И вправду все кусты были усыпаны красными и черными ягодами, но Дон меня предупредил сразу: цепкие плети куманики требуют особенно бережного обращения, иначе можно серьезно пораниться. Пару раз уколовшись, я убедился в его правоте, но ягод было столько, что нужды лезть в заросли не было никакой. Мы с Доном горстями глотали сладкие, ароматные ягоды, а вокруг гудели медоносные пчелы, опыляющие свежие цветы.

–У куманики много нектара, – поделился со мной очередными знаниями рыжий, – дикие пчелы ее любят. Они бывают агрессивными, но если от них не отмахиваться, то все обходится вполне мирно, как сейчас.

Я наелся и, слушая мага, присел на бугристый корень, опершись ладонью на шероховатый ствол…

Лес гудел, но не так, как во время сильного ветра. Это был утробный гул, такой звук рвется из трубы камина, когда тяга становится слишком сильной.

Я оборачиваюсь и чувствую запах дыма. Приятного, мягкого дыма от костра. Всматриваюсь в темноту, в которой мне чудятся оранжевые сполохи. Стремительно накатывает жаркий шквал. Голубоватые языки беспрепятственно взбегают по стволам деревьев к самым кронам, мгновенно выжигая из вековых гигантов жизнь. Рои жалящих, ярких искры сыплются мне на голову безумным водопадом. Трещат деревья, с хрустом обваливаются сгоревшие ветви. Дерево, у которого я стою, вспыхивает, пламя обжигает мне ладони и я бегу прочь, охваченный нечеловеческим ужасом перед бушующей стихией…

–Демиан? Эй?

–Нормально, – с трудом выбираясь из видения, как из липкого, болезненного кошмара, пробормотал я. – Задремал, наверное, я еще не в порядке.

–Нам надо уходить. А ну-ка вставай! – Дон суетливо поставил меня на ноги. Я не понимал его спешки и не сразу заметил разительную перемену. По кронам, срывая листу и обламывая мелкие ветви, гулял ветер. Воздух загустел и наполнился тревогой, стало серо, будто день подошел к концу или небо вдруг затянуло тучами. Неприятно, тревожно скрипели, раскачиваясь в нестройном танце, стволы. Казалось, деревья вот-вот начнут падать, пытаясь раздавить нас.

Угроза была стол ощутимой, что Дону уже не было нужды тащить меня за собой – я сам почти бежал следом за магом.

–Успокой его, – внезапно вырвалось у меня.

–А что ты сделал?! – рыжий повернулся, глядя на меня неприятным, колким взглядом. Взметнулись в воздух палые листья, закружились вокруг дикой, пугающей круговертью. Маг грозно наступал на меня, и я пятился, затравленно оглядываясь, но листья встали ровной стеной, будто отрезая меня от путей бегства.

–Дон! – крикнул я, пытаясь докричаться до мага. – Я ничего не делал.

–Грязный колдун, – выплюнул маг и отвернулся. –Лучше бы ты сдох от яда.

Листья с тихим шорохом опали. Лучи солнца, будто стрелы, пронзили кроны. Лес замер в полной, потрясающей тишине. Не звенел гнус, не чирикали птицы, ни единого шороха не издавали деревья и травы.

Единственное, что сказал мне маг, когда мы вышли на опушку и увидели своих лошадей:

–Дорогу ты знаешь, не заблудишься.

Приладив свой мешок, Дон вскочил в седло и послал коня в галоп, словно хотел оказаться подальше от меня и как можно скорее.

Что это? – спросил я сам себя. – Что я вижу? что делаю? Неужели, это так отвратительно, неужели Дон все увидел и все понял. Он будто презирал меня, брезговал мною. Неужели я чумной и все это призвано лишь нарушать равновесие?

Я упал в траву, глядя в прозрачное небо, дивясь странной, не похожей ни на что уверенности в том, что будет преступным отвернуться от знаний, которые сами вливаются в мое тело. Я ведь не специально все это делаю, ведь так. Я все время трогаю что-то руками, но лишь некоторые предметы внезапно врываются в меня, будто оживая. Да, не я проникаю в них, а они в меня!

Алрен ткнулся мне в лицо мордой и я встал. Подтянул ремни, наладил узду и, охватив его шею, вскочил в седло, даже не коснувшись стремян. Я не указывал коню и не перечил, распустив повод, позволил самому выбирать дорогу. Высоко подняв голову, жеребец устремился к городу. Седло тихо поскрипывало, звенели поводья, шуршал вереск, потревоженный копытами коня. Посреди вересковой пустоши мы спугнули небольшую стайку птиц. Она поднялась в воздух из-под самых копыт и, недовольно перекрикиваясь, улетела к озеру; цикады, заслышав наше приближение, испуганно замолкали.

Уши Алрена, набитые мягкой длинной шерстью, смотрели вперед. Он нес меня на спине, словно говоря: "Смотри! Смотри вокруг. Ты видишь? Ты слышишь? Забудь на мгновение о себе, о том, что ты управляешь мной. Я бегу быстрее, еще быстрее, наравне с ветром. Беги со мной. Слушай со мной. Вспоминай со мной".

Еще до того, как сгустилась ночь, я легко соскочил с седла, подхватывая повод, у самых ворот конюшни. Ронд вышел мне на встречу, неся неполное ведро воды.

–Ты все таки взмылил коня, – придирчиво осмотрев животное, проворчал конюх и оттолкнул морду, полезшую в ведро. – Ну, так, поводи-ка ты его по двору, пока не начнет дышать легко и не остынет. Потом ты мог бы помочь мне с лошадьми, а уж за своим и сам присмотришь. И в следующий раз думай за двоих.

–Хорошо, – согласился я, подхватывая повод.

–Когда успокоится, тщательно оботри его охапкой сена, чтобы конь не простыл ночью после такой гонки. В деннике дам тебе попону – накроешь его. Воды пока не давай.

Послушно, я кивал, запоминая каждое слово.

В первый же день знакомства я убедился, что лошадиный род благоговел перед Рондом. Не знаю, чем этот человек вызывал их уважение и трепет. Может быть, его любовь делала всех лошадей покладистыми и приветливыми.

Я аккуратно выполнял все указания конюха, и вскоре совершенно сухой белый конь стоял в своем загоне под серой попоной с красной оторочкой и недовольно косился на сено в кормушке.

Оглядев конюшню, я заметил, как вдоль денников метнулся сероватой стрелой некрупный зверек. Крыса, наверное, – подумал я. – Сегодня уже пару раз видел такую в лесу, а уж тут есть чем поживиться, кони роняют много зерна.

Я помог конюху натаскать другим лошадям воды, ощутив в себе прилив сил. Алрен всем своим видом показывал, что попить он очень даже не против, но, сообразив, что воды я ему не дам, пришел в явное бешенство. Я проходил мимо стойла, неся наполненное до краев ведро кобыле в дальнем конце конюшни, когда тот вытянул шею и ловко укусил меня за плечо. Вскрикнув от неожиданности, я уронил ведро, выплеснув его на камни пола, а хитрый жеребец опустил голову и стал быстро поедать пропитанную водой травяную подстилку у себя под ногами.

–Ну, так, леший! – ругнулся рядом со мной Ронд. –Плечо-то не откусил?!

Я оттянул ворот рубахи и посмотрел на небольшую ссадину с покрасневшими краями.

–Э-э, ничего, – махнул рукой конюх, осмотрев повреждение, – этот мог и кусок мяса с легкостью выдрать. Будь поосторожнее, – Ронд погрозил коню костлявым кулаком.

После вчерашней тренировки с Оружейником на моем теле синяков было не счесть, я лишь неопределенно пожал плечами. Одним больше, одним меньше…

–Ты поосторожнее, они такие. Меня тоже кусают иногда, раньше – чаще. Вот был я помоложе… Кобылица здесь была пегая, вот она кусалась! Жеребенка родила черного, так вовсе с ума сошла. Жизни мне с ней не было, как собака цепная прямо! Пришлось отпустить ее в табун. А жеребенок рос как мать, никому в руки не давался, уже трехлеткой носился без устали, что там и говорить, хороший конь, но дикий совершенно. Теперь Мастер на нем ездит, нашлась и на головореза твердая рука. Ну а за кобылу мне тогда досталось от учителя. Он сказал: надо было лучше стараться, а не отпускать… Ну, так.

Я распрощался с конюхом в полной темноте и поспешил на кухню. Во всем теле я ощущал подъем, более – душевный, но заставляющий тело радоваться, вливающий в него энергию и силу для движения.