– Как это? – я не могла понять, что он имеет ввиду.

– Совет контролирует все сферы жизни на Земле: политику, экономику, государственное устройство, социальный строй, климат, погоду, эволюцию, население. «СтратимХорс» – лишь средство.

– То есть и войны – это дело рук сингов? – я была ошарашена обширностью и всеохватностью сферы влияния сингов на человеческий мир.

– Отчасти. Люди слишком эмоциональны. Это их побочный эффект. Из-за эмоций земляне слишком агрессивны и в любом случае пускали бы свои силы в военное русло. Мы просто контролируем и направляем их.

– И природные катастрофы, которые я систематизировала, тоже мы провоцируем… – прошептала я.

– Иногда.

– То есть я подводила итоги… Все эти страшные последствия, трагедии – все делалось с подачи «СтратимХорс». А вирус зачем?

– Естественный отбор.

– Что?

– Контроль над численностью населения. Вирусы всегда играли роль чистильщиков в системе естественного отбора. Их слишком много для такой маленькой планеты.

– Но это не естественный отбор! Это убийство!

– Это жизнь.

– Подожди! Я ничего не понимаю. Почему тогда стоял вопрос об Извлечении Земли, если Совет знал о разумной жизни?

– Я не могу сказать всего. Но вопрос и сейчас стоит. Дело в том самом побочном эффекте. Эмоциональность.

– Но почему не оставить их в покое? Разве можно уничтожать жизнь на планете за то, что они не похожи на вас?!

– Слишком много вложено в проект. Никто не оставит золотую жилу лежать без дела.

– Но ведь там разумная жизнь. Совет должен понимать это. Надо донести до людей. И у них не останется выбора.

Отец моментально переменился в лице, вцепился в мое запястье, приблизил меня к себе и зло сказал:

– Не смей. Здесь замешан весь Совет. Ты подписала документы высшей секретной категории при принятии на работу. Тебя просто казнят за предательство. Подумай о матери. После смерти Киана она и так нестабильна.

– Киан не умер! Он стал нейрофагом. И все по твоей вине! Он всего лишь хотел жить своей жизнью!

– Что ты сказала? – отец был явно ошарашен, а я прикусила язык. – Что тебе об этом известно?

– Ничего! Я даже только недавно узнала, что у меня был брат. Случайно, когда изучала литературу о сингах. Никто не удосужился мне рассказать.

– Когда это случилось, ты была убита горем. Ты даже не знала, как на самом деле он погиб. Ниан не догадывается до сих пор. Для всех он жертва действий мятежников. Так что ты хотела этим сказать? Ты что-то знаешь о его причастности к мятежникам? И откуда?

– Интуиция.

– Это Александр? Он знает правду?

– Он ничего мне не рассказывал, – я с вызовом смотрела в его глаза и прокручивала в голове слова Миерии о том, что нельзя доверять даже членам семьи. Но больше всего меня расстраивало то, что отец замешан в исчезновении Киана. Я решила дать ему последний шанс. – Ты поможешь мне предотвратить распространение вируса?

– Нет. И ты не будешь этого делать, – сказал он твердо и, шагнув к библиотекарю, совершил быструю манипуляцию, после которой проекция погасла, пожелав на последок доброй ночи.

– Что ты сделал? – испуганно спросила я.

– Ты больше не имеешь доступа к центральной библиотеке. И не пытайся проникнуть сюда, я стер все данные, которые могли бы стать косвенной причиной исчезновения нашего рода.

– Как ты мог?!

– Если хочешь жить, оставь это дело, – отец окончательно восстановил над собой контроль и стоял сейчас как холодное бездушное изваяние. И вместе с этим на его лицо снова опустилась маска. От этого оно стало пугающе красивым. Ничего не осталось от того сломленного, раздавленного виной человека, который несколько минут назад дал слабину, вспомнив о трагической утрате сына.

В бешенстве от бессильной злобы, которая целиком завладела мной, я шагнула к нему, намереваясь высказать все или даже пустить в ход руки, но остановила себя. Я должна найти Алекса и рассказать обо всем. Он поможет мне.

Я вздохнула, кинула на отца презрительный, источающий желчь, взгляд, намереваясь переместиться в гостиную, нейтральную зону между нашими с Алексом комнатами. Там я могла бы спокойно дождаться его. Вместе мы придумали бы план, как остановить Володара Рода. Пусть отец думает, что я смирилась. Но внезапно я замерла. Я не задала главный вопрос:

– Для чего вы все это делаете? Зачем истязать целую расу политическими, экономическими и природными катастрофами?

Он ощутимо напрягся.

Но в следующий момент меня скрутила сильная боль. Казалось, будто тело мое было объято пламенем, искромсано ножами, сжато в тиски. Я в ужасе подняла глаза на отца, отметив его посеревшее озадаченное лицо, и через секунду погрузилась во мрак.

Глава 12

Боль наконец прошла. Тело обволокло расслабление, создавая иллюзию, будто я парю в невесомости, словно легкое перистое облако. Я даже перестала ощущать свое дыхание и погрузилась в поверхностную дрему, лавируя на грани сна. Казалось, грудная клетка насыщает кислородом легкие, не совершая при этом никакого усилия, ни единого движения.

Темнота.

Прошло еще несколько секунд, и я осознала, что не могу задействовать ни один из органов чувств. На самом деле, я пыталась получить хоть толику информации, где нахожусь и что со мной происходит, но все впустую. Самое страшное, конечно, отсутствие зрения, абсолютно дезориентирующее и основательно пугающее меня. Я потянулась руками к глазам, в какой-то момент ужаснувшись, что их может не оказаться на месте. Я почти осязала свою тянущуюся к лицу руку, но не почувствовала ни малейшего прикосновения, как не чувствовала и саму руку. Лишь фантом, заставивший сначала поверить, что я вот-вот дотронусь до губ. Как-то я слышала историю, что люди, которые только пережили ампутацию конечности, ощущают ее, и они уверены, что двигают ею. Страшное подозрение, подкормленное ужасным воспоминанием этого факта, грозило перерасти в панику. Пришлось делать гипотетические глубокие вдохи, чтобы успокоиться, а затем призвать всю рассудительность и логику, чтобы обдумать ситуацию. Ампутация исключается точно, потому что не было никаких показаний. Но и самый главный аргумент, это то, что организм синга способен исцелить и даже регенерировать ткани даже в аварийном режиме.

Я прислушалась к себе. Я, действительно, парила. Иначе как объяснить, что я не ощущала давления прикасавшихся ко мне предметов. Хотя бы взять ту же поверхность, с которой теоретически обязано взаимодействовать мое тело по законам гравитации.

Если это сон, то я должна проснуться. Я сделала мыслительное усилие, призывая себя очнуться, но ничего не менялось.

Не знаю, сколько времени я провела, размышляя о своем состоянии. Панические волны с незавидным постоянством прокатывались в моей голове, выбрасывая меня на берег безысходности.

Возможно, Володар оказался прав, и я умерла…

Наверное, так происходит, когда тело угасло, а душа теперь должна найти свое место в мироздании. Ее провожают в чистилище. Или же она готовится к перерождению. Или, например, остается в небытие. Да, это похоже на небытие. Ничего вокруг, никакой чувствительности, понимания, что происходит, и способности познания и изменения ситуации. Остается только мозг, отказывающийся воспринимать такую чудовищную форму жизни после смерти.

Но если верить Декарту, «мыслю, следовательно, существую». Тогда я все еще жива. Правда, можно поспорить о качестве такой жизни. Меня не устраивает точно… Это неправильно.

Пережив еще один всплеск страха, я приступила к практическим методикам медитации. С их помощью я собиралась успокоиться и попытаться обратиться к своей сингулярности. Да, последнее время она меня подводила, и, может быть, даже стала причиной сегодняшнего состояния, но, если и есть шанс выбраться из этого ужаса, то только с помощью своих сил.

Очень долгое время я просто успокаивалась, заставляя себя сдерживать страх, вызывавший поначалу приступы самого настоящего удушья. Хотя я понимала, что не дышу, или не ощущаю этого, но поверить было тяжело. Я будто оказалась в гробу. Только без теснящих стенок.