Дима с Игорем засмеялись, рассмеялся и Фролов.

  - Ладно, мужики, - уже серьезно продолжил Посланник, - посмеялись немного, сняли напряжение и за работу пора.

  Николай ушел к жене, чтобы поддержать ее после известных событий, побыть с ней наедине. Ирина сидела в кресле в раздумьях о случившемся и не только, вспоминая всю свою пока недолгую совместную жизнь с Николаем. Любимый муж явился воплоще-нием мечты ее годовалой давности. Нет, она не мечтала о богатстве, а лишь хотела взаим-ной любви, понимания, уважения, душевной близости и детей. Все пришло к ней стори-цей, и сейчас она почему-то больше думала о том, за какие заслуги привалило ей невидан-ное счастье? Почему Бог так неравномерно распределяет милости? Кому-то все, кому-то так себе, а кому-то вообще ничего. Может быть, в прошлой жизни она была мученицей и сейчас вознаграждена?

  Задумавшись, она не услышала шаги Николая и почувствовала прикосновение его теплых рук к плечам, наклонила голову, прижимаясь щекой к его ладони. Как хорошо вот так посидеть, молча, ни о чем не говорить и понимать друг друга, чувствовать нежность прикосновений. Минуту или немного более они не говорили, потом Ирина посмотрела мужу в глаза.

  - Коленька, мне так хорошо с тобой! Скажи - почему кто-то все время пытается разрушить нашу жизнь? Сначала пытались похитить тебя, сейчас меня, кто хочет отобрать наше счастье?

  - Что ты, милая, никто наше счастье отобрать не хочет. - Он немного взъерошил ее волосы, погладил щеки и поцеловал их. - Ты у меня самая лучшая и любимая! Мир, в котором мы живем, стал слишком злым и он стремится отобрать не наше совместное сча-стье, а навредить каждому по отдельности. Потому, что мы с тобой лучшие, а зависть - это давнишняя черта посредственности. Я лучший ученый и Штатам это не нравилось и не нравится. Ты преуспела в бизнесе, и местный вор в законе захотел иметь в нем свою немалую долю. Это жизнь, в которой добро всегда борется со злом, правда с ложью и за-висть с добродетелью. И нет конца этой борьбы потому, что победа невозможна ни одной из сторон. Так было, есть и будет в веках, пока существует этот самый мир. Но он стал слишком злым и неуправляемым. Люди все больше перестают понимать друг друга в алч-ности, наживе и прелюбодеянии. Растет волна терроризма, накапливается оружие. Вы-росшее зло может повергнуть весть мир в хаос и бездну. Человечество в ожесточении мо-жет уничтожить собственную жизнь. Космический разум дает Земле последнюю возмож-ность существования. Ты слышала последнюю речь нашего Президента, резюме которой одно - масштабные воны на планете более невозможны. Снобизм некогда могучих Шта-тов не желает мириться с этим и жаждет другой схемы мира - они в центре, а вокруг все вассалы. Но такая схема жизнеспособна век-два, не более. Потом они сами друг друга по-убивают в дележке вассалов, которые фактически станут рабами. Или возродится уже из-вестная формула - низы не хотели, а верхи не могли. Но не будем о будущем, сейчас аме-риканцы всеми силами стараются разрушить блокировку войны, о которой говорил наш Президент. Вот их истинное стремление к миру, маски сорваны, господа, и мы получили первую попытку в виде Акено Мураками. Не раз и не два так называемые борцы за свободу и демократию попытаются узнать истину системы блокировки и разрушить ее. Пока не поймут в конечном итоге, что сие для них невозможно. Используемые ими ранее методы политического сволочизма уходят в прошлое. Нашей планете существовать и быть населенной разумными существами, чтобы там ни предсказывали гадалки, астрологи и другие провидцы. А нам с тобой, милая, жить, любить друг друга и растить детей.

  Николай погладил ее животик, ощущая толчки изнутри.

  - Пинается, чувствует папкину ручку, - с упоением произнес Николай.

  Ирина гладила руку Николая на своем животе и осмысливала сказанное. Как лов-ко и плавно он перешел от чувств к политике и вернулся обратно. О политике не хотелось думать, она просто прижалась к мужу, ощущая внутри нежность, заботу и новую жизнь.

  LХII глава

  Солнце только начало всходить, и его лучи опустились на макушку сопки, посте-пенно сползая с нее вниз. Светало и на самом заливе, сумрак таял и исчезал, снежный по-кров с голубого превращался в белый.

  Утренний морозец всегда крепчал на рассвете и сегодня доходил до минус два-дцати. Немного, если учесть, что совсем недавно морозы заворачивали под сорок. Март еще мог взбрыкнуть холодами, но солнце уже пригревало, на пригорках появились прота-лины, а в лесу снег оставался нетронутым, но это только казалось на первый взгляд. Уже начала образовываться корочка, называемая настом, скоро она окрепнет и начнет резать-царапать лапы крупным диким животным. Всему свое время.

  Залив от Ангары глубоко врезался между сопок, уходя от русла реки километра на два. Малышев остановился на пирсе и осмотрелся. Вмерзшие в лед, ждали своего часа красавец-катер зятя и его маленькая моторка, на которой он плавал по заливу. Две дорож-ки в снегу, протоптанные им же, вели в разные стороны. Одна уходила направо, в конец залива, там он ловил окуней и щучек, другая налево, где поглубже, где ловился хариус.

  Сегодня он взял с собой мотыля и решил половить более благородную рыбу. Без-ветренное утро обещало неплохой клев, и Петр Валерьевич заспешил к своему старому месту. Смахнув с деревянного ящика утреннюю порошу, он кинул на него маленькую по-душку, принесенную с собой, освежил старые лунки ледорубом и уселся. Достал красного червячка, личинку комара сантиметра полтора длиной, нацепил его на крючок, поплевал на него по рыбацкому обычаю и забросил в лунку.

  Зимняя удочка "молчала", не подавая никаких сигналов, и он стал немного по-тряхивать ее, приманивая к играющему мотылю рыбу. Минуты через три тонкая пружин-ка кивнула, Малышев резко дернул леску, подсекая добычу, и в натяг потащил рыбу из лунки. Вот он, первый сегодняшний хариус уже дергается на заснеженном льду. Петр Ва-лерьевич оценил добычу - средненький хвост, но все равно радостно и приятно душе.

  Новый мотыль, новый заброс и ожидание. Ожидание особенное, рыбацкое, его не поймет человек, не ловивший сам рыбу. Но поймет охотник, не раз подстерегающий свою добычу на солонцах.

  Солнце уже коснулось лучами заснеженного ледяного покрова, но Малышев не замечал его, все внимание на лунку, на тонкую пружинку, сигнализирующую о поклеве. Опять кивок, подсечка и рыбка трепещется на снегу.

  Совсем неважно, сколько он поймает рыбы - пять, десять или тридцать хвостов. Но сегодня ему везло, и он засиделся дольше обычного. Глянув на часы, заторопился и только сейчас осмотрелся. Лучи солнца искрились на кристалликах снежинок, слепя не-много глаза, и от этого весь залив казался немного затемненным. Он повернулся в другую сторону от бликов, и снег забелел нетронутым покрывалом.

  Малышев собрал рыбу в сумку, прикинул на вес: килограммов на шесть потянет. Довольный уловом, взял рыбацкие снасти с подушкой и заспешил домой.

  Раньше он и мечтать не мог о такой рыбалке. Свой дом на заливе, который объяв-лен закрытой зоной, нет рыбаков-конкурентов, тишина, покой и природная красота.

  Дома он сам солил хариус и любил его кушать с вареной рассыпчатой картошкой. К столу обычно подавались соленые грузди или рыжики, огурцы, помидоры, прекрасно сохраняющиеся в большом подвале. Огурцы и помидоры солила жена на всю большую семью, выращивая их в теплицах собственного огорода, грибы собирали вместе, часто беря с собой в лес внука, а когда получалось, то и дочь с зятем.

  В начале, когда несколько лет назад Малышевы переезжали в новый загородный дом, Петр Валерьевич считал, что будет скучать по городу, по общению с приятелями-соседями и бывшими сослуживцами. Но время шло, и скучать не приходилось. Михайловская усадьба занимала несколько гектаров, а посему работы хватало. Мужская умелая рука никогда не останется без работы, не смотря на то, что в усадьбе проживала еще и охрана, которая всегда готова помочь по хозяйству. В ее двухэтажный домик гостиничного типа он не совался с рабочей помощью, хотя и заходил нередко угостить рыбкой. Там же жили две горничные и повар. Трехэтажный коттедж зятя с дочерью ремонта не требовал, но если надо где-то, что-то прибить, привинтить, то это уж его забота.