Тундра — лесотундра — тайга — таковы три ботанико-географические зоны Северо-Востока Азии. Но только в центре «края Ойкумены» прослеживается привычное школьное деление: сначала тайга, севернее — лесотундра, а еще севернее — тундра. Влияние морей, гор, геологическое прошлое смещают эту классическую схему. Поэтому с таким трудом удается выделять различные районы, и ботаническая карта региона разнообразна, запутана и пестра. Характернейший тому пример — лишь недавно открытая ботаниками Чукотка.

Во-первых, Чукотка является частью огромного Берингийского сектора, отличного от флоры, лежащей к югу Камчатки, и от растительности Восточно-Сибирской флористической области. Свыше двухсот видов растений встречается повсеместно по всей Чукотке, и они образуют ядро ее флоры. Но на территории самой Чукотки — и это во-вторых — можно выделить две, отличающиеся друг от друга зоны: Континентально-Чукотскую и Берингийско-Чукотскую, между которыми находится переходная зона, расположенная в области хребта Искатень, нижнего и среднего течения Амгуэмы, Иультинокого горного массива и Ванкаремской низменности. Флора Континентальной и Берингоморской Чукотки, в свою очередь, делится на округа: Западночукотский, Центральночукотский, Нижнеанадырский, Крайневосточный и т. д. Можно представить, сколько сил положили ученые, чтобы осуществить такое деление — ведь проводилось оно не на глазок, в каждом районе Чукотки надо было собрать образцы не отдельных растений, как это делается для обычного гербария, а целых комплексов. Ибо только в комплексе можно судить, чем отличается флора одного участка от другого.

Высокогорные каменистые пустыни, занимающие 1/5 территории Магаданской области, где в царстве камня могут выжить лишайники да мхи, а по склонам ютятся тундровые лужайки… Высокогорные и арктические тундры, чьей отличительной особенностью являются распластанные и прижатые к земле кустарнички, высотой своею лишь немногим отличающиеся от яруса лишайников и мхов… Кочкарные тундры, покрывающие почти треть территории Чукотки, с их обязательной пушицей и осокой… Крупнокустарниковые тундры с кедровым стлаником, березкой Миддендорфа, рододендронами, ольховником, бузинолистной рябиной… Леса и редколесья, где основной лесообразующей породой является даурская лиственница… Прирусловые заросли кустарников с русской, сухолюбивой, колымской, копьевидной, и другими ивами, образующими вдоль течения реки полог высотой до трех метров… Болота и разнообразные луга — крупнотравные, разнотравно-вейниковые, осоково-злаковые, заболоченные… Таковы основные типы растительности «края Ойкумены», познание которой важно не только для науки, но и для практики — ведь недаром же первооткрывателями флоры стали сотрудники землеустроительных экспедиций!

Одним из самых удивительных открытий, сделанных ботаниками на Северо-Востоке, были так называемые чозениево-тополевые леса. Особенно поражают они на Чукотке. Представьте себе, что среди унылой тундры вы встречаете рощу, удивительно похожую на ту, что изобразил Куинджи на картине «Березовая роща»!

Чозения — дальневосточная древесная порода из семейства ивовых (прежде она именовалась ивой кореянкой). Это стройное, напоминающее русскую березку дерево с узкими листьями и шелушащейся корой. У старых чозений кора отваливается крупными кусками и ствол становится мохнатым. Средняя высота деревьев — порядка 10–12 метров, диаметр ствола невелик — 15–20 сантиметров.

Откуда взялась ива кореянка на Чукотке? Очевидно, что это остаток прежней растительности, когда-то бывшей на полуострове. Подобного рода остаточных, реликтовых растений немало не только на Чукотке, но и повсеместно на Северо-Востоке. Эти «живые ископаемые» интересуют не только ботанику, изучающую живущие растения, но и палеоботанику, изучающую растения исчезнувшие. А открытие, сделанное палеоботаниками в последние годы, было весьма неожиданным. Чозения и тополь душистый, папоротники, зеленые мхи, плауны, грушанки, встречающиеся в тайге, — все это последние из могикан так называемой тургайской флоры, распространенной от Урала до Чукотки и Аляски.

В ту пору — до начала четвертичного периода с его великими оледенениями — не было привычного «зеленого моря тайги», покрывающего необъятные просторы Сибири. И на Урале, и в Сибири, и на Камчатке, и на Колыме, и на Чукотке росли каштаны и буки, над которыми возвышались гигантские величественные секвойи. Потом, лишь с началом похолодания, они исчезли, и на смену им пришли хвойные леса, родилась тайга.

Вполне понятно, что климат в ту эпоху был иным. Древними климатами занимается особая дисциплина — палеоклиматология, неразрывно связанная с палеоботаникой. Причем ее открытия также были весьма неожиданными. Теплый климат третичного периода сменился эпохой оледенений — об этом ученые знали давно. В ту пору гигантские ледники, подобные нынешним ледникам Антарктиды или Гренландии, покрыли Скандинавию и вторглись на территорию Западной Европы, России, доходя до ее южных районов и даже до Центральной Украины… Аксиомою считалось, что уж Сибирь, а тем более ее северо-восточная окраина, была целиком и полностью подо льдами.

Но каким же образом удалось выжить чозении на Чукотке? Как сохранились другие реликтовые растения «края Ойкумены»? Значит, в ныне холодном краю в эпоху великих оледенений покров ледников не был сплошным, в то время как «теплые» Западная Европа и Россия с Украиной покрыты были сплошным панцирем льдов?

Палеогляциологи, изучающие древние оледенения, не пришли к единому выводу о мощности ледников в Европе. Однако никто ныне не сомневается в том, что в краю вечной мерзлоты в эпоху великих оледенений, включая самое последнее, не было сплошного панциря льда. Об этом убедительно свидетельствуют «живые ископаемые» Чукотки и Колымы.

Впрочем, данные в пользу этого утверждения дает еще одна наука о прошлом — палеонтология, изучающая вымерших животных. В эпоху великих оледенений на северо-востоке Азии паслись огромные шерстистые носороги, волосатые слоны — мамонты, яки, овцебыки, не говоря уже о более мелких животных. Все они должны были кормиться, а ледник, конечно, такого прокорма им дать не мог.

Кстати сказать, над этим вопросом ломали головы уже первые открыватели края: казаки, находя кости лошадей и бизонов, принимали их за остатки домашних животных. И было казакам «неведомо, чем сей скот инородцы кормили». Теперь же, в свете данных палеоботаники, палеоклиматологии, палеонтологии, мы имеем возможность проводить реконструкцию жизни, протекавшей на «краю Ойкумены» многие десятки и сотни тысяч лет назад.

Северо-Восток Азии преподнес еще один сюрприз ученым.

Деление животных на вымерших и ныне здравствующих весьма четко. Палеонтолог изучает кости и черепа, зоолог — труп животного, если его не удается наблюдать живым. Но открытия в вечной мерзлоте заставили пересмотреть эту, казалось бы, неопровержимую схему.

История открытия знаменитого березовского мамонта хорошо известна, и нет необходимости ее повторять. Напомним лишь, что изучить и доставить это подлинное «чудо», пролежавшее в вечной мерзлоте чуть ли не сорок тысяч лет неповрежденным, было поручено не «специалисту по костям», палеонтологу, а старшему зоологу Зоологического музея Академии наук О. Ф. Герцу, и он со своей задачей справился блестяще, о чем наглядно свидетельствует чучело березовского мамонта, выставленное в ленинградском Зоологическом музее.

«Охота за мамонтами» продолжается и по сей день. Последняя сенсационная находка сохранившегося трупа мамонтенка была сделана на Колыме в 1977 году. Бульдозерист Анатолий Логачев спас для науки уникальный экспонат, ныне также выставленный в Зоологическом музее. Вне всякого сомнения, будут сделаны новые находки, и наши знания о мамонтах пополнятся. Ученые не теряют надежды отыскать когда-нибудь в вечной мерзлоте сохранившиеся туши других животных, современных мамонтам и ныне вымерших: шерстистого носорога, первобытного бизона.