- В общем, нам повезло. Инквизиторов в самом замке нет, только один дознаватель в Мюреке сидит. Доносчиков вычислим рано или поздно. Главное, проход сквозь Чужие Земли вызнать, контрабандисты ведь наверняка имеются. Эммерик говорит, до Сиама в Третьем Крестовом там ходили, миль семьсот всего. Это лазейка, на самый крайний случай.

   Густав молча кивнул. На что-то подобное он и рассчитывал. Если, вдруг, Элиза и Йозеф появятся...

   Раздумья прервал Ханц Две Руки, зашедший в трапезную.

   - Эй, как тебя? Трехбровый! Дуй на улицу, господин Майер ожидает. А ты, с обезьяной, сиди, про тебя речи не было, - осадил походный кулинар начавшего подниматься вместе с алхимиком Проша.

   Шлеймниц, уже привыкший к такому прозвищу (его кто только ни придумывал, повар не первый), кивнул фамулусу.

   - Жди. А еще лучше - почисти Рыжика...

   Молчальник Гуго, похожий отвисшими щеками, носом и подбородком на мастиффа, парочка которых сопровождала барона в поездке, лишь кивнул головой, показывая в какую сторону им идти. Похоже, что у местного камерленгера управляющий уже побывал: они обошли колокольню, миновали альмонарий[71]

и, остановились подле старой пристройки с распахнутой настежь дверью.

   К удивлению Шлеймница, нотариусом оказался сравнительно молодой священник, для чтения и письма даже не использующий очки. Придвинув утенсилии[72]

, он начал споро заполнять лист пергамента, изредка прерываясь вопросами типа: "Титул и чин родителей", "В каком коллегиуме обучаетесь", "Добровольно ли заключается соглашение". Короткие ответы Майера, порученца барона, студиозус слушал с интересом, узнав, например, что Вильгельм фон Граувиц - вассал immediati[73]

герцога Штирии Оттокара Девятого, что в случае нарушения обещания, то есть, отказа в обучении, барон обязуется выплатить Ордену и Густаву компенсацию в десять талеров, что для работы служителю Лулла будет предоставлен оборудованная рабочая комната, и, что с каждого заработанного гульдена следует отдать шесть крейцеров казначею ближайшей общины Конгрегации[74]

.

   Просидели около двух часов, почти до обедни, ожидая, когда стряпчий и его писарь оформят три чистовых экземпляра, исправят ошибки, поставят печать и скрепят договор четырьмя подписями. Получив свой лист, субминистратум сразу прибрал его в поясную сумку. Все. Теперь назад дороги нет. Зато - есть определенность и алхимическая мастерская. А главное, хоть какая-то свобода от постоянного надзора и жесткой монастырской дисциплины! Это будет стоить подороже двадцати золотых...

   ***

   Отстояв девятый час, благо далеко до церкви идти не пришлось, Густав и Николас вышли на Карлсплац. На Площади великого короля царило оживление. Взобравшись на поребрик центрального фонтана, некий человек, одетый в сине-зеленый дуплет, увлеченно размахивал руками и что-то рассказывал. Народ хохотал, выражая одобрение громким свистом.

   - Это что, комедиант? - поинтересовался Шлеймниц у Проныры, наверняка бывшего в курсе последних сплетен.

   - Это? - взгляд Проша метнулся с пышных форм дородной презрелой красавицы к фонтану. - Не, это покойник.

   - Кто?

   - Покойник, говорю, глухой? А, ты ж еще не в курсе! - Прош даже зажмурил глаза в предвкушении рассказа о событии, взбудоражившем весь город.

   - Слушай сюда, - начал фамулус, - Тут сегодня такое творилось! На казни... - сунул в рот кусок сушеного яблока, стянутого в трактире, где столовались слуги барона, - на эшафот вывели не одного. А всех шестерых! Представляешь? У них оказалось равное число ошибок! И судьи не смогли назвать худшего. Ага. Ландграф приказал налить шесть одинаковых кубков с вином, в один из них всыпали яд... кубки поставили на поднос и каждый трубадур сам себе выбирал... А потом - все залпом выпили... рядом палач с топором, и не захочешь, а хлебнешь. Ха! В общем, одному заплохело. Народ кричит, радуется, те, кому яда не досталось, чуть не плачут от счастья, певун блюет... а как рыгать перестал, сунул руку в кошель, вытащил безоар[75]

, и, сожрал, гад такой! Видать давно подозревал, что за свои стишки отраву в суп получит... рано или поздно. - Николас ненадолго заткнув рот следующим куском, продолжил:

   - Нет, ты только представь?! Все уже настроились на труп, могильщики, говорят, отличную яму приготовили, каноник мессу заупокойную начал... А он взял и все испортил, дурак. Палач, по приказу старшего судьи, остальную пятерку обыскал, но противоядия больше ни у кого с собой не нашлось. Мейстерзингера этого чего-то там поспрашивали, посовещались с ландграфом и церковником... Короче, объявили Провидением Господним, и отпустили на все четыре стороны. Только ему теперь петь песни нельзя. Под страхом усекновения главы топором. Вот он, - кивнул в сторону неудавшегося покойника Проныра, - и старается. Стихи о чудесном спасении декламирует.

   Густав хмыкнул.

   - Надо же! Восставший из мертвых... И где он только безоар нашел?

   - Как где? У архангелов[76]

купил...

   Дальнейшие слова Николаса заглушили крики толпы:

   - Монашку! Монашку давай!!! Монашку!

   Артист откашлялся и поднял руку. Вопли начали постепенно утихать. А когда унялись настолько, что стало возможным разговаривать, не крича в ухо собеседнику, над площадью раздался громкий красивый звучный голос:

   - Внемлите, граждане славного Эйзенаха! Я прочитаю вам сказ о распутной монашке!

   Наступила долгожданная тишина. И тогда трубадур начал, стараясь не сбиться со стиха на песню:

   Звалась, не важно, как она

   Святой Клариссе отдана.

   На монастырскую еду

   Отправили бедняжку.

   Ее девичью красоту

   Увидел бес один в аду

   И соблазнить решил он ту,

   Невинную монашку[77]

.

   Назвался Йозефом тот бес,

   В доверие к монашке влез,

   Частенько ночью приходил

   Он к девушке в аббатство

   Поил вином, кормил гусем

   И говорили обо всем,

   А через месяц совратил

   Уговорив отдаться.

   Густав судорожно сглотнул слюну. Это что? Это... трубадур рассказывает пошлости о его сестре?! Клариссинка... Йозеф... не может быть! Неужели это те слухи, о которых говорил отец Сулиус? Не может быть. Это ложь. Это - ложь! Элиза не такая! Субминистратум хотел закричать, но поперхнулся и закашлялся. А уши резало:

   Заправил черт ей свой кутак

   Но все пошло совсем не так

   Не так хотел лохматый бес

   Монашку удивить

   Из дырки выпрыгнул малец

   И в шоссах спрятался подлец,

   Попробуй спущенный конец

   Внутри штанов ловить

   Внутри студиозуса загоралась ярость. Значит, вот как? Не зная ничего, сочинять памфлеты, и распевать их толпе похотливых пьяных мужиков? Ах ты тварь! Сволочь! Сволочь!!! Зря ты сегодня не сдох, скотина...

   Мир вокруг Шлеймница начал куда-то медленно уходить...

   Увидев тут, кто к ней пришел

   Монашка, стоя нагишом

   Его короткие рога

   Определила к месту.

   Коль нижний орган потерял

   Работай головой нахал

   И языком трудись пока

   Не ублажишь невесту

   Последние слова алхимик почти не расслышал. Воздух заполнился маревом. Все вокруг него остановилось: перекошенные лица, падающий с дерева лист, рука Проша, тянущаяся к кошельку... Подобное уже пару раз происходило с Густавом. Однажды, когда в детстве, они на спор с соседским мальчишкой решили натянуть отцовский арбалет. Тогда ему порвало бровь, а могло и череп раскроить. И второй раз... в тот день погиб младший брат. А Гусь - не успел, слишком рано выскочил из этого необычного транса...

   Что теперь делать? Как заткнуть пасть наглецу?

   Взгляд упал на булыжную мостовую. А что? Пожалуй, подойдет! Студиозус подобрал выщербленный голыш. До пошляка ярдов пятнадцать, лишь бы не промахнуться! Шлеймниц примерялся. Марево уже начало дрожать, а лист клена - потихоньку кружиться. Выдохнул воздух, и, что было силы, метнул увесистый камень в рифмоплета - похабника.