Но вернемся к Генриху в годы его ученичества — в Наваррском коллеже и на дому под руководством данных его матерью наставников. Юный беарнец научился всему, чему мог научиться. Он не был блестяще образованным человеком, но не являлся и невеждой, какие тогда еще нередко встречались среди представителей верхушки общества. Во всяком случае, уроки Ла Гошри не прошли даром, и в дальнейшем, как свидетельствуют современники, в присутствии Генриха IV нельзя было плохо говорить по-латыни: он тут же замечал огрехи и мог весьма нелицеприятно прокомментировать неудачное высказывание. Как и его товарищи по Наваррскому коллежу, он увлекался чтением как раз в то время появившегося во французском переводе труда Плутарха «Сравнительные жизнеописания», штудируя биографии выдающихся греков и римлян, прежде всего великих полководцев. Культ героев был в моде, хотя Агриппа д’Обинье, друг и соратник Генриха, не без сарказма заметил, что лучше изучать жизнеописания посредственных людей, поскольку в жизни приходится иметь дело главным образом с посредственностями.

Продолжением и блестящим завершением образования принцев явилось путешествие по Франции, предпринятое по инициативе Екатерины Медичи и продолжавшееся более двух лет. Освободившись от тягостной опеки со стороны Гизов, королева-мать решила, что Карлу IX не нужно больше никаких опекунов, и объявила его совершеннолетним. Лучшим способом уладить раздоры в королевстве, полагала она, было бы показать подданным их нового короля. С этой мыслью они и отправились в долгое путешествие по стране. Разумеется, Генрих Наваррский тоже поехал с ними — Екатерина Медичи не могла оставить его без присмотра, отдав на милость гугенотам. Кроме того, его присутствие в составе путешествующего двора имело и важное политическое значение: оно должно было умиротворяющим образом подействовать на протестантов. С этой же целью получила приглашение и Жанна д’Альбре. Екатерина Медичи была полна решимости превратить перемирие в прочный мир. Правда, демонстрируя подобным образом свою добрую волю, она серьезно рисковала: тесное общение с еретичкой, отлученной от церкви, могло вызвать гнев папы римского и еще больше обозлить правоверных католиков. Сама Жанна, принимая приглашение королевы-матери, преследовала собственные цели. Прежде всего она рассчитывала добиться от Екатерины Медичи, чтобы та приструнила Монлюка, всячески притеснявшего протестантов в Беарне. Да и к самой королеве Наваррской он относился без особого почтения, позволяя себе непристойные солдафонские высказывания, вроде того, что он прибыл на губернаторство в Гиень, дабы испробовать, так ли хорошо спать с королевами, как с прочими женщинами.

Другой потаенной ее мыслью было увезти сына Генриха в Беарн и там воспитывать его в строгом соответствии с собственными представлениями о протестантском принце. А сам Генрих, похоже, уже прижился при французском дворе. Екатерина Медичи всерьез подумывала о том, чтобы выдать за него свою дочь Маргариту, о чем то ли в шутку, то ли всерьез говорил еще ее покойный супруг Генрих II. Правда, потенциальный жених тогда заглядывался не столько на Марго, вольные манеры и кокетство которой решительно не нравились ему, сколько на юную девицу, преисполненную стыдливости и сдержанности, — Шарлотту де Ла Тремуйль. Эта идиллия полудетской влюбленности спустя много лет получит весьма драматичное продолжение и фатальное завершение: выйдя замуж за принца Конде, Шарлотта будет обвинена в отравлении супруга и осуждена на тюремное заключение, во время которого у нее родится сын, зачатый, по слухам, в греховной связи с Генрихом Наваррским. В юную супругу своего (если верить слухам) отпрыска, тоже носившую имя Шарлотта, престарелый Генрих IV будет безумно влюблен, и эта последняя в его жизни любовь окажется для него роковой. Но всему этому, как известно, будет предшествовать его не менее роковой брак с Маргаритой Валуа — пресловутой королевой Марго.

Путешествия развивают и формируют личность, что особенно важно для тех, кому волею судеб уготовано править народом. Будущий Генрих IV получил уникальную возможность узнать страну и населявших ее людей. Подобного рода знаний он не приобрел бы ни в одном коллеже и ни от одного сколь угодно великого наставника. Гигантский кортеж, включавший в себя тысячи человек и растянувшийся на многие километры, двинулся из Фонтенбло в путь 13 марта 1564 года. Короля, королеву-мать и принцев крови, к числу которых принадлежал и Генрих Наваррский, окружала толпа молодых дворян и «летучий эскадрон» фрейлин, готовых на все услуги, в том числе и весьма деликатного свойства, чем они и были особенно полезны для Екатерины Медичи. Юных принцев сопровождали их учителя, во время остановок проводившие с ними занятия и по пути обращавшие их внимание на географические и исторические достопримечательности. Ехали не спеша, смотря по обстановке преодолевая за день от 10 до 50 километров и проводя в попадавшихся на пути городах и замках от нескольких дней до нескольких месяцев. Не полагаясь на комфорт, который способна была обеспечить принимающая сторона, везли с собой в огромных фургонах все, что могло пригодиться, — от мебели и гобеленов до маскарадных костюмов.

11 апреля, когда королевский кортеж находился в Труа, был подписан выгодный для Франции мир с Англией, по которому французская корона возвращала себе Гавр и, за компенсацию, Кале. Хотя Елизавета Английская поддерживала и продолжала поддерживать французских протестантов, Екатерина Медичи не усматривала в этом угрозы для себя. Если еще пару лет назад она и могла опасаться, как бы гугеноты не стали доминировать во Франции, то теперь она видела все их слабые стороны и, путешествуя по стране, еще больше укрепилась в этом мнении.

Спустя несколько дней после этого радостного события произошел инцидент. Генрих Наваррский, играя в мяч, неудачно упал и ушиб себе голову — не смертельно, слава богу, но достаточно сильно, чтобы провести пару дней в постели; судьба продолжала хранить его. Это не столько огорчило королеву-мать, сколько послужило ей поводом обратиться с дружеским посланием к Жанне д’Альбре, дабы напомнить ей, что желательно было бы видеть ее при путешествующем дворе, к которому она могла бы присоединиться во время одной из следующих остановок. Двигаясь через Бар-ле-Дюк, где Екатерина Медичи крестила своего первого внука, сына герцогини Лотарингской, и Лангр, двор прибыл в Дижон, в котором для юных принцев была устроена потешная осада форта с обстрелом его королевской артиллерией. Сев на суда в Шалоне-сюр-Сон, путешественники прибыли в Макон.

Там их уже несколько дней ждала королева Наваррская, которая не знала покоя в своем кальвинистском усердии, а потому скандалы повсюду следовали за ней по пятам. Не обошлось без крупного инцидента и на сей раз. Прибывшие с ней гугенотские проповедники подвергли хамским оскорблениям участников процессии, проходившей в городе по случаю большого католического праздника Тела Господня, которую возглавлял сам кардинал Бурбон, брат ее покойного супруга. Как и во время гугенотских бесчинств в Вандоме, это явилось глумлением над религией, усугубленным оскорблением, причиненным семейству Бурбонов. Скандальное поведение в Маконе людей Жанны д’Альбре омрачило ее встречу с Екатериной Медичи и сыном Генрихом. Незамедлительно оповещенная кардиналом о происшествии королева-мать отреагировала самым решительным образом, распорядившись повторно провести процессию, в которой должны были пройти как сама Жанна, так и ее беарнцы с обнаженными головами. Екатерине не хотелось показаться слабой перед испанским посланником, совершавшим вместе с ней путешествие и обо всем докладывавшим своему господину.

Продолжением путешествия явился триумфальный въезд в Лион. Генрих Наваррский ехал третьим, сразу за королем и его братом, облаченный в роскошное одеяние из темно-красного бархата, украшенное золотой вышивкой, и в шляпе из того же материала. Лион был крупным очагом гуманистического движения и Реформации, и Жанна рассчитывала, что сможет здесь подчинить сына своему влиянию. Она приводила его на протестантские богослужения, проходившие прямо под открытым небом, в знак протеста против королевского запрета на отправление кальвинистского культа в храмах. И все же она не могла не замечать, что мальчик ускользает из ее рук. Дядя-кардинал официально представил его иностранным послам как первого принца крови, что предполагало его принадлежность к католицизму. В отчаянии, не зная, что еще предпринять, Жанна обратилась к Екатерине Медичи с просьбой позволить ей удалиться вместе с сыном в Беарн и, как следовало ожидать, получила категорический отказ. Ей предложено было отправиться одной и не в Беарн, а в Вандом, приняв в качестве утешительного приза 150 тысяч ливров. Туда она и поехала, вызвав своим прибытием очередную вспышку беспорядков в городе.