Пол непроизвольно обратил внимание на то, что у мисс Ладингтон перехватило дыхание. Но даже почувствуй он, что она упала и лежит теперь при смерти, у него не хватило бы сил отвести глаза от чудесного явления.

Да, перед ним стояла сама Ида. И это не было произведением, вышедшим из-под кисти художника. Она светилась полнотой жизни. На ней был как раз тот костюм, в котором она была запечатлена на картине, — белое открытое платье. Но теперь было ясно, что художнику не удалось передать на картине обворожительность девичьей фигуры. Насколько же очаровательными были ее черты! Отсвечивающие золотом волосы дивными локонами обрамляли лицо и ниспадали на ослепительные плечи. Губы несколько приоткрылись в восхитительной Милой улыбке. Казалось, что в следующее мгновение они готовы приблизиться к жадно глядевшему на красавицу Полу.

Ее взгляд упал на мисс Ладингтон, и по выражению глаз можно было понять, что она узнала ее. Казалось, что глаза смертного человека не могли бы передать это выражение нежного участия.

А затем она повернулась к Полу. В ее улыбке теперь не оставалось ничего ангельского. Это была улыбка дочери Евы, улыбка женская и очень земная. Как будто бы небесное пламя опустилось на него вместе с этим светящимся взором фиолетово-голубых глаз, опалив его и наполнив ожиданием счастья.

Она стояла так близко от него, что он мог бы коснуться ее. Красота девушки потрясла его. Забыв обо всем на свете и томясь любовью, он уже намеревался заключить ее в объятия. Но она отступила назад с легким предостерегающим жестом.

И тут внезапно по ее лицу пробежало что-то вроде странной зыби, как это бывает, когда ветер пробегает над пшеничным полем, и медленно, очень медленно, как будто сопротивляясь какой-то незримой силе, она пошла через комнату назад. При этом девушка не отрывала взгляда от присутствующих на сеансе. Затем она исчезла в кабинете.

И тотчас под пальцами Альты зазвучало фортепиано, издавая те же медленные, тяжелые аккорды, что и прежде. Но на сей раз игра длилась лишь несколько мгновений и внезапно прекратилась, когда послышался слабый голос миссис Легран, звавший девочку. Альта проскользнула через стоящие на пороге между комнатами стулья и вбежала в кабинет, задвинув за собой портьеру, которая закрыла дверной проем.

После того как девочка скрылась за портьерой, доктор Халл открыл располагавшийся недалеко от него на стене кран газового рожка и осветил комнату. Затем он поднялся и подошел к коридорной двери, отодвинул задвижку и отпер замок.

— Это был самый удачный сеанс из всех, на которых мне когда-либо приходилось присутствовать, — объявил он. — Все складывалось самым благоприятным образом… Так вы довольны, мисс Ладингтон?

Резкий переход от теней другого мира к яркому свету газового освещения, от общения с призраком к любезной и очень деловой манере изъяснения доктора Халла был почти что невыносим для бедной дамы. Не отвечая, она скорбным жестом подняла руки и спрятала в ладонях лицо. В это время из кабинета вышла Альта и сообщила, что ее мать рада успеху сеанса и готова как-нибудь повторить его, если у гостей будет на то желание.

Мисс Ладингтон оставила этот намек без внимания. Пол же, который все еще продолжал сидеть на своем месте и напряженно вглядывался в пустоту, как если бы сеанс еще не закончился, при этих словах вскочил со своего стула и устремился вперед. Усердие, с которым он обследовал все углы кабинета, и появившееся затем на его лице выражение видимого разочарования, когда он не смог обнаружить в комнате ни одного живого существа, кроме Альты и миссис Легран, наверняка должны были навести последнюю на мысль, что Пол заподозрил обман. В действительности же его поведение объяснялось иным. Это было следствие безумной надежды на то, что ему посчастливится бросить еще один взгляд на Иду, если он последует за нею до того места, где она должна исчезнуть.

Когда Пол заглянул в кабинет, миссис Легран лежала на софе, а Альта суетилась, протягивая ей душистую нюхательную соль. Пока Пол разочарованно оглядывался по сторонам, женщина поднялась и, опираясь на дочь, возвратилась в переднюю комнату. Было заметно, что она чрезвычайно утомлена. Лицо ее было смертельно белым, а темные круги вокруг глаз стали еще больше и темнее, чем были до сеанса. Она села в свое кресло, в котором был специальный подголовник, откинулась назад и закрыла глаза.

Так как ни доктор Халл, ни Альта не демонстрировали никакого удивления или беспокойства по поводу ее состояния, то можно было предположить, что наступившее измождение является обычным следствием проведенного сеанса.

На заданный ею тихим голосом вопрос о том, удовлетворена ли мисс Ладингтон увиденным, та ответила, что сеанс превзошел все ее самые смелые ожидания, что она и мечтать не смела ни о чем подобном. Доктор Халл принялся вспоминать в деталях ход сеанса. При этом он подчеркивал, что в этот вечер была открыта новая страница в науке, поскольку удалось узнать новое о жизни душ, что позволяет говорить о начале новой эры развития спиритизма.

— Я посвятил изучению спиритизма более тридцати лет, — возбужденно воскликнул он, — но мне еще никогда не приходилось присутствовать при столь чудесном сеансе, как этот! У меня идет кругом голова, стоит мне только задуматься о том бесконечном поле, которое открывается теперь перед спиритизмом, о перспективах его развития. Вы только подумайте — души наших прошлых и канувших в Лету «я»! Души наших минувших стадий развития! Так почему, почему — я вас спрашиваю — этого не может быть? И если как следует осмыслить это, то приходится убедиться, что тут, как и в случае других великих открытий, все чрезвычайно просто. Теперь есть объяснение той толчее неопознанных душ, которая так хорошо известна медиумам, а также многим материализациям и явлениям, при которых не узнают появившиеся создания.

Между тем жалкий вид медиума привлек к себе внимание мисс Ладингтон. И это несмотря на то, что сама она пребывала в крайнем замешательстве.

— Что, миссис Легран всегда так ослабевает к концу сеанса?

Доктор Халл поспешил ответить за медиума:

— Нет, пожалуй, обычно не в такой мере, как сегодня, — сказал он. — Однако сильнейшее напряжение всех душевных сил всегда негативно сказывается на ее состоянии. Но если, как сегодня вечером, происходит материализация нового духа, она чувствует себя особенно разбитой. Вы же понимаете, что из ее плоти — не берусь судить о том, где и каким образом, поскольку знаю об этом не больше вашего, — как бы плетется видимая оболочка материализуемого объекта и даже платье, в которое одет являющийся дух. И то обстоятельство, что миссис Легран страдает от сердечной недостаточности, делает для нее сеансы занятием не только чрезвычайно утомительным, как и для всех медиумов, но также и просто опасным для самой ее жизни. Я как врач неоднократно заявлял ей, и это подтвердили и другие врачи, что она в любой момент может умереть, находясь в состоянии транса.

Тут впервые с момента окончания сеанса в разговор вступил Пол:

— А как вы полагаете, — заинтересованно спросил он, — как может сказаться внезапная смерть медиума, о которой вы упомянули, на состоянии материализуемого духа?

— На сегодняшний день ответ на этот вопрос остается чисто умозрительным, — ответил доктор Халл, — поскольку подобных прецедентов пока еще не случалось.

— Но ведь подобное может произойти однажды…

— Да, здесь вы правы.

— А разве дух при лишении своей телесности и возвращении к духовной форме зависит от медиума не в такой же степени, как и в процессе своей материализации? — продолжал интересоваться Пол.

— Я понимаю, к чему вы ведете, — заметил доктор Халл. — Вам хотелось бы знать, останется ли дух материализованным в том случае, если медиум внезапно скончается во время сеанса. А что думаете по этому поводу вы, миссис Легран?

— Я, право, сама не знаю, — тихо ответила дама, не открывая глаз. — Наша помощь при освобождении от приобретенных телесных оболочек нужна призракам не в меньшей степени, чем в ходе материализации. И если во время сеанса медиуму суждено скончаться, то, мне кажется, духу придется приложить известные усилия, чтобы вновь освободиться от телесности.