Все сестры Екатерины Павловны были выданы замуж за границу и играли видную роль в общественной и интеллектуальной жизни своих стран.

В дворцовых хрониках даровитые сестры еще при жизни превратились в легенду. Дочь Николая I великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «Мы рассматривали их портреты, просили рассказать нам об их характерах, манерах, появлении в свет. Сравнивали эти идеальные для нас существа с собой и находили себя очень посредственными в сравнении с ними».

Усилия Шарлотты Карловны Ливен были оценены ее нанимателями очень высоко. Она закончила свои дни состоятельной женщиной, кавалерственной дамой ордена св. Екатерины, светлейшей княгиней. В дарованном ей гербе помещался двуглавый российский орел с вензелями императоров Павла I и Николая I. Умерла Ливен в один год с императрицей Марией Федоровной, прослужив при дворе 45 лет, с 1783-го по 1828-й.

Павел и Мария Федоровна поручили ей воспитание и своих младших сыновей Николая и Михаила в их первые годы, требовавшие женской заботы.

25 июня 1796 года, еще при жизни императрицы Екатерины II, великая княгиня Мария Федоровна разрешилась от беремени девятым ребенком – и снова после долгого перерыва это был сын, да еще и сын-великан!

Восхищенная бабушка тут же известила о событии своего постоянного корреспондента барона Ф. М. Гримма: «Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него – бас, и кричит он удивительно; длиной он – аршин без двух вершков (62,2 см. – В. Б.), а руки немного менее моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого богатыря». И позднее добавила: «По необыкновенной силе своей, он предназначен, кажется мне, тоже царствовать, хотя у него и есть два старших брата».

Как в воду глядела! Александр умер, не оставив наследников, а Константин отрекся от престола, так как надумал жениться на женщине не царского происхождения и отречение было непременным условием нового брака. И Николай в 1825 году взошел на трон.

На двенадцатый день после рождения Николая торжественно окрестили в царскосельской дворцовой церкви. Его восприемниками были брат Александр Павлович и сестра – Александра Павловна. Бабушка уже болела и лично в церемонии не участвовала, только смотрела за происходящим сверху с церковных хоров и благословила внука образом Богородицы Одигитрии, с которым Николай потом не расставался всю жизнь.

«Во время церемонии крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицы. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга, в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушия. Тем не менее это находили необходимым. Лишь только отец мой, при рождении Михаила, освободил этих несчастных от этой смешной пытки», – рассказывал потом Николай.

Первые годы руководила воспитанием маленького великого князя, а вслед за тем и его брата Михаила, появившегося на свет в 1798 году, все та же незаменимая Шарлотта Карловна Ливен. Ее Николай аттестовал как «уважаемую и прекрасную женщину, которая была всегда образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям и которую мы страшно любили. Мой отец при вступлении на престол утвердил ее в этой должности, которую она и исполняла с примерным усердием. Обязанности ее, при жизни императрицы, были тем более тяжелыми, что отношения между сыном и матерью были часто натянутыми, и она, постоянно находясь между обоими сторонами, только благодаря своей незыблемой прямоте и доверию, которое она этим внушала, умела всегда выходить с честью из этого трудного положения».

У каждого мальчика был собственный штат: английская бонна, две дамы для ночного дежурства, четыре няньки (горничных), два камердинера, два камер-лакея, восемь лакеев и восемь истопников. Такое непомерное количество истопников не должно удивлять. Они работали посменно и обслуживали не только детские покои, но и комнаты остального персонала, а кроме того, выполняли всю работу, требующую физических усилий: двигали и переносили мебель и громоздкий багаж при переездах, таскали воду в ванны (водопровода в современном понимании во дворцах тогда еще не было) и т. д.

Бонной маленького Николая стала шотландка Джейн (Евгения Васильевна) Лайон («няня-львица», как он ее называл), дочь лепного мастера, приглашенного в Россию на работу.

Совсем молоденькая – в момент назначения ей было около двадцати лет, Евгения Васильевна была усердна и решительна и в интересах своего подопечного, к которому была безгранично привязана, готова была спорить даже со всемогущей госпожой Ливен. Лайон говорила по-русски и потом всю жизнь очень гордилась, что первой научила великого князя складывать пальчики для крестного знамения и читала вместе с ним русские молитвы – «Отче наш» и «Богородицу».

Николай ее обожал. С братом Михаилом они частенько спорили – и порой весьма горячо, –

чья няня лучше. Михаил, пылко привязанный к своей «мистрис Кеннеди», настаивал на ее преимуществах, но как младший не всегда мог подобрать убедительные аргументы. Обычно, не одержав верх в споре, он примирительно заключал, что обе няни хорошие и умные. Тогда Николай, подумав минуту, оставлял последнее слово за собой: «Моя все-таки лучше, она – добрее!»

Как и для абсолютного большинства дворянских детей того времени, для Николая именно няня была главным человеком его детства – няня, а не родители. Мать Мария Федоровна при всех своих добродетелях не отличалась сердечностью и в отношениях с детьми на первое место ставила выполнение долга. Первые месяцы жизни сына она считала своим долгом ежедневно посещать его и проводила в детской каждый день от десяти до пятнадцати минут (столько же времени длился стандартный светский визит). После того, как Николаю исполнился год и ему «не опасна была перемена воздуха», сама она ходить в детскую перестала и требовала, чтобы ребенка приводили к ней в апартаменты – утром и вечером.

Мальчика привозили в коляске и держали в комнатах матери от получаса до двух часов. В это же время к матери приводили и других детей, так что Николай Павлович мог повидаться с братьями и сестрами. Позднее, когда Николаю исполнилось два года, эти посещения сделались менее регулярными, и бывало, что ребенок не видел мать по нескольку дней подряд. Как писал биограф Николая, «Николай и Михаил Павловичи в первые годы детства находились с своею августейшею матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни».

Подобные же отношения были с матерью и у других детей. Считая себя обязанной быть строгой и взыскательной, Мария Федоровна исключала из отношений с детьми и их персоналом шутки и ласки. Как вспоминала великая княжна Анна Павловна, когда мать входила в детскую, все в испуге замирали, вытягивались в струнку и напряженно ждали неприятностей. Когда же императрица уходила, все сразу ощущали легкость и свободу.

А к отцу Николай был очень привязан. Павел тоже не слишком часто посещал детей, но делал это всегда с удовольствием и, когда приходил, был легок и весел, много шутил, запросто усаживал нянек, не гнушался поднять какой-нибудь уроненный ими или детьми предмет или игрушку – вообще старался забыть о своем императорстве сам и заставить забыть окружающих.

«Отец мой нас нежно любил», – вспоминал Николай Павлович. Мальчик навсегда запомнил даже незначительные случаи, связанные с отцом: как во время парада «отец, бывший на коне, поставил меня к себе на ногу», как «однажды, когда я был испуган шумом пикета Конной гвардии, стоявшего в прихожей моей матери в Зимнем дворце, отец мой, проходивший в это время, взял меня на руки и заставил перецеловать весь караул», как «обер-шталмейстер граф Ростопчин от имени отца подарил мне маленькую золоченую коляску с парою шотландских вороных лошадок и жокеем», как «в Павловске я ожидал моего отца в нижней комнате, он возвращался, я пошел к нему к калитке малого сада у балкона; он отворил калитку и, сняв шляпу, сказал: „Поздравляю, Николаша, с новым полком, я тебя перевел из Конной гвардии в Измайловский полк“»…