Лешки.

– Фирс, – сразу представился он. – Как здесь соломка, мягкая?

– Да я б не сказал, – Лешка вполне искренне улыбнулся – ему и в самом деле понравился нежданный сосед – вроде ничего себе парень, веселый.