— В свое время я читал Оккама, — продолжил Стоун, — он говорил, что «ничто не должно приниматься без основания, если оно неизвестно или как самоочевидное, или по опыту».

Михайлов усмехнулся, подумав: «Глупые мысли бывают у каждого, только умный их не высказывает».

— Джек, мозг человека необъятен и «придет время, когда наука опередит фантазию». Это сказал Жюль Верн и оказался абсолютно прав — полеты на Луну, подводные лодки, разве это не быль сейчас? Я уверен, настанет время, когда наши потомки удивятся тому, что я лечил людей в свое время такими устаревшими методами, но сейчас вам трудно в них поверить. Но своим глазам вы поверите, возможно, вряд ли поймете — понимание рождается на взрыхленной и удобренной почве.

Все слова казались Стоуну правильными и не лишенными смысла и достоверности, но все же трудно представить и понять непонятное. Он решил не продолжать разговор на эту тему, тем более, что имел возможность вскоре увидеть операции, которые проведет Михайлов в его клинике. Уже сейчас рейтинг клиники и его лично подскочил до невероятных высот, и только элитные больные могли попасть под Михайловский нож, больные, у которых имелись огромные деньги и положение. Он подбирал их целый месяц, они станут катализатором его успеха и процветания. Стоун вспомнил, как звонил в Москву доктору, онкологу Стрельцову, с которым не единожды встречался на международных конференциях и форумах. Он ответил: «Вы сомневаетесь в малом, но Михайлов может гораздо больше»… и Стоун хорошо запомнил эти слова.

Он снова плеснул в бокал виски и содовую.

— Может, выпьете что-нибудь покрепче?

— Можно и покрепче, — сквозь улыбку ответил Михайлов и кивнул Зеленскому, — я привез с собой русской водки немного.

Взяв принесенную Михаилом бутылку, плеснул в бокалы, глядя Стоуну прямо в глаза. Джек, не выдержав, отвел взгляд, удивляясь Михайловскому самообладанию — обычно взгляд отводили другие, не он. Так уж были устроены его глаза, наполненные силой внутренней энергии, противостоять которой практически могло очень малое число более сильных людей.

Отпив водки, он заговорил:

— Ник, я не планировал обсуждать этот вопрос сегодня, необходимо отдохнуть с дороги, но немного введу вас в курс дела. Я, как вы и просили, подобрал 25 больных. 20 из них онкологические и практически неоперабельные, смерть уже стоит у них за спиной. 5 пациентов страдают заболеваниями сердца, кардиохирурги говорят, что возможно и есть шанс, но оперировать не решаются — больные достаточно солидные люди. Никто не хочет взять на себя непосильную ответственность, боятся, болезнь зашла слишком далеко. С историями болезней и больными вы можете ознакомиться в любое время. Я не назначал конкретных дат операций, как и не обговаривал их стоимость, вы это сделаете сами. В свободные дни я бы хотел пригласить вас на свою виллу на побережье — надеюсь, это будет хороший отдых.

Стоун рассматривал Михайлова, и Николай не стал огорчать его, отводя глаза в сторону. Он почувствовал, как это обрадовало Джека.

— Спасибо, Джек, вы все сделали, как я просил. Но у меня есть некоторые предложения и условия. Мой приезд — это частная, неофициальная поездка, поэтому ни с кем из коллег, кроме вас естественно, я в клинике общаться не намерен. Но это не означает, что вы не можете познакомить меня со своими коллегами — друзьями. На операциях могут присутствовать только вы и одна из операционных сестер по вашему выбору, для других доступ в операционную закрыт полностью. При проведении операций на сердце можете пригласить кого-нибудь из кардиохирургов, одного. Видеозапись операций исключается полностью. И еще — я не знаю ваших расценок, поэтому прошу этим вопросом заняться вам и определить, сколько бы вы взяли за проведение таких операций. Завтра с утра едем в клинику, и я делаю первых 5 операций до обеда. После обеда хотелось бы осмотреть Нью-Йорк, его достопримечательности, побывать в магазинах… Через 5 дней можно поехать на виллу. Вот, практически, все.

Ошарашенный Стоун не находил, что ответить, но, немного погодя, пришел в себя.

— Извините, Ник, но это физически невозможно… и потом — как проводить операции без анестезиологов, вы, вероятно, забыли о них?

— Джек, — рассмеялся Михайлов, — у русских есть поговорка: «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Длительность операции не более 10 минут, наркоз не потребуется, боли никто не почувствует. — Он снова улыбнулся, — и давайте, не станем обсуждать более эту тему.

— Хорошо, но все-таки позвольте несколько слов, я доктор медицины, но не могу представить себе операции такого уровня — 10 минут, без анестезиологов и боли… Я принимаю все ваши условия и более об этом не говорим.

Стоун спал плохо, практически он дремал, забываясь на некоторое время, но в голову постоянно возвращалась одна и та же мысль — он старался предугадать ход операций, строил всевозможные версии и не находил ответа. Под утро уснул, но будильник не дал ему выспаться. Стоун повернулся на другой бок, отмахнувшись от звонка, как от назойливой мухи и резко вскочил, вспомнив об операциях. Вчерашнее непонимание сменилось волнением, которое не уходило со временем, он курил сигарету за сигаретой, думая о пятерых больных, кого первыми взять на стол.

У себя в клинике, в своем кабинете, он чуточку успокоился и подал Михайлову 5 историй болезни — 5 человек, родственники которых в будущем могли причинить ему меньший вред при неудачном исходе.

Наблюдая, как Михайлов перелистывает листок за листком и, понимая, что за это время невозможно прочитать и строчки, все больше склонялся к мысли, что прибывший русский доктор — шарлатан от медицины. Но Михайлов опять ошарашил его, он заговорил о больных, словно досконально изучил истории болезни и мысли о шарлатанстве исчезли из головы Стоуна. «Видимо, он действительно гениален», — подумал он.

— Доктор Стоун, — официально обратился к нему Михайлов, — я бы хотел познакомиться с операционной медсестрой, вы можете ее пригласить сюда?

— Да, конечно, но она уже, наверное, в операционной, помылась и готовит инструменты.

— Это ничего, — ответил Михайлов, — все-таки я хочу с ней переговорить.

Стоун позвонил, и вскоре в кабинет вошла сестра, он представил ее, как Катрин Джексон, одну из лучших операционных сестер клиники. Высокая и молодая сестра, наверное, не подошла бы под стандарты манекенщицы и фотомодели из-за слишком узкой талии и широких бедер, все другое соответствовало идеалу. Хотя мужчинам такие нравились больше, чем сухие модельные телки из рекламного бизнеса. Михайлов спросил себя: «Где же она лучше — в операционной или постели. Впрочем, мне все равно»… Маленькие недостатки профессионализма компенсировались красотой и покладистостью, что в обычных случаях составляло основу большинства секретарш и некоторых медицинских сестер. Но Катрин не подходила под стандарт из-за гипертрофированной застенчивости и частенько вместо слов она отвечала на вопросы краской лица.

Вот и сейчас она стояла перед Михайловым с пунцовым лицом, придающим ее облику необычную привлекательность. Ей хотелось получше разглядеть выдающегося врача, но она еще ниже опускала глаза при таких мыслях.

— Катрин, — обратился к ней Михайлов, протягивая историю болезни, — вот этот больной пойдет первым, остальные по вашему выбору. В предоперационную проводите охрану Стокфорда, они уже проинструктированы и кроме вас и господина Стоуна туда никто не войдет. Стерильные халаты и инструменты не нужны, только перчатки, больным не нужно делать премедикацию. Голый больной должен лежать на столе, накрытый простынью до пояса. Будете готовы — сообщите.

Озадаченная Катрин вышла из кабинета Стоуна в недоумении — почему не нужны стерильные халаты и инструменты, как он будет давать наркоз? Но она выполнила все пожелания Михайлова и вскоре они уже были в операционной.

Больной лежал на столе, прикрытый до пояса простынью, Михайлов подошел к нему.

— Я доктор Михайлов, — представился он. — Операция продлиться 10 минут и вы будете здоровы. После операции вы должны соблюдать дозированную нагрузку, ваши мышцы отвыкли от физической работы, через две — три недели можете заниматься любым видом спорта, если хотите, и чувствуйте себя вполне полноценным человеком.