— Говори. — Дуло пистолета ткнулось ей в спину, и с такими аргументами Маше спорить было сложно.

— Пожалуйста, не надо окно, — быстро, задыхаясь, выдала она.

Из рации стало слышно только дыхание Сабрины. Она, видно, прикрыла переговорное устройство рукой и что-то сказала своим спутникам.

— Хорошо, не буду окно. Просто доверься мне, ладно?

— Сабрина, я не могу. Пожалуйста, ничего не делай, — простонала Маша, ощущая, что её ноги собираются предательски подкоситься.

— Просто поверь мне!

Венка дёрнулась назад. Маша тоже краем глаза заметила движение Рауля к столу, где вместе с недоеденным печеньем ещё лежал походный нож.

— Не шевелиться, — захрипела Венка на каких-то слишком высоких частотах, едва воспринимаемых человеческим ухом. — У меня руки дрожат. Я выстрелю.

— Маша, я знаю, что ты мне не доверяешь, но сейчас просто поверь! — кричала в рацию Сабрина, и Маше чудилось, что её голос раздваивается и слышится ещё и через приоткрытое окно.

— Слоны, — сказала она чуть слышно.

Выстрел грохнул через три секунды.

Окно в спальню парней было чуть правее чёрного входа и выше. Оттуда торчал край тюлевой занавески — ну откуда, хотелось знать всему институту, парням перепала такая роскошь? Откуда она здесь, не знал никто, но никто и не стирал несчастную, поэтому сейчас она представляла собой жалкое, пыльное зрелище.

Над чёрным входом пристроился козырёк, дряхлый и засыпанный жухлыми листьями. На нём по вечерам сидели птицы. Переливчато заливались зяблики — Денис Вадимович учил узнавать их по резкому росчерку в конце песни. Коротко тенькали лесные коньки. Никаких особенных птиц в этих краях и не водилось.

Маше казалось, что она слышит скрип старых досок, потому что в эту дикую секунду стало тихо, и замолчали все птицы. Она стояла спиной к окну и не решалась повернуть к нему голову.

— Обмануть меня захотели, да? — вскрикнула Венка, и в это мгновение задребезжало рывком распахнутое окно.

Она дёрнулась назад, и только непонятное шестое чувство толкнуло Машу на пол. Уткнувшись лицом в грязные доски, она слышала, как прогремел выстрел, потом раздался глухой удар, всхлип и ещё один удар.

— Маша… — Голос Сабрины дрожал.

Казалось, прошло часа два с тех пор, как она по счастливой случайности успела грохнуться на пол до того, как Венка нажала на спусковой крючок. Но руки тряслись. Маша завозилась на полу и села, оперевшись спиной на холодный металлический бок кровати.

Сабрина стояла посреди комнаты, дыша так же тяжело, как и Маша, и смотрела она не на обездвиженное тело у своих ног, нет. Она смотрела на подругу.

Рауль шагнул к ней и наклонился, чтобы поднять с пола тяжёлую чёрную игрушку — пистолет. Предохранитель щёлкнул раз, выходя из безопасного положения, потом ещё раз, возвращаясь в него.

— Да уж, — вздохнул Ник, замерший за спиной Сабрины.

Маша не знала, чего ей хочется больше: расхохотаться, как ненормальной, или всё-таки от души расплакаться.

Горгулья всё ещё хромала. Уже не так сильно, но заметно. Впрочем, расхаживать перед курсантами она была в состоянии и занималась этим с явным удовольствием.

— Ну что, вояки несчастные, у кого ещё руки чешутся подраться? Может, пойдёте пободаетесь с липой? — Она ткнула пальцем в сторону спальни девочек, имея в виду то дерево, которое загородило всё окно. — Может, поубивать кого-нибудь хочется, а?

Она остановилась, и, хоть Маша сидела, уставившись в пол, она и без того знала, что Горгулья заглядывает в глаза всем, одновременно. Так, как умеет только она.

— Не очень, — пробормотала Маша, хоть не в её правилах было острить с преподавателями.

— Ах, не очень, — хмыкнула Горгулья. — Тогда, может быть, позволите мне перейти к результатам ваших итоговых работ?

Сабрина рядом с Машей горестно вздыхала, видно, вспоминала, какой кошмар творился в их отчёте. Да к тому же, до Обвала они так и не добрались.

— Что сказать… грустно, господа. — Судя по звукам, Горгулья шлёпнула на ближайший стол пачку вырванных тетрадных листков. — Так грустно мне не было уже давно. Но перед тем как я перейду к отчётам, хотелось бы попросить ещё об одном.

Маша подняла голову: Горгулья стояла, прислонившись к стене, и руки сложила на груди, как придирчивый покупатель в магазине.

— Личности, склонные к дезертирству. Кого там не устраивает летняя полевая практика? Можете прямо сейчас идти собирать вещи.

Никто не шевельнулся. Маша отвернулась к окну, чтобы её прямой взгляд не послужил намёком на то, что она склонная к дезертирству. Или ещё на что-нибудь.

— Ну что? Я слышала, кое-кто собирался. Так что же вы, будущие офицеры? Встали и шагом марш на вольную волю. Там вино, кино, девочки. Ну? Кому обучение даётся особенно тяжело?

Повисло молчание, и стало слышно, как на крыльце вздыхает Денис Вадимович. Вздыхает, прислушивается и мнёт в руках очередную сигарету.

Горгулья оторвалась от стены и снова зашагала — к лестнице. Там она по-военному развернулась.

— А тем, кто решил остаться, считаю нужным пояснить, что дальше будет ещё тяжелее.

— Знаешь, что? — шепнула Маша Сабрине.

Та обернулась.

— Дурацкий из меня вышел бы следователь, да?

Сабрина усмехнулась, наблюдая за тем, как Горгулья ещё раз перебирает листки с их отчётами.

— Перестань.

Тимур оказался живучим. Правда, рассказывать, что же случилось возле обвала, он не рвался, так что слова из него приходилось вытягивать клещами. А то, что он поведал, приходилось делить ещё на десять — многое Маша просто не расслышала, потому что самых захудалый сквозняк воет громче, чем говорит Тимур.

Картина складывалась очень простая: в тот самый момент, когда они разошлись со Львом в разные стороны, а Тимур ещё не успел пожалеть о своём решении сбежать в город, его ударили по голове.

Он очнулся глубокой ночью в каком-то овраге, под кучей валежника. В голове шумело, во рту было солоно от крови, а перед глазами всё плыло, поэтому он решил дождаться утра. Счастливая случайность или происки Вселенского Разума привели к нему Сабрину и Льва.

Солнце палило снова — что есть сил. Маша чувствовала, как под футболкой текут капли пота. Она уже тысячу раз успела прокрутить в памяти тот памятный день, всё думая, какие же оплошности допустила, и как их можно было избежать.

Всё сходилось на одном — она думала на кого угодно, только не на маленькую нежную Венку, подвешивающую под потолок гирлянды из шишек. Её родители, узнав обо всём, приехали в тот же день и забрали Венку, которая теперь выглядела потерянной, совсем хрупкой и бледной.

Все шептались, что родители Венки теперь устроят грандиозный скандал, чтобы часть вины дочери перекинуть на Горгулью, мол, не уследила. Но они вели себя очень тихо и вежливо. Отец — полковник, помнила Маша — на прощание пожал Горгулье руку.

Все знали — независимо от того, какое решение примет суд, Венка к ним больше не вернётся. Никогда больше. И из-за этого делалось немного жутко.

— Орлова! — голос Горгульи разогнал её мысли, как солнце утренний туман. — Что же вы ерунду в отчёте понаписали?

— Я… — Маша поднялась со стула, но что сказать, так и не нашла.

— Я знаю, что ты. Ты. Ни демона не умеешь искать аномалии. Каких… тебя вообще потянуло под мост, если там было самое сильное поле во всём квартале?

Маше хотелось провалиться, вот прямо сейчас и прямо в подвал. К паукам и крысам — гораздо уютнее.

— Покажи, как ты поля проверяешь. — Горгулья опустила руку с отчётом и приготовилась смотреть.

Маша чуть подрагивающей рукой вынула из кармана цепочку с кольцом.

Отпущенный на волю первый курс грелся на солнышке перед стационаром. Половину пластиковых стульев поставили друг на друга в тени, а всю траву на поляне устелили одеялами — девушки загорали, а парни лениво беседовали, поглядывая на полуголых соседок.