Прошел ноябрь, из-за напряженной обстановки в доме праздники пришли без особых торжеств. Мне, наконец-то, исполнилось шестнадцать лет.

Мой отец устроил небольшую вечеринку и мама купила красивый праздничный торт, но три месяца, проведенных в Чили, отбило у меня все настроение отмечать день рождения. В моих мыслях, снах и даже молитвах постоянно присутствовал Том.

Знает ли он, что мне исполнилось шестнадцать? Не все ли ему равно? Ненавидит ли он меня за то, что я разболтала про него подругам? Не думает ли он, что я рассказала полиции лишнее о наших отношениях? Потерял ли он работу в Королевских Дубах?

Эти вопросы не давали мне покоя и я поняла, что мне трудно сконцентрироваться на чем-то другом. Мысли о Томе и проблемы с учебой привели к тому, что я стала терять в весе и будучи всегда худышкой, похудела еще больше.

В конце концов, прожив в Чили пять месяцев, мой отец собрал нас в зале на семейный совет. Он попросил меня и Тома сесть на наш бархатисто-зеленый диван, в то время как мама стояла рядом с ним.

- Что ж, у нас сложное положение,- сказал он печальным тоном. Если вы двое продолжите в том же духе, ваша жизнь здесь не будет иметь никакого смысла. У нас пока нет возможности отправить вас обоих в частную американскую или британскую школу, поэтому сделать мы можем немногое.

- У нас остается только один вариант: вернуться в Соединенные Штаты, чтобы Тони мог поступить в колледж, а Изабель окончить старшую школу. Вы не оставили мне выбора, хотя я считаю ваши поступки эгоистичными и незрелыми. Если вы не сдадите экзамены в следующем месяце, к которым вы оба отказались готовиться, мы будем вынуждены вернуться и … - вдруг отец резко замолчал, какое-то мгновение он беспомощно смотрел на деревянный пол, затем схватился за грудь и упал на колени, хватая ртом воздух. Первым среагировал Тони. Он спрыгнул с дивана и поймал отца прежде, чем тот упал на пол. Моя мать склонилась над ним на коленях, истерично выкрикивая его имя, пытаясь приобнять его. Я вскочила с дивана и вызвала скорую помощь.

Позже в больнице, доктор сообщил, что у отца был не сердечный приступ, как думали мы. Это был нервный срыв.

- Это стресс,- сообщила нам мама, когда мы вышли из отцовской палаты. – Он мечтал начать здесь новую жизнь, а сейчас он не может, потому что собственные дети не позволяют ему этого. Почему вы оба не можете пойти на уступки? Неужели мы так много просим? Ваш отец не вынесет больше этого.

Когда она вернулась к отцу в палату, Тони и я обменялись виноватыми взглядами. Я чувствовала себя ужасно. Мы так были зациклены на своих желаниях, что не задумывались о том, как наш выбор повлияет на отца. Мы оба были причиной стресса, который привел его к нервному срыву.

- Но как насчет того, что хотим мы? - тихо произнес Тони. - Нас не спрашивали, нужна ли нам новая жизнь. Нас не спрашивали, хотим ли мы ехать сюда, бросить всех друзей, потерять все, что у нас было дома…

Его голос затих и он взглянул на меня, нахмурив брови.

Я покачала головой, в молчаливом согласии. Я не знала, что сказать ему или как ответить на это самой себе.

Я чувствовала вину за то, что произошло с моим отцом, но я согласна с Тони; нас никто не спрашивал о переезде, а ведь мы, вправе принимать какие-то решения самостоятельно. Дано ли нам право претворять свои мечты в жизнь?

После того как отец вернулся из больницы, обстановка в доме стала еще более гнетущей. Казалось, никто не хотел разговаривать друг с другом, из-за страха услышать что-то неприятное и дом больше стал похож на зону военных действий.

Каждый раз после молчаливой трапезы, Тони и я спешили вернуться в свои комнаты, чтобы побыстрее избавиться от чувства неловкости и выходили оттуда только, когда родители на следующее утро уходили по делам. Мы, как никогда раньше, проводили больше времени друг с другом, стараясь найти решение проблемы, но безуспешно. Однажды поздним ноябрьским утром, мой отец зашел в зал, где я с братом смотрела CNN.

- Вот ваши билеты на самолет,- отрывисто произнес отец, бросая конверт на диван между мной и братом. - Через неделю вы с матерью летите обратно в Калифорнию.

Тони посмотрел на отца.

- А как же ты, папа? Ты поедешь с нами?

- Я? Можете забыть про меня на время,- резко ответил отец. - Здесь то место, где мне хочется жить.Я остаюсь тут. Можете начинать собирать чемоданы. Взять все вещи не получится, возьмите только то, что поместится в два чемодана.

Прежде чем кто-то из нас смог произнести хоть слово, отец повернулся и вышел из комнаты. Мы с Тони, не ожидавшие такого поворота дела, переглянулись. Мы вернемся в Соединенные Штаты? Этот вариант никогда не рассматривался. С мамой, но без него?

- Он покидает нашу семью? – смущенно спросила я. - Зачем он это делает? Почему он отправляет нас домой?

- Он расстроен, потому что не хочет, чтоб мы уезжали. - Наконец высказался Тони. - Мы все ему испортили … может нам стоит остаться, как ты думаешь?

Как же Эми? – спросила я. - Ты не скучаешь без нее? Ты разве не хочешь вернуться к ней?

-Конечно, я скучаю. - не раздумывая, ответил Тони. - Но я много думал с тех пор, как папа попал в больницу, и думаю, что наша семья важнее любой подруги.

Я уставилась на конверт, лежащий на диване и подумала о возвращении в Калифорнию и прежней нормальной жизни. Я ужасно скучала по друзьям, своей жизни там, но больше всего по Тому. Но это вовсе не означало, что именно таким образом нам стоит ехать назад. Было бы правильно, чтобы родители были вместе и семья была полной и счастливой.

Я, наконец, вздохнула и покачала головой.

- Тони, папа уже купил нам билеты. Ты знаешь какой он, когда что-то решит. - прошептала я, глядя на него. - не думаю, что у нас есть выбор. Думаю, нам просто надо ехать.

Тони ничего не ответил, но позже ночью мы оба вытащили свои чемоданы и начали складывать туда свои вещи. Отец некоторое время стоял в дверном проеме, наблюдая за нами, так и не сказав ни слова.

Наш дядя вызвался подвезти нас в аэропорт и приехал к нам рано утром. Мой отец безмолвно стоял на крыльце и смотрел, так и не тронулся с места, чтобы помочь нам с сумками. Он игнорировал нас с тех пор, как отдал нам билеты на самолет и вел себя так, будто нас уже не было дома.

Сегодня он разговаривал только с мамой, которая держалась за его руку, словно утопающий за соломинку. Когда приехал мой дядя, он загрузил наши сумки в кузов машины. Отец все это время смотрел на нас, затем подошел к маме и крепко обнял ее, смахивая слезы со своих глаз.