Я повторяла, что все хорошо, всячески гнала негативные мысли, пока отчетливо не услышала низкий вздох с придыханием. Это был точно не мой вздох. Мало того, он показался мне знакомым, но я не могла вспомнить, где я его уже слышала. И какое он имеет отношение ко мне сейчас.

И я открыла глаза, увидела белый потолок, светлую прямоугольную плоскую люстру. Не веря своему счастью, я постаралась повернуть голову, чтобы оглядеться и выяснить, где нахожусь. Но не смогла. Я не могла повернуть шею. Не могла поднять руку, не могла шевельнуть ногой. И я по-прежнему не чувствовала свое тело. Только не это!

Страшные мысли потоком неслись в моем воспаленном мозгу, нарастая, как снежный ком. Неужели, я парализована?! Как, когда и почему это случилось?! При переломе позвоночника часто люди трагически становятся инвалидами, но я синг! Процессы восстановления в моем организме происходят сами собой, даже если не управлять ими. А стоит сингу взяться за ускорение этих процессов, то возможна даже частичная регенерация!

Что же произошло?! У меня случился приступ невыносимой боли. Последнее, что я запомнила, это лицо отца. Значит, Алекс был прав. Со мной действительно творятся страшные вещи. Боже мой! Алекс! Я должна рассказать ему о готовящейся биологической атаке!

За своей истерикой, недостойной не только синга, но и любого здравомыслящего человека, я не заметила, как изображение передо мной изменилось. Теперь я уже смотрела в окно, из которого открывался замечательный вид на безоблачное насыщенное голубое небо. Значит, я повернула голову, но не почувствовала этого. Через секунду все завертелось, я оказалась вплотную к окну и прижалась лбом к стеклу. Я наблюдала за незнакомым городом с высоты птичьего полета, но не ощущала ни холода, ни давления стекла, хотя это должно было случиться по всем правилам. Я только слышала звуки своего дыхания – и это был хороший знак.

Что же происходит все-таки?! Я могу двигаться, но не управляю своим телом. И не чувствую, совсем не чувствую. Я будто смотрю фильм. Или сон. Но неужели я не проснулась бы от такого кошмара?! Ведь он длится уже целую вечность.

В это время кадры моего экшена под названием «Не понимаю, что за хрень со мной происходит» снова сменились, и теперь я наблюдала приближавшуюся дверь. Когда я уже думала, что сейчас об нее ударюсь, и приготовилась к вспышке боли, она распахнулась, и передо мной возникла душевая кабинка. Где-то за операторской камерой прошуршала скинутая одежда, я забралась в стеклянный куб, послышались звуки воды.

Да, отличная идея. Я, действительно, хотела принять душ. Но еще лучше было бы самой управлять своими действиями! В этот момент изображение потемнело, и перед глазами заплясали разные оттенки красного, черного, коричневого и бордового цвета.

Я, видимо, закрыла глаза и наслаждалась водой, но, к сожалению, ее совершенно не чувствовала.

Ничего, все наладится, подбадривала я себя. Какое-то время назад я думала, что умерла. А теперь хотя бы вижу и слышу. Это вселяет определенную долю оптимизма. Журчание воды оборвалось, запотевшие двери кабинки разошлись. Я шагнула в пространство ванной комнаты в светлых тонах и остановилась перед блестящей мраморной раковиной. Некоторое время я, замерев, смотрела в одну точку, затем подняла голову и уставилась на запотевшее зеркало.

Почистив зубы, я взяла полотенце и стала протирать зеркало. Передо мной замелькала рука. Я сначала не поняла, что именно в этой картине неправильно, хотя мозг визжал, как пожарная сигнализация. Моя кисть была просто огромная. Она будто распухла от неведомой болезни. Нет. Это была не моя рука. Обладатель этой части тела явно мужчина. Мужчина. Что это значит? Почему у меня мужская рука?!

В это время изображение в зеркале начало проясняться. Темные мокрые волосы, льнущие к лбу, падающие на черные угольные прямые брови, и практически достигающие местами пронзительных голубых глаз. Таких родных и желанных. Сердце мое пропустило удар, наверное, если бы я его ощущала. Макс!

Я вскрикнула. Конечно, с его уст не сорвалось ни слова. Кричала я в лучших традициях фильма ужасов, но только в своей голове. Вернее, я уже не понимала, чья это голова и что я здесь делаю. Нет, бесспорно, я испытывала безбрежную радость видеть его, и очень соскучилась по каждой черточке его лица, по всему ему. Но что происходит? Как это случилось? И что чувствует он? Понимает ли, что происходит нечто, из ряда вон выходящее? Догадывается ли, что я так близко?

Он уже слышал мои мысли раньше, а я слышала его. Может ли теперь у нас возникнуть такая связь? Даже если он ненавидит меня, он поможет остановить распыление вируса. Я просто должна достучаться до него.

Пока я нечеловеческими усилиями бесконечно посылала ему свои мысли, он спокойно позавтракал и сел за ноутбук. Я отчаялась и устало смотрела на его дальнейшие действия. Вернее, осматривала обстановку в квартире и иногда его руки, попадавшие в обзор.

Мой запал потускнел, когда я поняла, что мы переходим с одного биржевого сайта на другой, оставляя непонятные заметки в электронном блокноте. Через несколько часов я уже не знала, куда себя девать от скуки, учитывая, что угол обзора у меня ограничивался только тем пространством, которое объял взглядом Макс, то есть экран и небольшое поле вокруг. Спасало лишь окно, перед которым стоял стол. Я могла любоваться проплывающими облаками в небе. Причем в весьма сомнительном размытом качестве, так как Макс был полностью сфокусирован на компьютере. Все же остальное находилось в зоне виньетирования. Периодически мелькали его руки по клавиатуре, и я жадным взглядом впивалась в знакомые длинные пальцы, грациозно перебирающие знаки. На память приходили моменты, когда они так же плавно и виртуозно касались меня, вызывая мгновенно закипающие чувства эйфории, и заставляя терять голову от любви, таять и принимать любую форму. Как будто он скульптор, ваяющий свое излишне податливое изделие. Захотелось дотронуться до его лица, ощутить, как покалывает ладони щетина на его подбородке.

Изображение пошатнулось, Макс дотронулся рукой до скулы, и я почувствовала тепло лица, передавшееся через рецепторы его тела и стрельнувшие ответным импульсом моей сущности.

Он внезапно вскочил и стал резко вертеть головой в разные стороны, оглядываясь, будто загнанный зверь.

– Чертовщина какая-то, – выругался он.

– Ты чувствуешь меня, – ошарашенно выговорила я, и с каждым последующим словом радость наполняла меня все больше. – Максим, ты слышишь меня? Пожалуйста, услышь меня. Мне столько надо тебе сказать!

Он продолжал растерянно озираться, но не подавал каких-либо признаков, что слышит меня. Я загадочным образом заставила его дотронуться до своего лица. Он почувствовал постороннее присутствие, но я все также не имею возможности до него достучаться.

Я уловила его усталый вздох, затем Макс посмотрел на крипт, закрепленный на левой руке, и провел манипуляции, из которых стало ясно, что он продвинутый пользователь устройства. Даже я не предполагала, в каком из разделов интерфейса находится отчет о состоянии защитной противонейрофаговой программы. Значит, он подумал, что сейчас столкнется с нейрофагом. Ну что ж, придется поработать, чтобы Макс понял, что ощущение постороннего присутствия никак не связано с чистильщиками.

Одевшись в черные джинсы, зеленоватую рубашку и джинсовую куртку, рукава которой закатал по локоть, он бросил взгляд в зеркало, и приятные чувства восхищения и любви нахлынули на меня. Наверное, если бы у меня было тело, я бы покраснела от смущения, вызванного визуальным наслаждением. С другой стороны, я была невольным соглядатаем, но все же ощущала некоторую преступность в своих действиях, своего подглядывания за чужой личной жизнью. Я ведь не могла даже зажмуриться. Утром в туалете, например, мне пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы сфокусировать взгляд на самой дальней и свободной от компромата части изображения. И не то, что мне было не интересно, просто так не правильно, и я чувствовала себя беззаконником, папарацци, подглядывающим в окна и копающимся в чужом белье.