– Число назначили?

– Да.

– Подождите! Среди нас предатель!

Дамы устраивали свадьбу и тяжело вздыхали над своими неудачливыми дочерьми и племянницами. Донья Хосефина де ла Торре приняла близко к сердцу этот мезальянс. Она мечтала пригласить префекта и даже главных из Уануко, докуда уже докатилась слава ее любимца. Она не жалела ничего. Платье для невесты заказали в Серро. Для жениха доктор Монтенегро заказал синий костюм. Как-то вечером, попивая в клубе вино, он спросил тихо, но так, чтоб услышали все:

– Не ответишь ли мне на один вопрос, сынок?

– С удовольствием, крестный.

– Ты берешь на себя большую ответственность. Нельзя ли узнать, на какие средства ты будешь содержать мою крестницу?

Великолепный не смутился.

– Я думал расширить мое дело, крестный. В Янакоче есть пустая лавка. Надо ее снять и открыть там филиал «Звезды».

– Что ты, сынок! Неужели ты похоронишь себя среди индейцев? Янакоча – не для тебя. Нет, вы знаете, что задумал наш молодой друг? Открыть филиал «Звезды» в Янакоче!

– Общинники обещали помочь мне, – солгал Ремихио.

– Только этого не хватало! Не разрешаю! Чтобы первый ум Янауанки продавал дикарям печенье? Это и нам унижение!

– Доктор прав.

– Другие города будут над нами смеяться…

– Так и вижу лицо префекта!.. Нет и нет! Ты останешься в Янауанке. Мы все берем на себя. Сперва откроем филиал, а там и пекарню, у вдовы хлеб такой, что и зубов не напасешься.

– Но в Янауанке нет липших помещений, крестный!

Судья Монтенегро обратился к писцу:

– А ваша лавка не пустует, Пасьон?

– Пустует, доктор.

– Значит, я ее сниму на год. Таков мой подарок новобрачным. Нет, только этого не хватало!

Все так удивились, что наутро Пасьон пошел к судье и спросил:

– Насчет лавки, это вы не шутили, сеньор?

Судья не удостоил его и взглядом из-под полей шляпы.

– Шучу я когда-нибудь?

– Простите меня, доктор!..

Совершенствовались не только сильные мира. Мощи больше не оскорблял прохожих своими грехами. С ним давно замучились власти всех селений. Муниципалитет и сама субпрефектура пытались устроить его в «Ларко Эррера», единственный сумасшедший дом в Перу, где едва помещаются многочисленные безумцы. Несмотря на ходатайство сенатора, чиновник по фамилии Альменара ответил на соответствующую бумагу, что места в психиатрической лечебнице заняты до 10 марта 1998 года, но, «если по какой-либо важной либо неважной причине представится малейшая возможность, мы с удовольствием примем лицо, прозываемое Св. Мощи».

И вдруг он исцелился. Да и Леандро перестал таскать на рынке жареное мясо, тогда как прежде только и подстерегал, что торговка зазевается, хватал кусок и убегал, преследуемый судьей, сержантом и субпрефектом. Отметим, кстати, что теперь Ремихио называл своих собачек не Судьей, Сержантом и Субпрефектом, а Такой, Сякой и Имярек.

Свадьбу назначили на 27 ноября. Было ясно, что сторонники Прадо собирались воспользоваться ею в политических целях. Члены АИРА намеревались прислать своих представителей из Серро. Донесся слух, что приедет и сам префект. Провинция волновалась. Дамы шили наряды и заказывали роскошные пояса. Раскупали все шляпы, все лосьоны, весь одеколон, и Мауро Уайнате, единственный здешний портной, познал благоденствие. Не всякий мог, как Монтенегро, шить у Барнечеа, где «был урод, а захотел – сделался красавцем!». Естественно, судья и его супруга были посажеными родителями. Свидетелями жениха – субпрефект Валерио и сержант Астокури. Свидетелями невесты – дон Мигдонио де ла Торре и дон Эрон де лос Риос, перевернувший небо и землю, чтобы попасть в список приглашенных. Отец Часан уехал в горы, в Ойон, и пригласили священника из Серро. «Южная Звездочка», филиал «Звезды», ждала хозяина. Однако вдова не ревновала – быть может, потому что не могла обеспечить спроса, возросшего после преображения Ремихио. Возможно, она и каялась, что обращалась когда-то плохо с нынешним героем. Она даже предложила дать на банкет жареных колбасок, но судья велел ответить, что у него в доме «едят свое». Естественно, вызов этот не остался без ответа! Все знали, что судья – человек упрямый, но те, кто поглупее, стали все же Предлагать ему телят, индеек и кур. И зря! Однако сержант Астокури распорядился, чтобы и эти подарки, и все, что конфисковано за ноябрь, отдали жениху. Таким образом, Великолепный обладал для начала и булочной, и стадом, и птицей.

Вдову уже давно упросили, чтобы она освободила его от работы, и теперь он целые дни поигрывал на гитаре. Никто не мог понять, почему он выбрал Консуэло, которая от счастья совсем раздулась. Она щеголяла в нелепых плиссированных юбках и джемперах, прекрасно облегавших складки жира над талией. Как же такой достойный человек, поражавший всех своими познаниями, ничего этого не видел? «Подслеповат, подслеповат, да и придурковат!..» – измывался Арутинго. Упорство Великолепного, которому стоило шевельнуть пальцем, чтобы выбрать любую помещичью дочку, доказывало ему, что исцеление мнимо, во всяком случае – временно, и новоявленная красота исчезнет, как появилась.

На последней неделе ноября от «Оденем как картинку» прибыл ящик, который сам сержант отвез к судье. То было платье для невесты. Оно не налезло, и, пробившись целую ночь, его отослали в Серро, расставить. Следующей посылкой прибыл синий костюм, заказанный судьей для жениха. Город достойно подготовился к свадьбе века.

– Мы не верим тебе, Руфино. Лучше уходи! Ты нам чужой. Иди куда хочешь!

Он был худой и запуганный. Жизнь и ее невзгоды покрыли преждевременными морщинами его лицо. И челюсть, и голос его дрожали.

– Я не предатель, братцы! Случилась беда, согрешил, но ведь не совсем замарался! Простите меня!

Он обвел взглядом неприступные лица и остановился на лице Кайетано, своего соседа. Тот мог сказать. Много лет они вместе ездили, работали, уставали. Но и это лицо было каменной стеной. И за месяцы не доедешь туда, где, кончается их злоба!

– Дети у меня! Не срамите!..

Никто не двинулся. Крус повернулся, чтобы уйти, никто на него не взглянул. Простучали шаги, потом – цокот копыт.

– Он проболтается.

– Он свое получил. Будет ему наука!

– У него трое маленьких Детей. Он больше не предаст.

– Он всегда хорошо служил общине. Это правда.

– Пока он жив, мы под ударом.

– Он слабый, но не предатель.

– Все равно. Не предупреди нас Скотокрад, мы бы не знали, что там солдаты. Скольких бы мы сейчас хоронили по его вине?

Гарабомбо встал, словно что-то его душило. Тяжелые башмаки застучали по камням.

Кайетано не улыбался.

– Назначим другое число! Народ устал. Идет разговор, что мы собираемся в пустыню. Надо занять земли до конца года! Вот-вот начнутся дожди!

– Что там разговор! Нас уже и в глаза ругают. Пошел я в gПрошлое воскресенье потолковать с Сесаром Моралесом. А в Чипипате, по дороге, Рамосы меня увидели, плюнули и говорят: «Эти сволочи ничего никогда не сделают». Вот как меня оскорбили – восклицал Корасма.

– Да ну их!..

– Чего мы ждем? – проворчал Мелесьо Куэльяр. – Все согласны выйти – и Янауанка, и Чипипата, и Пумачуман, и Андаканча, и Айяйо, и Лос-Андес, и Карауаин, и Чинче. Отдавай приказ, Кайетано!

– А шахтеры в Серро?

– Они готовы, – сообщил Андрес Роке. Он уже несколько месяцев работал с шахтерами. Почти год шахтерский комитет откладывал деньги каждый месяц. Больше того, они прекрасно собирали сведения. У них всегда были свои люди на дорогах и на станциях. О любом передвижении войск, о любых перемещениях становилось немедленно известно. И еще того мало: они привлекли многих слуг, кухарок, горничных из богатых домов, и те мгновенно сообщали комитету все, о чем толковали, совещались секретничали их господа в домашнем кругу.