— Спасибо доктор, я очень рад и благодарен, что вы приехали сюда, даже не вериться, что столь сложная операция длиться 10 минут. А когда я смогу ходить, вставать после операции?

— Через 10 минут, — ответил Михайлов и приказал: — Спать.

Больной закрыл глаза, и Михайлов решил пояснять все свои действия.

— Пациент находится в глубоком сне, достаточном для проведения безболезненных манипуляций. Рак правого легкого, операция проводится обычным переднебоковым доступом. Катрин, пожалуйста, перчатки…

Надев их, он начал операцию, снова комментируя вслух:

— В операционной мною создано определенное поле, в котором не могут выжить болезнетворные микробы и вирусы, в настоящее время здесь все абсолютно стерильно. Разрез проводится не скальпелем, а силой внутренней энергии, — пояснял он Стоуну и Катрин свои действия, — разрез от III ребра до соска по парастернальной линии, огибаем сосок снизу и по верхнему краю IV ребра, кзади до подмышечной области.

Михайлов провел рукой над обозначенной им линией, кожа и подкожно жировая клетчатка расслоились, обнажая фасцию. Разрезанные ткани нигде не кровили, Катрин от удивления всхлипнула:

— Боже!..

Михайлов улыбнулся и посмотрел на округлившиеся глаза Стоуна.

— Кровить не будет, все сосуды, которые нельзя отодвинуть в сторону, пережаты. Далее рассекаем фасцию, большую и малую грудные мышцы, передние зубчатые мышцы. Грудную полость вскрываем по IV межреберью. Вот, пожалуйста, легкое перед вами…

Стоун, проделавший за свою жизнь не одну тысячу операций, подобного не видел. Его поразил цвет некровящих тканей, разрезанных невидимым «скальпелем». В грязно-сером легком, словно паук с множеством щупалец, застряла беловатого цвета опухоль, высасывающая последние силы, разрушая ткани и кровеносные сосуды. Стоуну стало дурно.

— Не стесняйтесь, наклоните голову вниз, — посоветовал ему Михайлов, — я подожду, пусть кровь прильет к голове.

Бледный, как полотно, Стоун опустился на табурет, пододвинутый заботливой Катрин, наклонил голову между колен и, подождав немного, выпрямился.

— Прошу прощения, все нормально, — с трудом произнес он пересохшим горлом, — продолжайте доктор.

Михайлов повернул руку ладонью вниз и поднес ее к опухоли, она приподнялась слегка вверх, зацепившись своими многочисленными щупальцами за ткани легкого, и замерла на мгновение. Потом щупальцы стали отрываться от здоровых тканей, отклеиваться по очереди и прилипать к перчатке Михайлова. Наконец опухоль оторвалась вся и зависла на руке, извиваясь белыми нитями, казалось, она прыгнет сейчас и вцепится в горло, как в фильмах — ужасах, проникнет внутрь, разрывая тело…

Стоун зашатался, и Михайлов успел крикнуть:

— Держи его, Катрин!

Она подхватила оседающего Стоуна и выволокла его в предоперационную, уложив на кушетке, вернулась к Михайлову. Он уже выбросил опухоль в тазик вместе с перчатками, и она одела ему новые.

Ткани легкого восстанавливались, и рана послойно затягивалась, оставляя послеоперационный рубец. Михайлов провел рукой по средней линии живота…

— Необходимо убрать метастазы, — пояснил он Катрин.

Она смотрела на него с чуть приоткрытым ртом удивленно-восхищенными глазами, а Михайлов в душе посмеивался и молчал, выкидывая в тазик грязно-белые комочки. Поменяв перчатки, он «зашил» рану.

В предоперационной послышался нарастающий шум. Оставив больного на столе спящим, Михайлов вышел туда. Охрана стояла насмерть, не впуская рвущихся в операционную врачей.

— В чем дело? — строго спросил Михайлов.

— Это вы должны объяснить, в чем дело, — язвительно бросил один из врачей, указывая рукой на лежавшего Стоуна, — что вы с ним сделали?

— Я не намерен объясняться с идиотами или вы разучились оказывать помощь при обмороке? Выбросить их всех отсюда, — приказал он охране.

Врачи уходить не собирались, и охрана применила силу, начались свалка и потасовка… Стоун пришел в себя, но, видимо, его приключения еще не кончились.

— Что случилось, больной умер? — с испугом спросил он.

— Нет, Джек, все в порядке, твои идиоты подумали, что я что-то сделал с тобой, видишь, какую бузу устроили.

— Я упал в обморок, — объяснил им он, — если бы вы видели этого гениальнейшего хирурга, как он оперирует — устоять невозможно. Невозможно представить себе такое и в фантастических фильмах. Словами это не выразить, это надо видеть, но попытаюсь…

— Нет, Джек, у нас еще четверо больных, расскажешь потом.

Михайлов вернулся в операционную и разбудил больного.

— Вот и все, все болезни для вас закончились, впереди здоровье и счастье жизни, — объяснил ему Михайлов.

Больной оглядел себя — два свежих рубца появились на теле и он задал законный вопрос:

— Сколько я проспал — месяц, три или больше?

Михайлов усмехнулся.

— 10 минут, как я и обещал. Опухоль удалена, рана зарубцевалась.

Он подал знак Катрин, и она вывела больного из операционной.

Через час Михайлов закончил все операции, и они собрались в кабинете Стоуна. Джек достал виски и два бокала, Михайлов покачал головой и показал на третий. Стоун улыбнулся, доставая третий бокал, налил всем и разбавил содовой.

— В следующий раз, Джек, закажи коньяк и лимон, по крайней мере мне, а сейчас я бы хотел выпить за прекрасную Катрин. Не люблю слов восхищения и благодарности, — предупредил он возможные дифирамбы, — за Катрин!

Три бокала сошлись со звоном, Стоун сделал пару глотков и отправил сестру узнать, как чувствуют себя «русские крестники», ему не терпелось услышать об их самочувствии. Правильно говорил русский — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Его операции чем-то роднились с фокусами, и Стоун считал, что Михайлов пользуется силой внутренней энергии, гипнозом и телекинезом. Глубокий сон больного, расслоение тканей, вытаскивание опухоли он мог объяснить этими понятиями, но гибель микробов и вирусов не укладывалась ни во что. Значит, русский обладает исключительными знаниями в микробиологии и вирусологии, он ушел далеко вперед, возможно на десятки лет. «Только у нас, в Америке, в экономически развитой стране, Михайлов может получить полное признание, почет и уважение. Проявить свои силы и знания в полной мере. Только здесь ему смогут предоставить первоклассные лаборатории и создать все условия для работы. Неужели он этого не понимает?.. Зачем ему эта разваливающаяся Россия, просравшая свою мощь и силу?.. Нет, он понимает все прекрасно, он гордый и просить не станет, надо предложить ему, купить, наконец. Кто не покупается за большие деньги, продается за очень большие». Стоун усмехнулся.

— Катрин очень славная девушка, — забросил он удочку, — я вижу, она вам нравится… Думаю, она не откажется пообедать с вами, — намекнул Стоун.

Михайлов хитровато улыбнулся, взглянув в глаза Стоуну, и закурил.

— Да, она славная девушка, но моя Вика лучше. Разве я не прав, Джек?

— О-о! Нет, Ник, нет. Вы меня не правильно поняли. Разве можно сравнить вашу прекрасную красавицу жену с ней? Госпожа Михайлова — само природное совершенство, — рассыпался он в похвалах.

Зашла возбужденная Катрин.

— Там целый фурор… не знаю, как правильно высказаться. Пятеро прооперированных больных показывают свои зажившие рубцы, которых не было утром и в помине. Чувствуют себя прекрасно, журналисты совсем очумели, коридоры и палаты кишат репортерами, полиция не может их выпроводить, Стокфорд вызвал еще полицейских, но не может справиться с писаками. Если так пойдет дальше — придется вызывать военных, считает Стокфорд. Все каналы телевидения транслируют нашу клинику, для журналистов — это суперсенсация! Неизлечимая стадия рака — 10 минут и вы здоровы! Это получше космических фильмов!

Стоун включил телевизор — захлебывающиеся от потока слов журналисты показывали послеоперационные рубцы больных, цитировали лечащих врачей клиники, которые утверждали, что больные, бывшие больные, действительно были неоперабельны, и им оставалось жить несколько недель или месяцев. Один из докторов пояснял, что такие операции длятся по времени несколько часов, но русский настолько быстро все делает, что за ним невозможно уследить. Его руки и инструменты мелькают, словно кадры в ускоренной съемке, у доктора Стоуна закружилась голова, и он упал в обморок.