В Маньчжурии обосновался один из самых крупных милитаристов, глава фэнтяньской (маньчжурской) группировки, соратник Юань Шикая, Чжан Цзолинь — личность весьма примечательная. В молодости он был главарем шайки хунхузов-разбойников. Сражался в ходе Русско-японской войны на стороне японцев, совершая со своим отрядом рейды по тылам российской армии. Потом перешел на службу в Китайскую императорскую армию, где сделал быструю карьеру. После революции участвовал в боевых действиях в составе правительственных войск, а затем был назначен инспектором трех провинций северо-востока, которыми и правил железной рукой. Современники считали Чжана человеком умным, хитрым, изворотливым и даже не лишенным личного обаяния, что для милитаристов было в общем-то нехарактерно. Маньчжурию он намеревался использовать как плацдарм в борьбе за власть во всем Китае.

Корейцы в вотчине Чжан Цзолиня чувствовали себя в относительной безопасности. В поисках лучшей доли туда переселялись многие тысячи людей. В основном это были разоренные поборами властей крестьяне из бедных северных провинций страны. В 1920-е годы корейцы составляли большинство населения приграничных городов и сел. По свидетельству современников, этот край был больше похож на Корею, чем на Китай. Всего же в это время на северо-востоке Китая проживало порядка 750–800 тысяч корейцев.

Маньчжурия стала центром корейского антияпонского сопротивления, именно там появились корейские партизанские отряды. Самыми многочисленными были две армии — справедливости («Ыйбён») и независимости. Последняя насчитывала не менее ста отрядов. Только в 1920–1927 годах корейские вооруженные группы осуществили здесь почти три тысячи вооруженных акций против японских военных, полицейских сил и административных учреждений². Они постоянно переходили границу и совершали рейды вглубь корейской территории.

В эту полуподпольную деятельность немедленно включился и Ким Хён Чжик. Вместе с женой и детьми он поселился в Линьцзяне — небольшом торговом городке прямо на берегу Амнока. Там он открыл лечебницу, которая служила явкой и перевалочным пунктом для убывавших на родину и возвращавшихся в Маньчжурию партизан.

Сон Чжу, как все дети, быстро адаптировался к жизни в новых условиях: выучил китайский язык, которым в совершенстве владел до конца жизни, привык носить одежду местного покроя. Когда он выходил на улицу, одетый по-китайски, ни местные жители, ни маньчжурские полицейские не могли признать в нем корейца. В городе мальчику особенно понравилось то, что на улицах редко бросалась в глаза «неприятная физиономия японца».

Ким периодически выполнял специфические поручения отца — переходил границу, перенося с собой запрещенные газеты и книги, а иногда — патроны или порох. Маленький мальчик, так похожий на китайца, никаких подозрений у таможенников не вызывал.

Из Линьцзяна семья вскоре перебралась в такой же приграничный городок Бадаогоу. Там Сон Чжу пошел учиться в четырехклассную китайскую школу. Дома с ним занимался отец — давал уроки истории, географии и корейского языка.

Напротив Бадаогоу, через речку, находится корейский город Пхопхен. В Пхопхене была христианская церковь, куда устроился на работу Хён Чжик. В этой церкви и стали собираться антияпонские активисты. После богослужений «батюшка» произносил перед ними патриотические речи, а когда публика настойчиво просила — играл для нее на органе.

Однажды он позвал к себе сына и тоном, не терпящим возражений, заявил ему:

— Негоже, если ты вырастешь китайцем. Вся их история насчитывает три тысячи лет, а наша — пять. Пойдешь в Корею и там поступишь в школу.

Скорее всего, свою роль тут сыграли не только патриотические соображения. Ким Хён Чжик и Кан Бан Сок были людьми небогатыми. Стабильного источника дохода не было, временами возникали проблемы даже с тем, как накормить троих детей. Поэтому и было решено послать старшего сына к бабушке и дедушке в родное село Мангёндэ.

В конце 1923 года Сон Чжу отправился домой. Отец нарисовал ему в блокноте карту и велел послать телеграмму, когда он окажется в Мангёндэ. Позже этот эпизод назовут «путь в тысячу ли для учебы» (тысяча ли — около 400 километров). Путь этот был весьма непрост для одиннадцатилетнего мальчика. Когда в середине марта он вышел из Бадаогоу, шел снег и мела метель. Ему пришлось горными тропами преодолеть несколько перевалов, где даже днем встречались дикие звери. Правда, в дороге помогали добрые люди. Один крестьянин подвез его на санях и даже отказался от платы, купив ему тянучку. А хозяин постоялого двора в городке Канге бесплатно накормил мальчика. В Канге японская администрация провела электрическое освещение, что вызвало у Сон Чжу противоречивые чувства: «Жители Канге радовались, что проведено электричество, но мне было грустно и тяжело при виде улиц его, где наплывал, как вал нечистот, японский образ жизни, такой чуждый нам. Мне было грустно и тяжело». Остаток пути до Пхеньяна он проделал на поезде.

Через две недели после выхода из Бадаогоу он вошел во двор родного дома в Мангёндэ. «Неужели один пришел? Твой отец страшнее тигра», — запричитала бабушка Ли Бо Ик, чуть ли не босиком выскочившая во двор, и обняла внука.

Сон Чжу зачислили в 5-й класс Чхандокской школы, которая считалась передовой. Это было частное учебное заведение, модернизированное по европейским стандартам, где училось около двухсот человек. Классным руководителем Сон Чжу стал Кан Рян Ук.

Учитель жил в такой бедности, что однажды его жена Сон Сок Чжон не выдержала и ушла в дом родителей. Правда, те строго сказали ей: «Слыханное ли дело бросать мужа из-за какой-то там нужды? Ты, видать, думала: выйдешь замуж, тебя посадят на золотой коврик, подадут кашу из белоснежного риса да воду с медом? Короче говоря, немедля возвращайся к мужу и извинись!»

Судя по всему, Кан Рян Ук пользовался любовью и уважением учеников. (Во всяком случае, после прихода к власти Ким нашел своего учителя и назначил его вице-президентом КНДР.) Он разучивал с детьми патриотические песни и ставил сомнительные, с точки зрения японских властей, спектакли. Однажды под руководством своего учителя они сыграли представление «Тринадцать домов». Дома символизировали тринадцать корейских провинций, которые должны объединиться. Представление едва не сорвала местная полиция. В отместку Сон Чжу с друзьями зарыл на дороге доски с гвоздями, а потом из кустов смотрел, как лопались шины на велосипедах у японских полицейских.

Однажды, получив учебники для 5-го класса, он стал рассматривать их и увидел страшную вещь: учебник японского назывался «Родной язык». Недолго думая, он достал перочинный ножик, соскоблил слово «родной» и написал на его месте «японский».

На родине Сон Чжу провел два года. Получив сообщение об аресте отца, он принял решение вернуться к оставшейся одной с маленькими братьями матери. Японская полиция задержала Ким Хён Чжика и вывезла его в Корею. Там ему удалось бежать из-под стражи с помощью своего товарища, который подпоил конвоиров и помог ему снять наручники. В течение нескольких морозных дней Хён Чжик прятался в стогу на горном перевале. А потом, когда на Амноке встал первый лед, ползком ушел в Маньчжурию. Все это настолько подорвало его здоровье, что он так уже и не оправился от болезни. 5 июня 1926 года в возрасте тридцати двух лет Ким Хён Чжик умер.

В наследство сыну остались два пистолета, которые Сон Чжу постоянно носил при себе. Запомнил он и предсмертные наставления отца: «Революционер всегда должен быть готов к трем видам смерти: от голода, от побоев, от холода. С такими убеждениями не надо никогда отступать от первоначального великого замысла».

По совету и при помощи друзей отца Сон Чжу отправился в город Хуадянь, чтобы поступить в военное училище «Хвасоньисук». Там его с распростертыми объятиями встретил Ким Си У — приятель Ким Хён Чжика и владелец местной рисоочистительной фабрики. Он и слышать не хотел, чтобы Сон Чжу жил в училище, и настоял, чтобы он остановился в его доме. За торжественным ужином он налил гостю первую в его жизни стопку водки. (Корейская рисовая водка «сочжу» не такая крепкая, как привычная нам 40-градусная русская. В ней всего лишь 30 градусов.) «Сегодня ты выпей за отца эту рюмочку. Ты теперь глава семьи!» Сон Чжу зажмурился и послушно проглотил мутноватый напиток с резким вкусом.