Она оказалась дома быстрее, чем ожидала. Страх, грозящий перерасти в панику приходилось вкладывать в физическую нагрузку, что бы он не прорвался наружу истерикой. По-правде сказать, это место не было ее домом. Скорее это было убежище от внешнего мира. Здесь она и ее наставник отдыхали, пережидали день, занимались теоретическими уроками. Дома, в обычном понимании этого слова, у нее не было никогда. Даже если и был, это было столь давно, что она даже не помнила себя в то время.

Наставник заменил ей маму и папу, учителей и подружек. Он передавал ей все свои знания, приобретенный многолетний опыт. Он словно готовил ее к чему-то, но к чему, ей так и не суждено теперь узнать. Еженощные тренировки выматывали ее. Она знала город, как свои пять пальцев. Все крыши были досконально изучены. Некоторые дома богатых мануфактурщиков, она знала лучше самих хозяев. Она иногда наблюдала за их жизнью через окна, и знала немало секретов, за которые одни могли щедро заплатить, а другие даже убить.

Она боялась напрямую задавать вопросы, но понимала, что ночные вылазки совершаются не просто так. Ее наставник был суровым человеком. Нет, он никогда не обращался с ней жестоко и не обижал. Но тяжелые тренировки и непонятные уроки были бесконечными. Он добивался от нее идеального исполнения, и только потом переходил к следующему элементу. Но как бы она не старалась, никогда не слышала похвалы. Лишь недовольное кряхтенье, насмешливое фырканье и уточнения, где нужно поднажать, и над чем следует усерднее поработать.

Она находилась в заброшенном доме, где по слухам обитали привидения, но чувствовала себя здесь как нигде безопасно. Она даже позволила себе расслабиться и разрыдалась в голос. Раньше ей это делать было строжайше запрещено. Сейчас же укорять ее было некому, и все тяжести жизни в купе с событиями последнего дня прорвались наружу соленым потоком.

Выплакавшись, она к собственному удивлению почувствовала облегчение. В нынешнем положении были ведь и плюсы. Она, наконец, свободна и может отправиться, куда захочет, делать, что захочет. Завести друзей, собственный дом, а когда-нибудь, может, и семью. Внезапная радость предала сил. Она тщательно обыскала убежище. Но если тайники здесь и были, то очень искусные и незаметные даже ее опытному глазу. Она не огорчилась, ведь ее способности можно было применить и в другом доме. В одном она была уверена точно, бедствовать ей не придется. Собрав вещи, представляющие хоть какую-то ценность, она вышла в ночь. Оставаться долго на одном месте было опасно. Она не знала от чего бежит, но чувствовала острую необходимость в этом. Враги ее наставника могли знать о ее существовании или узнают об этом, лишь только отыщут их дом. Тогда уж они точно бросятся на ее поиски. Она шагала по мостовой и в памяти всплывали места, где можно было остановиться ненадолго. Таких мест было не мало, о некоторых не знал даже ее наставник. Когда-то обнаружив их, она решила не рассказывать учителю, и теперь это был ее запасной план. Но туда она собиралась наведаться лишь в крайнем случае.

Сейчас, сидя на роскошном хоть и старом диване и сжавшись в комочек, она размышляла о своем будущем. Она была совершенно одна в большом, изученном до мелочей, но совершенно чужом городе. И вдруг такая тоска навалилась на ее хрупкие плечи. Наставник был единственным человеком, заботившимся о ней. Может он никогда и не выказывал ей своих чувств, но ведь они были, наверняка были. Он за всю жизнь не сказал ей ни единого ласкового слова, но ведь это ничего не значило. Он ведь все равно по-своему любил ее. Она очень надеялась, что любил. Как бы она ни старалась, что бы ни делала, никогда не могла добиться его одобрения. Но может, это было лишь от того, что она плохо старается. Может, она просто неумеха, и ей никогда не стать такой, каковой он мечтает ее увидеть. Почему же он не мог хотя бы изредка похвалить ее или просто улыбнуться? Тогда ей было бы намного легче. Ей всегда так не хватало ласки и нежности в этом мире. И сейчас в этом холодном пустом доме тоска по простой человеческой теплоте нахлынула на нее как никогда сильно, заставляя ее тщедушное тельце вздрагивать от новых рыданий.

***

Софи проснулась в холодном поту. Давно, очень давно она не вспоминала годы своей юности. Она словно вычеркнула их из своей памяти. До последнего времени ей даже успешно удавалось делать вид, что она из благополучной состоятельной семьи, с любящими родителями и кучей родственников. Иногда она даже сама верила в эту сказку. Почему же именно сейчас и здесь эта холодная тоска снова вернулась к ней? Так жадно захотелось чьей-то любви и тепла.

Девушка продолжала не подвижно лежать, но жесткий комок, подкативший к горлу, не давал ей больше заснуть. Она, продолжая делать вид, что спит, огляделась. Вокруг лагеря все было спокойно. Похрапывал Льюис, Арчи скрутился клубочком почти у самых ее ног. В этот момент ей стало безумно жаль этого уличного мальчишку, так напоминавшего ей ту девчонку из беспокойного сна.

Софи перевела взгляд на небо. На нее смотрели миллионами сверкающих глаз далекие звезды. Их было очень много, и каждая звезда казалась ярче и больше предыдущей. Раньше люди считали их богами. Но они оставались таким же далекими, холодными и равнодушными к ее проблемам, как и простые смертные, поэтому Софи никогда не верила в эти сказки. Она еще долго лежала, всматриваясь в глубину ночного неба, пока снова смогла уснуть.

***

Мокрый снег сыпал с неба рваными клочьями. Но достигая мостовой, они тут же превращались в грязное месиво. Лишь кое-где на узких подоконника да на крышах редели белоснежные полянки.

Он шел, сгорбившись, пряча лицо от снега в потертом капюшоне. Ноги его увязали в грязи, сдобренной влагой. Было заметно, что передвигаться ему очень тяжело, но он упорно шел вперед. В сапогах хлюпало, и он почти вовсе не чувствовал, занемевших ног. Пальцы рук были сжаты в кулаки в дырявых карманах, но теплее им от этого не было. Они так замерзли, что уже почти не слушались его.

Он брел, сам не зная, куда и зачем. Ни дома, ни семьи, ни денег, ни надежды на лучшее будущее у него не было. Погода была прескверной, но даже место для ночевки сегодня ему отыскать не удалось, поэтому приходилось идти вперед, только что бы не замерзнуть до смерти. Усталость тяжелым грузом давила на поникшие плечи. Сколько еще сможет продержаться, он не знал. Просто продолжал движение, отгоняя мысли о том, что бы остановиться на минуточку, прислониться спиной к шершавой стене и прикрыть воспаленные глаза. Он понимал, что тогда наверняка уже не сможет заставить себя снова двигаться. От голода кружилась голова, каждая косточка ныла от сырости.

Он даже не снова осознал, что больше передвигается. Моргнув, словно полными песка, глазами, он заметил перед собой огромные черные сапоги. Попытавшись подняться, он уткнулся во что-то макушкой. Как выяснилось, это был обладатель тех самых, заляпанных грязью сапог. Не бритое его лицо щербато улыбалось.

– Приплыли, дружочек!

По улице разнесся хриплый гогот, немного приглушаемый веселым шорохом дождя.

– Не иначе, как бродяжничать изволите, любезнейший! – С восторгом спросил стражник.

"Никак нет! Это всего лишь досадное недоразумение! Я просто шел к себе домой, к жене и детям!"

Но мысленный монолог, полный жара и убедительности, остался лишь в его голове, а наружу вырвалось лишь невнятное мычание с подвыванием.