Сохранять точную линию в строю помогли Федотову верный глаз и выдержка; он сперва даже не очень уставал.

Через два дня на третий получал Федотов из полковой канцелярии серо-голубую бумажку, сложенную пополам, в ней писарь сообщал его высокоблагородию о назначении на караул.

При исполнении нарядов караульных больше всего опасались великого князя Михаила Павловича: великий князь подкрадывался к командам на своей коляске, пользуясь, как прикрытием, вновь заведенными дилижансами, и выскакивал потом прямо на караул в тот момент, когда люди заваливали ружья в шагу или теряли каданс своего марша.

Поэтому караульные начальники относились к дилижансам с большим подозрением, а унтер-офицеры, нагибаясь, смотрели под колеса фургонов и дилижансов, разыскивая там строевого своего неприятеля.

Караулы поэтому были неравны по своему достоинству: различались спячки и горячки.

Трудны были караулы в театре и в цирке, где бывало и начальство, а легкими караулами считались караул у Петропавловской крепости, в Галерном порту и на заставах.

На заставах в караульных помещениях висели списки людей, которым запрещен въезд в город. У шлагбаума стоял солдат, который подскакивал ко всякому проезжающему и провозглашал:

— Стой! И позвольте спросить, откуда и куда изволите ехать?

На это проезжий или отдавал свой письменный вид, или сам шел в караульный дом расписываться.

Затем солдат возвращался с проезжающим и командовал часовому:

— Бом двысь!

Шлагбаум поднимался.

Экипаж проезжал.

Не нужно было задавать вопросов проезжающим на городском извозчике, а также не надо было спрашивать вида у того, кто говорил, что он едет на дачи.

Служба поэтому на заставах была спокойная, потому что никто себя опальным именем не называл и отводить на гауптвахты не приходилось никого.

Спокоен был караул и на Галерной гавани.

Был там, впрочем, один лесок, куда солдаты зимой боялись становиться, уверяя, что там и по ночам выходит нечистая сила.

Сравнительно спокоен был караул в Зимнем дворце, особенно во время высочайшего отсутствия государя императора.

Кормили во дворце удовлетворительно, в помещении было тепло.

На стене дворцовой гауптвахты висели великолепные английские часы, очень старинные. На циферблате их стрелки обозначали час, минуту, секунду, год, фазу луны, месяц и даже затмение солнца.

Часы эти отличались звонким отчетливым ходом, были редкостью мировою и на гауптвахту попали случайно.

Часы стояли прежде в собственном кабинете императора Павла Первого, но государь император, опоздав однажды на вахтпарад, на часы разгневался и отправил их на гауптвахту.

Вскоре после этого государь был задушен.

Дать распоряжение о возвращении часов позабыли, и часы остались на гауптвахте под вечным арестом.

Тяжелые караулы были в Адмиралтействе, в Арсенале, на Сенной площади. Офицеры ночью здесь не раздевались, а только ослабляли шарф. Солдатам же ничего ослаблять не полагалось.

Караулили неизвестно кого и неизвестно что. Один караул стоял у сарая, в котором, по преданию, была заперта паровая машина, приобретенная еще Петром Первым.

Машина эта сдавалась караулом смене под названием «железные вещи».

Но железа за запорами не было, потому что оно соржавело.

На чистом обороте бумаги с вызовом на караул писал Федотов свой дневник.

Записи его однообразны: «играл на флейте», «пил кофе», «рисовал».

Рисовал он еще слабо, рисовал портреты товарищей. Однажды, когда ему стало очень грустно, нарисовал он себя молодым офицером под плакучей березой или ивой, облокотившимся на урну.

Шел год за годом.

К флейте присоединил Федотов гитару.

При гитаре можно петь.

Пение поощрялось.

Один из старших офицеров, генерал А. Марин, сам писал романсы.

Солдату из всех развлечений также больше всего рекомендовалось пение.

Так как оно «сокращает приятным образом свободное время, облегчает тягость похода и заменяет другие удовольствия жизни».

Пение солдатское должно быть темпистое и ухватистое.

Песни должны были быть приноровлены к шагу — тихому, скорому и вдвое более скорому, чем скорый.

Для облегчения службы Федотов сам написал темпистые стихи.

Песня Федотова возбудила, впрочем, некоторое неудовольствие за возвеличивание в ней стрелкового дела, и обнародована она была только впоследствии господином Мариным.

Впрочем, все признавали, что песня приспособлена к самым скорым маршировкам.

В то время за ничтожную плату давали билеты на право посещения Академии художеств, и каждый желающий мог в академии копировать классиков, рисовать натуру, пользуясь советами профессоров.

Федотов проходил высокими сводчатыми коридорами, в коридорах висели барельефы, покрытые пылью. Здесь разговаривали не о строе, а об искусстве: о том, что купол Исаакиевского собора слишком высок и весь собор не похож на русскую церковь. Рассказывали об успехах Карла Брюллова, который путешествовал по Греции и Востоку. Доставали и рассматривали старые рисунки и акварели Брюллова.

Федотов увлекался рисунками и акварелью, изучал перспективу, которой интересовались все после статей Венецианова, и начал серьезно заниматься живописью.

Сам Федотов писал про свои занятия:

«…близкое соседство на Васильевском острове Академии… дало возможность походить иногда в свободные дни в вечерние рисовальные классы Академии поучиться. Тут очутился в совершенно новом мире: рядом сидит сын лавочника, по другую сторону — камер-юнкер Вонлярлярский, впереди конногвардеец Вуич, рядом с ним ученик Академии — мальчик в курточке; там сзади — чиновники, опять академисты, там опять офицер, опять какой-то драный уличный замарашка, разные по летам и нарядам, но с одинаковым соревнованием все, углубляясь на свой лист, хлопочут не поддаться друг другу…»

Кроме академических рисунков и портретов, Федотов еще рисовал на продажу портреты великого князя Михаила Павловича.

Дело, которым он занимался, часто как будто выглядело рукодельем: он вырезал из фольги, делал рамки; казалось, что он один из многих офицеров, которые дома играют на флейте и рисуют. Даже командир полка Михаил Александрович Офросимов писал романсы. Среди его романсов знамениты были «Коварный друг» и «Уединенная сосна». Музыку к романсам писал господин Н. Титов — тоже уже генерал.

Федотов служил в Финляндском лейб-гвардии полку, и казалось ему, что все товарищи у него были милые и симпатичные люди, хотя и читают они мало, а больше играют в карты.