— Жалко каждого, кто подвергается наказанию, — серьезно произнес Шельбаум. — Нельзя допускать различий только перед законом. Принципы права требуют справедливости по отношению к каждому. Бродяга тоже должен иметь право на это. Откажите ему в этом, и тогда фундамент нашего общества будет поколеблен.

Маффи находил взгляды Шельбаума несколько тенденциозными. Он знал немало представителей венского черного рынка и иногда испытывал желание увидеть их вздернутыми без лишних формальностей. Но, во-первых, смертная казнь отменена, а во вторых, что постоянно подчеркивал обер-комиссар, главная вина лежит не на этих преступниках, а на современном обществе.

Свернув с автострады, они поехали по федеральной дороге на Вахауер. Вдали виднелась скала, на которой стоял монастырь. Крутой берег справа переходил в пологие склоны, сплошь засаженные виноградником. Среди прекрасного ландшафта на голом холме стояло мрачное, похожее на крепость здание тюрьмы Пфаффельрид. Узкая дорожка, опоясывающая холм, вела к воротам тюрьмы.

Начальника тюрьмы на месте не оказалось, и его заместитель представил в их распоряжение приемную комнату. Затем велел привести в эту комнату Армбрустера.

Это был бледный человек среднего роста. В своем арестантском одеянии он, пожалуй, должен был возбуждать сострадание, но в его манере двигаться было нечто отталкивающее, коварное и подловатое. Маффи тотчас же почувствовал к нему антипатию. Шельбаум также сделал над собой усилие, чтобы скрыть чувство отвращения.

— Господа хотят задать вам несколько вопросов, — сказал заместитель начальника тюрьмы. — Отвечайте по совести. Если поступит жалоба, вам опять не миновать карцера!

Задав несколько вопросов о самочувствии арестанта, Шельбаум перешел к делу Лоренци. Армбрустер занервничал. Он избежал пожизненного заключения не из-за доказанной невиновности, а потому, что в цепи доказательств оказались пробелы.

— Расскажите-ка еще раз, что вы делали и что видели 29 апреля в двадцать три часа в парке.

Армбрустер перевел дыхание.

— Разве это не записано в протоколе? — спросил он.

— Мы хотели бы услышать это от вас, — сказал Шельбаум.

Допрос тогда вел Видингер. Протокол был таким поверхностным, что позволял получить любые доказательства.

Армбрустер приступил к рассказу. Он стоял за кустарником. Просто так. Это ведь не запрещено. В поле его зрения находилась скамейка, на которую падало немного света с улицы. Около одиннадцати подошел мужчина, лицо которого он видеть не мог: человек был довольно высокого роста, и поэтому ветви скрывали его голову. Мужчина остановился, когда сзади его окликнула девушка.

— Что сказала девушка? — быстро спросил Шельбаум.

Армбрустер жадно покосился на пачку сигарет, лежавшую на столе. Шельбаум позволил ему взять сигарету. Маффи дал прикурить.

— Она сказала: «Вы, по-видимому, что-то обронили, выходя из автобуса». Мужчина ответил резким голосом: «Ничего я не терял». По выговору он не был уроженцем Вены. «И этот блокнот? — спросила она. — В нем записана фамилия». И затем она назвала фамилию, прозвучавшую приблизительно как Зандрак или Зондрак. Мужчина, казалось, испугался и поспешно сказал: «Дайте-ка сюда. Это мой» Девушка отдала ему блокнот. Затем он спросил: «Вы хотите пройти через парк? Если вы не возражаете, я провожу вас». И они ушли.

— Следовательно, его лица вы не видели? — разочарованно спросил Шельбаум.

— Я видел только его руку, — сказал Армбрустер. — Но эту руку я помню абсолютно точно до сих пор. С улицы падал луч фонаря, когда он протянул руку за блокнотом. Это была костлявая рука с утолщенными кончинами пальцев. Тыльная сторона руки была густо покрыта черными волосами…

Маффи прекратил писать, как завороженный уставился на Армбрустера. Он знал эту руку. И Шельбаум тоже старался подавить в себе возникшее волнение.

— Что было дальше?

Армбрустер опустил глаза.

— Я побрел через парк, — тихо сказал он. — У наблюдательной вышки я натолкнулся на нее. Она была мертва. Я подумал: какая ей польза от украшений? Вот тогда я их и прихватил…

Шельбаум позвонил.

— Можете его увести, — сказал он вошедшему чиновнику. — Мы закончили.

Он не удостоил взглядом низко склонившегося арестанта, не в силах преодолеть отвращения, которое вызывал у него Армбрустер.

— Это была рука Фридемана, — взорвался Маффи, когда они сидели в машине. — Именно так она выглядела. Девушку убил Фридеман.

Шельбаум смотрел вниз на долину, где арестанты рыли дренажные канавы.

— Почему?

— По-видимому, из блокнота она узнала его фамилию. Изнасилование не было истинной целью убийцы.

— Да, — сказал Шельбаум, — оно было лишь симулировано. Он хотел устранить посвященную. Поэтому и забрал сумочку. Очевидно, опасался, что в ней могло оказаться еще что-то из его пометок…

— Так и было, — живо произнес Маффи. — Сумочку он потом выбросил. Только зажигалку оставил.

— Хорошая теория, Маффи, очень хорошая. Не хватает лишь одного: доказательства.

По коридору торопливо шел полицейский.

— Опять скандалит, — прокричал он. — Требует врача.

Чиновник, возглавлявший санитарную службу, возмутился.

— Ну-ка приведите его сюда.

Он только что успел уложить в стеклянный шкаф инструменты, как появился полицейский с Деттмаром. Деттмар страдал от тяжелого психоза, по чиновник не видел в этом ничего особенного.

— Что такое с вами? — недовольно спросил он. — Если хотите к врачу, то заявку надо подавать до шести.

Деттмар жаловался на невыносимые головные боли. Отдельные предметы он видит смутно. Кругом одни черные точки, а там, где свет, в особенности если свет искусственный, он видит разноцветную радугу.

Чиновник размышлял. Опыт подсказывал ему, что арестант не симулирует. Напрашивалось подозрение на глаукому, и было бы легкомысленно не принять жалобы во внимание. Потом бы ему это припомнили…

— Хорнтхалер! — крикнул он через открытую дверь в сосед нее помещение.

Появился мужчина в белой блузе.

— Сходите с арестантом к доктору Гюттлу.

Поездка до Галилейштрассе продолжалась не более трех минут. У двери квартиры доктора их ожидала медсестра, миловидная блондинка с роскошными формами. Она указала на маленькую комнатушку, служившую, по-видимому, домашним чуланом.

— Одну минуточку, — торопливо сказала она. — Господин доктор сейчас примет вас.

Арестант тупо уставился на узкое окно, сделав по направлению к нему несколько шагов.

— Назад! — резко крикнул Хорнтхалер.

Деттмар повиновался. Он наконец освободился от панического настроения, владевшего им с момента его ареста в Гантерне. Однако он не мог избавиться от мысли, что ему припишут убийство.

Блондинка прошмыгнула в комнату.

— Господин доктор освободился, — прошептала она и открыла дверь в кабинет, куда Хорнтхалер ввел Деттмара.

Доктор Гюттл с неудовольствием посмотрел на стальные путы на руках Деттмара.

— Снимите с него наручники, — сказал он Хорнтхалеру.

— Это по инструкции, — возразил тот. — Я не могу…

— Как же мне его осматривать, если он закован? — нетерпеливо прервал врач.

Хорнтхалер помедлил. Потом достал из кармана ключ и снял наручники. Деттмар потер запястья.

— Располагайтесь пока там, в кабине, — сказал Гюттл и сел за письменный стол. Медсестра готовила инструменты.

Хорнтхалер с опаской посматривал на кабину с черной занавеской, куда зашел Деттмар. Он подумал, не последовать ли ему за ним.

Деттмар послушно выполнил указание врача. В кабине было темно, хоть глаз выколи. Но, пообвыкнув, он заметил, что позади стула, на котором сидел, горела красная лампа. К столу, стоявшему перед ним, были прикреплены различные оптические приборы. Справа от стола он обнаружил очертания двери, в замке торчал ключ. Снаружи, во врачебном кабинете, врач что-то спрашивал, а Хорнтхалер громким голосом отвечал.

Все остальное Деттмар проделал почти машинально. Он схватился за ключ и попытался его осторожно повернуть. Ключ повернулся почти бесшумно. Деттмар поднялся и надавил на дверную ручку. Дверь подалась, сместившись в сторону. Во врачебном кабинете все еще раздавались голоса. Мгновение Деттмар в оцепенении прислушивался, затем протиснулся в раздвинутую щель и осторожно прикрыл за собой дверь. Увидев впереди длинный белый коридор, побежал по нему до лестницы, которая вела в подвал. Он действовал наугад, и это, похоже, помогало ему.