Таким образом, вопреки распространенному мнению, русские эмигранты без особого труда могли включиться в работу (пропагандистскую, разведывательную, диверсионную и т. п.) на оккупированных территориях, разумеется, при условии изъявления лояльности в отношении нацистских властей. В тот момент речь еще не шла о привлечении национальных кадров непосредственно к вооруженной борьбе с СССР, т. к. высшее германское военно-политическое руководство отрицательно относилось к подобной перспективе. Впрочем, историк С.Г. Чуев справедливо отмечает: «Все измышления и указания гитлеровского руководства о недопущении эмигрантов к борьбе на Восточном фронте попросту игнорировались инстанциями на местах. Армейские структуры, органы абвера и СД активно использовали белоэмигрантов в своих целях»[38].

Вербовку эмигрантов для работы в интересах Службы безопасности и абвера осуществляли, в частности, Управление делами русских беженцев в Германии (Russische Vertrauensstelle in Deutschland), находившееся под плотным контролем СД[39], и созданное по его «образу и подобию» Управление делами русских эмигрантов во Франции (Vertrauensstelle der Russischen Emigranten in Frankreich)[40]. Использовались и другие каналы.

Так, Константин Григорьевич Кромиади, в последующем тесно контактировавший с абвером и СД, в 1941 г. поступил на работу в комиссию по отбору советских военнопленных по рекомендации редактора берлинской газеты «Новое слово» В.М. Деспотули. В своих мемуарах Кромиади отмечает, что в лагеря он был направлен через посредничество Министерства по делам оккупированных восточных территорий, и почему-то пишет, что именно в ведении этого ведомства «находились лагери военнопленных, за исключением тех, которые были расположены в прифронтовой полосе». Представителями этого министерства было «решено организовать комиссии по распределению пленных по специальностям»[41].

При этом известно, что лагеря военнопленных Восточному министерству А. Розенберга никогда не подчинялись[42], а соответствующие комиссии были созданы по приказу Р. Гейдриха (о чем мы подробнее мы расскажем ниже).

Почему же Кромиади вводит своих читателей в заблуждение? Как нам представляется, в действительности он оказался на оккупированной территории не без участия гитлеровской разведки (и его дальнейшая карьера это косвенно подтверждает).

Если СС не сразу смогло добиться всесторонней «опеки» над эмигрантами, то шанс распространить свой контроль на потенциально лояльных советских военнопленных Гейдрих не упустил.

Здесь нелишне коснуться вопроса об отношении советского руководства к пленным красноармейцам. Еще в предвоенное время пропагандистские органы настойчиво внушали бойцам и командирам РККА, что понятия «плен» не существует. На политзанятиях солдатам говорили: «Плен — это измена Родине. Нет более гнусного и мошеннического деяния…»[43] Как отмечает историк П.М. Полян, «плен рассматривался как тяжкое воинское преступление, наравне с прямым переходом или перелетом на сторону врага, считавшееся разновидностью измены Родине и каравшееся, соответственно, высшей мерой наказания — расстрелом с конфискацией имущества»[44].

Тактические ходы, предпринятые правительством СССР с началом германского вторжения, вроде бы свидетельствовали о попытке Сталина обеспечить военнопленным своей армии защиту и привилегии, предусмотренные Гаагскими конвенциями о законах и обычаях войны. Но фактически подобные заявления были всего лишь пропагандистским демаршем, рассчитанным на позитивную реакцию западных держав.

В одном из лагерей для советских военнопленных. 1941 г.

На деле же судьба пленных мало волновала Сталина и его подручных, одним из подтверждений чему служит приказ Ставки Верховного главнокомандования № 270 об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия (от 16 августа 1941 г.). В соответствии с этим приказом, все командиры и политработники, сдавшиеся в плен, рассматривались как дезертиры, при поимке их надлежало расстреливать на месте перед строем. Их семьи подлежали аресту, а семьи попавших в плен солдат лишались государственной поддержки[45].

Советская военная пропаганда с первых дней войны начала формировать негативное отношение ко всем красноармейцам, оказавшимся в плену, невзирая на обстоятельства их пленения. Как отмечает историк А. Шнеер, 6 сентября 1941 г. центральная военная газета «Красная звезда» обратилась к теме плена. Передовая статья подытоживалась такими словами: «Сдача в плен немецко-фашистским мерзавцам — позор перед народом, перед своими товарищами, своими женами, детьми, преступление перед родиной»[46].

Вполне объяснимо поэтому, что известная часть военнослужащих Красной армии, попавших в плен в 1941–1942 гг., предпочла поступить на службу к немцам…

Согласно директивам к плану «Барбаросса» от 13 марта 1941 г., ведомство Гиммлера на оккупированных территориях Советского Союза получало особые компетенции: «Для подготовки политического управления в районе боевых действий сухопутных войск рейхсфюрер СС получает специальное задание, которое вытекает из идеи борьбы двух диаметрально противоположных политических систем. В рамках этого задания рейхсфюрер действует самостоятельно и на свою ответственность…»[47]

Известно, что под «специальным заданием» подразумевалось главным образом уничтожение определенных групп населения, в первую очередь — евреев. Наряду с этим на представителей эсэсовских айнзатцгрупп и зондеркоманд возлагалась работа среди советских военнопленных. 17 июля 1941 г. Гейдрих подписал оперативный приказ № 8, адресованный командам полиции безопасности и СД «Об отношении к советским военнопленным».

Несмотря на то что основной объем документа посвящен механизму экзекуций над некоторыми политически враждебными категориями советских военнопленных, глава РСХА также требует от своих подчиненных выделять среди русских, находящихся в лагерях, лиц, «заслуживающих доверия… которых поэтому можно будет использовать в операциях по восстановлению оккупированных областей». Здесь же говорится, что «заслуживающих доверия лиц следует вначале привлечь к работе по фильтрации и к исполнению других заданий руководства лагеря… Если они оказываются подходящими для операций по восстановлению в оккупированных областях, то следует отказывать ходатайству об их возвращении на родину только в том случае, если они представляют интерес для контрразведывательной службы». В приложении 2 к этому приказу специально оговаривается, что необходимо находить среди пленных элементы, заслуживающие доверия, «невзирая далее на то, что речь идет о коммунистах»[48].

27 августа и 12 сентября 1941 г. Гейдрих подписал дополнительные директивы, касающиеся основных направлений деятельности команд полиции безопасности и СД в лагерях для военнопленных. В частности, во втором из указанных документов еще раз подчеркивалось, что «задачей оперативных команд полиции безопасности и СД является выявление не только подозрительных элементов, а также и тех надежных элементов вообще, которые могут пригодиться для восстановительной работы в Восточных областях… Я предписываю, чтобы в еженедельных отчетах обращали внимание на пункт "4" (число выявленных лиц, не внушающих подозрения). О военнопленных, не внушающих подозрения, которые перед этим занимали в советско-русском хозяйстве руководящие посты, следует особо указывать на отрасль их работы и последнее место службы»[49].