После Александра и Константина в семье Павла и Марии Федоровны пошли сплошные дочери, шесть подряд: Александра (1783–1801), Елена (1784–1803), Мария (1786–1859), Екатерина (1788–1819), Ольга (1792–1795) и Анна (1795–1865). Лишь напоследок явились еще два мальчика – Николай и Михаил. Последний был «порфирородным»: родился, когда отец уже был императором.

Рождение внучек не было неприятно Екатерине. Маленькие великие княжны забавляли бабушку. Она с удовольствием с ними возилась, присматривалась к проявлениям характера и в общем была к ним привязана – именно как бабушка. Но воспитание их интересовало ее довольно мало.

Внуки, мальчики – иное дело. Их рождение и воспитание было делом государственным. Там императрица вникала во всякую мелочь. Девочки же составляли до поры до времени «бесполезное украшение гостиных», как выразился современник, а потом выходили замуж. Говорили, что после рождения пятой внучки в ответ на поздравления Екатерина обронила: «Слишком много девок – трудно будет замуж выдавать».

Вот это отсутствие государственного интереса и побудило Екатерину «отдать» девочек родителям. Сама она поначалу контролировала лишь назначение персонала к внучкам, подозревая, очевидно, что родители не способны справиться даже с этим, но постепенно, убедившись, что все идет как надо, перестала вникать и в это. Родным домом великих княжон считался Гатчинский дворец – резиденция их родителей, а у бабушки они лишь гостили.

Растили дочерей Павла в полном соответствии с европейскими образцами. Их мать, великая княгиня Мария Федоровна, сама получила такое воспитание и воспроизвела его в отношении собственных дочерей. Во главу угла ставилась выработка таких качеств, как добронравие, целомудрие и привычка к занятиям. Большое значение придавали светской шлифовке: воспитанию выдержки, любезности и строгой непринужденности. Кроме того, европейская принцесса должна была знать несколько языков (неизвестно, в какой стране придется жить после замужества), уметь рукодельничать и владеть «приятными искусствами», что способствовало развитию вкуса и помогало скрасить досуг себе и окружающим. По мнению императрицы-матери, каждая женщина должна была быть «совершенная швея, ткачиха, чулочница и кухарка» и признавать «свою слабость и преимущество мужа во всяком случае».

Науками юных девиц слишком не напрягали. Вполне достаточно было иметь элементарные сведения из истории, географии, мифологии и истории литературы (европейской, разумеется).

Всему этому великих княжон обучали специально приставленные люди, а мать Мария Федоровна контролировала результаты и исполняла в отношении к детям роль высшего судьи.

Девочек выкармливали кормилицы, пестовали разноплеменные няни и бонны – благодаря их присутствию малютки начинали говорить одновременно на двух- трех языках. С восьми лет к девочкам приставляли гувернанток для планомерного обучения языкам и манерам и постоянного контроля за поведением. Чуть позднее начинали ходить учителя, а уже лет с одиннадцати-тринадцати юным особам начинали присматривать женихов, чтобы в шестнадцать-семнадцать выдать их замуж.

Когда восемь лет исполнилось старшей из великих княжон, Александре Павловне, бабушка-императрица лично озаботилась приисканием ей достойной воспитательницы. Ей хотелось, чтобы это была прибалтийская немка – аккуратная, исполнительная и умеющая добиться послушания и дисциплины.

Екатерина написала рижскому генерал-губернатору Брауну: «Дорогой Браун, вы присылаете мне лучшие апельсины; не сможете ли вы прислать мне лучшую гувернантку для моих внучек?»

Только что Браун получил эту записку, как ему доложили о визите баронессы фон Ливен. Вошла высокая привлекательная дама под сорок с важной осанкой и твердым выражением лица. Муж ее, генерал- майор русской армии, незадолго до этого умер, оставив ее почти без средств к существованию и с пятью детьми на руках. Убедившись, что воспитывать детей должным образом ей не под силу, баронесса продала имение и отправилась в Ригу в намерении открыть небольшой пансион для девиц. Она просила у Брауна содействия своему проекту.

Сразу оценив твердость и практицизм собеседницы, генерал предложил ей, до приискания постоянной квартиры, помещение к своем доме и еще несколько дней к ней приглядывался. Затем сказал, что нашел ей хорошее место – гувернантки у великих княжон. «Ах, боже мой! – всплеснула руками Ливен. – Да я же не говорю по-французски!» – «А это вовсе не обязательно, у них будут учителя. Дело идет о хорошем, солидном нравственном воспитании – вот что от вас потребуется. И детям своим вы обеспечите в будущем достойную карьеру».

Рассказывали, что по приезде баронессы Ливен в Царское Село императрица Екатерина, стоя за ширмой, случайно подслушала, как гостья сетует кому-то из придворных на трудности предстоящей ей работы: ведь не только двор, но и сама императрица подает девочкам дурной пример своим образом жизни. Екатерина вышла из-за ширмы и сказала госпоже Ливен: «Вы именно такая женщина, которая нам нужна».

И все вышло так, как говорил генерал Браун.

Не только Екатерина, но и Мария Федоровна оценила многочисленные достоинства новой воспитательницы: безупречную нравственность, честность и преданность. Скоро баронесса Ливен была сделана главной воспитательницей великих княжон, полновластно распоряжающейся на детской половине. Конечно же, у нее были многочисленные помощницы, а у каждой девочки имелась личная гувернантка (у Елены – мисс Сейме, у Екатерины – Алединская, у Марии – м-ль Моно, у Анны – мисс Николсс и т. д.). Ни в назначения, ни в «кадровые перестановки», ни в распоряжения Ливен ни мать, ни бабушка не вмешивались. Девочки привязались к ней несравненно сильнее или, во всяком случае, относились к ней намного теплее, чем к родной матери, хотя Шарлотта Карловна была с ними строга, а порой даже сурова.

Результаты воспитания оказались превосходны.

Каждая из великих княжон блистала, как подлинный бриллиант. Они безупречно держались, имели идеальную репутацию, и каждая была одарена бесчисленными талантами. Александра Павловна к двенадцати годам

говорила на четырех языках, пела, танцевала, рисовала, лепила из воска, играла на клавесине, а в тринадцать опубликовала в сборнике «Музы» свои переводы с французского «Бодрость и благодеяние одного крестьянина» и «Долг человечества» и снабдила их собственными замечаниями.

Красавица Елена увлекалась пением и миниатюрной живописью.

Мария особенно серьезно училась истории, музыке и пению. Ее вкус считался безупречным, художественное чутье абсолютным. В Веймаре, где она жила после замужества, ее частым гостем бывал И.-В. Гете, называвший Марию Павловну женщиной выдающейся.

Екатерина Павловна, помимо искусств и живых языков, по собственному желанию изучала латынь, математику и политическую экономию, которую читал ей тот же Генрих Шторх, что был преподавателем и у ее брата Александра.

В 1809 году к Екатерине Павловне посватался Наполеон Бонапарт, и, чтобы иметь благовидный предлог отказать «корсиканскому выскочке», великая княжна спешно приняла предложение принца Георга Ольденбургского, состоявшего на русской службе.

После заключения брака принц получил назначение на должность тверского генерал-губернатора, и его супруга – «тверская полубогиня», как ее прозвали, превратила этот город в подобие столицы. В ее салоне читал свои сочинения Н.М. Карамзин, бывали известные литераторы Ю. А. Нелединский-Мелецкий, А. М. Бакунин, Ф. В. Ростопчин и др. Екатерина была умна и энергична, обладала широким политическим кругозором и государственными способностями, оказывала влияние на брата императора Александра I – в частности, ее стараниями был удален в ссылку знаменитый реформатор М.М.Сперанский, вызвавший недовольство значительной части дворянского общества, что не шло на пользу авторитету государя. У великой княгини было множество приверженцев, втайне не отказавшихся бы увидеть ее на российском престоле – Екатериной Третьей.