Перед тем как покинуть свой пост, Ратибор, с согласия Берлина, оставил Цехлина начальником службы пропаганды с кредитом в 30 тыс. песет.

Мы говорили о бюро печати и о посылке во Францию брошюр и листовок. Действительно, печать сделалась активным помощником германской пропаганды, — и тем более незаменимым помощником, что «во время войны ни одна немецкая газета не попала в Мадрид» (Ратибор).

Для кампании в прессе посольство применяло два способа: подкуп старых и создание новых газет. Для публикации в дружественных листках готовые статьи передавались по телеграфу из Берлина.

В 1916 г. Ратибор известил Берлин, что пропаганда за нейтралитет продолжается и что к тому времени учреждено более 3000 местных комитетов. В силу того, что продолжение кампании было необходимо, а газета «Дебате» отказывалась энергично проводить ее, Ратибор разрешил Полавиеха основать новый журнал, выходивший впоследствии под названием «Национ» и находившийся также на содержании и у Австрии. В дальнейшем этот журнал снабжался, главным образом, статьями, присылавшимися из Берлина неким Родино, а затем Асейхо.

В 1917 г. посол упомянул еще о «нашей французской газете» — барселонской «Ла Верите», директор которой был арестован во Франции неподалеку от границы.

Другая газета — «Корреспонденция де Испанья» — не являлась германской собственностью, но все же получала от немцев пособие до июня 1916 г. Германия участвовала также в создании нейтральной газеты «Эль Диа».

Был еще один листок, который Германия хотела субсидировать. Его изданием должен был руководить один французский публицист, предатель, дезертировавший в Испанию.

26 января 1917 г. Ратибор сообщил Берлину, что писатель Гастон Рутье предлагал ему, через одного испанского посредника, свои услуги. Он готов был, если ему возместят расходы, начать издание пацифистской газеты на французском языке и переправлять ее во Францию, где она могла бы иметь большое влияние. Это предложение показалось Берлину настолько интересным, что он немедленно принял условия Рутье — 9 тыс. песет в месяц — и предписал Ратибору взять его на пробу на шесть месяцев. Но дальше этого дело не двинулось. В последний момент Рутье пошел на попятный, оправдываясь тем, что ему угрожали выдачей во Францию и смертью в случае, если газета появится в свет. Позднее это имя вновь упоминается в связи с изданием «дружественно-пацифистского памфлета» по инициативе австрийского посланника, который привлекает своего германского коллегу к участию в этом деле с уплатой суммы до 3 тыс. песет.

Хотя пресса германского направления вдохновлялась Мадридом, но информацию и готовые статьи она получала из Берлина. Передачи из Науэна принимались Карабанчелем или Аранжуэцем[22]. Вначале передавалась тысяча слов в день, а в 1918 г. — три тысячи слов. Все передачи контролировались послом, который предлагал, чтобы в радиотелеграфных передачах германская пресса побудила симпатизирующую, но воздерживавшуюся ранее испанскую прессу энергично разоблачать положение, созданное шпионажем Антанты, и потребовать у правительства принятия соответствующих мер.

Опять-таки из Берлина, через посредство Науэна и посольства, Родино посылает свои хроники в газету «Венгвардия», а «А.В.С.» регулярно получает корреспонденции от Буэно и Ациейтуа. Несмотря на некоторые сомнения в благонадежности последнего, Ратибор, из боязни цензуры, все же предлагает распространять его статьи под видом листовок. Что касается газеты «Дебате», то, начиная с 1917 г., она просит посылать ей статьи как можно чаще.

Вероятно, в этот период сверхштатные хроникеры не отвечали всем запросам, так как Ратибор с сожалением констатирует, что все попытки послать лучших журналистов кончались неудачей вследствие «французских придирок». В то же время он возмущается, что французы перехватывают германские пропагандистские листовки, посылаемые в Мальме (Швеция).

Наоборот, начиная с сентября 1916 г — на этот раз из Мадрида в Берлин, — посылается Брейером информация из испанских источников. Можно предположить, что цензура, на которую так жалуется Ратибор, была не особенно стеснительной, так как в июне 1918 г. он доводит до сведения министерства иностранных дел, что впредь Брейер будет регулярно посылать инспирированные посольством статьи о неприятельском шпионаже.

Можно подумать, что 1918 год отметил определенный период в состоянии испанской пропаганды в прессе. С одной стороны, она должна была сделаться более осторожной вследствие обнародованного в июле нового закона о шпионаже. По приказанию Берлина, она стала действовать под покровом анонимности. Но в то же время, несмотря на недостаток хороших корреспондентов, отмеченный на этот раз министерством иностранных дел, ей пришлось стать более интенсивной, чтобы иметь возможность противостоять увеличенной активности неприятеля. Эта деятельность скоро стала особенно дорогостоящей в силу необходимости окончательно «приручить преданную прессу».

Нужно сказать, что эта необходимость вытекала из следующих обстоятельств. Потопление германскими подлодками многих испанских пароходов и, как результат этого, угроза конфискации немецких судов изменили взаимоотношения между Мадридом и Берлином. Необходимость в обработке общественного мнения ощущалась тем более, что, начиная с июля, оно находилось под впечатлением успехов Антанты, являвшихся предвестниками окончательной победы. В то время как Берлин предписывает Ратибору представить в испанской прессе Брест-Литовский договор в наиболее выгодном освещении, тот объявляет, что хотя, учитывая события, его служба прессы и старается восстановить благоприятное положение, но вследствие действий противника и тех возможностей, которыми он располагает, равно как и вследствие пристрастности испанского правительства, можно ожидать лишь очень слабого успеха. Все же он не отказывается от борьбы и просит, чтобы хроники Буэно в «А.В.С.» печатались ежедневно. На его ходатайство о том, чтобы «нашли в Берлине французских журналистов-пацифистов», которые могли бы регулярно посылать телеграммы в газету «Дебате», министерство иностранных дел отвечает, что этой газете будет доставляться, по крайней мере, одна пацифистская статья в месяц. Со своей стороны, оно просит посла побудить корреспондентов Вольфа в Кадиксе и в других городах к писанию статей. Оно рекомендует также настаивать на быстром окончании войны «в интересах всех народов».

Во всем этом уже видно проявление послевоенной германской политики.

По свидетельству военного атташе, уже в июле 1917 г. должны были быть посланы разнообразными путями всякого рода памфлеты. Через Барселону всегда проезжают политические деятели, журналисты, корреспонденты и т. п., которые направляются во Францию или возвращаются оттуда и которых можно подкупить.

В нейтральных странах, наравне с летучкой и брошюрой, за Германию должны были работать и фундаментальные произведения. С этой целью Берлин разрешал или предписывал перевод и распространение некоторых работ офицеров флота: «Германия и мировая война», «Подводная война» и еще «CU-39 в Средиземном море», произведение лейтенанта Форстмана.

Как ответ на издание «Мемуаров» князя Лихновского посол намеревался напечатать во многих тысячах экземпляров перевод «Истории войны» Стегемана, чтобы распространить в Испании и Латинской Америке, а министерство иностранных дел выслало ему материалы, которые должны были «пресечь» пропаганду противника вокруг этого дела. Оно хотело еще использовать имевшийся в Мадриде материал, «очень компрометировавший Антанту», для того чтобы произвести контратаку путем изображений и надписей.

Впрочем, эта идея не была нова. Уже в 1916 г. посол просил, чтобы ему переправили для этой цели как можно больше фотографий, предназначающихся для пропаганды, — например, портреты императора Вильгельма с его подписью и т. п. В 1918 г. он просил, чтобы службе информации во Франкфурте-на-Майне, равно как и трансокеанской конторе в Берлине, предложили начать регулярно посылку в Испанию документов для пропаганды — в частности «Война в иллюстрациях» и другие фотографии.