Я вздыхала с облегчением: мне нравилось общество Кассиуса, но чувство вины требовало, чтобы я научилась хоть чему-то, что могло бы оправдать мое пребывание на должности помощницы и библиотекаря гран-мегиста Дрейкорна. Поэтому я без устали корпела над учебниками самостоятельно, заучивала, переводила. Даже ночью староимперский не давал покоя: мне снились таблицы спряжений, хитроумная рукописная вязь, гласные диграфы и триграфы, и зеленые щупальца в столбе адского огня.

Следующий день после моего неудачного дебюта в роли помощницы теурга я с утра до ночи провела в библиотеке.

Перво-наперво запаслась ведром и тряпкой и посвятила утро борьбе с пылью и паутиной. Нашла Пикерна, попросила у него мебельного воска; поначалу дворецкий отмахнулся, обещал прислать Эрину, но я настояла на своем, а от помощи недружелюбной служанки отказалась. К обеду шкафы и столы в библиотеке сияли и приятно пахли хвоей и медом, разбросанные книги отправились в аккуратные стопки дожидаться каталогизации, а я валилась с ног от усталости.

Казалось, что библиотечные стражи и изваяния ученых мужей на барельефах взирали на мою суету с одобрением, кроме брата Борга, Книгоненавистника: его каменное одутловатое лицо лучилось презрением и сильно напоминало физиономию стряпчего Оглетона, лишенного своих прекрасных усов и заполучившего взамен тонзуру.

После обеда несколько часов разбирала книги: повезло найти один символ. Зачарованные фолианты я убирала с глаз долой до лучших времен. Кассиус научил меня, как определять, что на книгу было наложено заклятие. Об этом говорила надпись на первой странице. Например, зеленая инкунабула с щупальцами предупреждала на староимперском: «Бойся, проклятый вор; если кто-нибудь присвоит эту книгу, да пожрет того морской вампир».

От поцелуя щупалец морского вампира кожа на руках болела и заживала еще неделю.

Немало времени корпела над учебниками староимперского. Этот вычурный, запутанный язык был мертв уж не одну тысячу лет, но упокоиться с миром ему никак не давали маги: писали на нем свои трактаты, чтобы оградить их от малограмотных олухов вроде меня.Староимперский в обязательном порядке изучали студенты и гимназисты; впору было пожалеть несчастных.

Вечером настало время практиковаться в защитном заклинании. После дня физической работы руки болели, мысли скакали; на магическом поприще я потерпела неудачу, но Кассиус советовал не падать духом.

В Общине во время послушаний мне приходилось выполнять разную тяжелую работу – ухаживать за огородом, ходить за пациентами отца, но и простые на первый взгляд обязанности библиотекаря в доме мага поначалу немало выматывали.

Книжная пыль вызывала безудержный чих, защитные очки натирали на переносице болезненную красную полосу, а от староимперских прописей сводило руку. Но вскоре работа стала привычной, выполнялась быстрее, а у меня появилось свободное время.

Спустя несколько дней после того, как я поселилась в Доме-у-Древа, смущение, вызванное непривычной обстановкой и укладом жизни, стало проходить. Удивительно, но тоска по общине и отцу не мучила – слишком много было вокруг новых впечатлений.

В первую неделю я знакомилась с обитателями особняка. Когда хозяин отсутствовал, из прислуги в доме постоянно жили дворецкий Пикерн, повариха Сидония, и противная горничная Эрина. В конюшне на заднем дворе особняка жил кучер Ирвин, молчаливый, тощий малый. В дом он заходил редко, и предпочитал общению со слугами компанию своего пса и двух вороных хозяйских коней.

У Кассиуса была своя квартира где-то в Предгороде, но чаще управляющий ночевал в гостевой комнате дома или на диване в кабинете, когда не проводил ночь в игорном клубе.

Днем приходил истопник,две младшие горничные и кухонный мальчик Том.

По какой-то причине мое появление стало неприятным сюрпризом для слуг. При виде меня дворецкий едва заметно поджимал губы; Эрина вполголоса отпускала колкость. Миловидная повариха Сидония смотрела настороженно и недоверчиво.

Однако повариха стала первой, с кем удалось подружиться. Помог случай.

На третий день после того, как я поселилась в особняке лорда-архивариуса, мне вздумалось заглянуть в кухню. Вечером похолодало, в комнату прокрался неприятный сквозняк. Открывать трубы, подающие теплый воздух, я пока не умела и озябла до дрожи. По старой привычке решила перед сном согреться горячим чаем и отправилась вниз, на первый этаж восточного крыла.

Сидония моему появлению не обрадовалась: у нее был хлопот полон рот. Коротко кивнула на плиту, где сипел чайник, и вернулась к исходящей паром раковине, к горе грязных тарелок. Пожаловалась, что нанятый неделю назад кухонный мальчик Том, племянник Сидонии, оказался к мытью посуды решительно неспособен; он был ленив, как поросенок, и так же неуклюж. Если Том вставал за раковину, три тарелки из десяти превращались в осколки.

От усталости у Сидонии покраснели глаза, плечи опустились. Я пожалела ее и предложила помочь; повариха согласилась, не колеблясь. Я с удовольствием повязала длинный цветастый передник и встала у раковины. После длинного дня корпения за старыми книгами даже такое скучное занятие, как оттирание грязных тарелок, доставляло удовольствие: дело простое, понятное, привычное. Не то, что бесполезные попытки сотворить защитное заклинание или возня со староимперскими каракулями. Да и приятно было отогреться, опустив руки в горячую воду.

Когда тарелки протерли досуха и отправили в буфет, Сидония заметно подобрела, налила горячего чая, добавив в чашку каплю бренди, и угостила пирогом с поздней вишней. Затем принялась показывать свое хозяйство. Кухня мне очень понравилась: она была просторной, устроенной разумно и удобно.

К счастью, огненного короба и других магических штук здесь не водилось. Печи топились по старинке, дровами. На стенах висели связки трав и лука, блестящие сковороды и фарфоровые блюда, расписанные цветами и сельскими видами.

В углу стояла большая металлическая бадья в деревянном плетеном корпусе под крышкой с рядами медных заклепок.

– Что это? – полюбопытствовала я.

Сидония нахмурила красивые черные брови и недовольно ответила:

– Это хозяин установил, чтобы посуду мыть.

– Как? – не поняла я.

– Вон там внизу нужно огонь разводить, сюда наливать воду, а бадья эта сама все дальше сделает. Говорил, старинное изобретение, собрал по чертежам каким-то.

Я заинтересовалась.

– Отчего же вы ей не пользуетесь?

– Да боязно. Хозяин показывал как, все получалось, а я не могу. Не люблю я железяки магические да механические… хозяин говорил, что не магия это, но кто его знает? Гудит эта штука, как дьявол на гармонике.

Я попросила разрешения попробовать запустить необычное устройство, и получила его.

Открыла верхнюю крышку и начала разбираться: вот корзина, сюда ставим грязные тарелки, сюда – бокалы, а сюда кладем ложки.

Вот емкость – сюда наливаем воду. А вон туда, наверное, насыпаем мыльный порошок.

Здесь, внизу, печь – кладем уголь и разжигаем.

Я с трепетом загрузила и снарядила удивительный агрегат, разожгла огонь и принялась ждать, когда нагреется вода и пар пойдет в насосы.

Кухонный мальчик Том, дюжий, полноватый подросток, сопел и толкался у меня за спиной; Сидония от греха подальше ушла в дальний угол кухни и поглядывала с опаской.

Вскоре агрегат засвистел, зашипел, повалил пар, но больше ничего толкового не произошло. Что-то было не так.

Я решительно погасила огонь, откинула крышку, и больно обожгла паром руку. Пришлось ждать, пока агрегат остынет. Провозившись с ним не меньше получаса, я обнаружила проблему – одна из трубок отошла, пар тратился почем зря, не достигая насоса. Порылась в кухонных ящиках, нашла щипцы для орехов и с их помощью кое-как исправила поломку.

Загрузила и запустила агрегат во второй раз. Хитро устроенные насосы весело засвистели, корзина с посудой начала вращаться, купая грязные тарелки и стаканы в горячей воде.

Через час я с гордостью демонстрировала все еще сомневающейся Сидонии посуду, чистую и блестящую настолько, что проведи по фарфору пальцем – запоет. Повариха ахала, недоверчиво восторгалась; ее племянник восхищенно таращился; даже Пикерн заглянул, выслушал рассказ Сидонии, провел длинным костлявым пальцем по тарелке – проверил, так ли она чиста, как ему расхваливают? – и снизошел до холодного кивка.